3. Сокращайте, используйте повторно, утилизируйте
Как помнить больше, запоминая меньше

Мы пользуемся словом «интуиция», иногда «проницательность» или даже «креативность», чтобы описать способность специалистов давать практически мгновенные ответы.

Херб Саймон

Как видно, объем информации, с которым мы сталкиваемся в течение жизни, слишком велик, чтобы запомнить все переживания и события. К счастью, этого и не требуется. Мы можем приспособить то, что уже знаем, чтобы организовать свой опыт и разложить бесчисленные обрывки информации на удобоваримые порции. Наращивая опыт, мы можем приобрести экспертные навыки, которые позволят молниеносно распознавать знакомые закономерности, помнить прошлое, понимать настоящее и предсказывать будущее.

Если вспоминать великих спортсменов, на ум приходят американская олимпийская гимнастка Симона Байлз, ямайский спринтер Усейн Болт или аргентинский футболист Лионель Месси. Бывший инженер-химик из Файеттвилля, Северная Каролина, в этом списке будет смотреться некстати. Но в мире спорта памяти Скотт Хэгвуд – живая легенда: четырехкратный победитель чемпионата США по памяти и первый американский мнемоспортсмен, которого признала гроссмейстером Международная ассоциация памяти.

В отличие от профессиональных атлетов, одаренных почти сверхчеловеческими физическими способностями, Скотт Хэгвуд не обладал выдающимися прирожденными талантами. По его собственным словам, учился он средне, а на экзаменах цепенел от тревоги. В 36 лет ему диагностировали рак щитовидной железы и сообщили, что лучевая терапия, необходимая для спасения жизни, заодно разрушит его память. Скотт испугался, что от ухудшения памяти может утратить важную часть самоощущения, и обратился к науке о памяти^[77], чтобы бороться с побочными эффектами лечения.

Наткнувшись на книгу британского тренера памяти Тони Бьюзена^[78], Скотт принялся упражняться с колодой карт. Результаты его потрясли, вскоре он поспорил с братом, что сможет запомнить порядок карт в свежеперетасованной колоде за 10 минут, – и выиграл. Спустя год рак ушел в ремиссию, а Скотт решил поучаствовать в национальном чемпионате памяти, где выступил с новообретенными умениями против опытных мнемоспортсменов со всей страны: всего за 5 или 15 минут им нужно было запоминать длинные списки имен, лиц, страницы неопубликованных стихов, последовательности карт и длинные наборы случайных слов и цифр. Скотт стал чемпионом не только в тот год: он успешно защитил титул и в трех последующих соревнованиях.

Мнемоспорт обрел популярность в начале 1990-х и с тех пор бурно разрастался: национальные соревнования возникали в каждом уголке мира. Новое поколение мастеров-мнемонистов вывело этот спорт и в XXI век: теперь в нем соревнуются опытные пользователи социальных сетей – например, Янджаа Уинтерсоул, шведско-монгольская трехкратная рекордсменка^[79] и первая женщина, выступившая за команду – победителя Мирового чемпионата памяти. Янджаа, которую легко запомнить по шевелюре цвета фуксии, пожалуй, больше всего прославилась благодаря вирусному видео 2017 года^[80], в котором полностью заучивала мебельный каталог IKEA (328 страниц, примерно 5000 наименований) меньше чем за неделю.

Подвиги элитных спортсменов вроде Скотта Хэгвуда и Янджии Уинтерсоул впечатляют еще больше, если учесть, что никто из этих «суперпамятников» не показывал результатов выше среднего по тестам на естественную память и даже не утверждал, что обладает особыми умственными способностями. Как же этим простым смертным удается исполнять такие удивительные трюки по запоминанию? И что это нам говорит о том, как работает память у обычных людей?

Подсказку можно найти в устных традициях, которые можно проследить на тысячелетия в прошлое. С «Рамаяны» и «Махабхараты» до «Илиады» и «Одиссеи» певцы и ораторы заучивали классические литературные эпосы наизусть, повторяя одинаковые структуры и поэтические ритмы. Похожим образом в туземных культурах сохранялись и передавались потомкам знания о растениях и животных, географии и астрологии, генеалогии и мифологии – через песни, истории, танцы и ритуалы.

И нынешние мнемоспортсмены, декламирующие число пи до стотысячного знака, и древние ораторы, развлекающие публику длинными историями о героях, и группа детсадовцев, что учит азбуку, – все пользуются мнемотехниками (стратегиями запоминания), и самые эффективные из них основаны на фундаментальных механизмах, возникших в человеческом мозге, чтобы справляться со сложностью окружающего мира.

Все начинается с группирования.

Собирай в кучки

В 1956 году Джордж Миллер, один из основателей зарождавшейся тогда когнитивной психологии, написал довольно странную статью^[81]. В духе тех времен ее зачин звучит фиглярски-эксцентрично, совсем не похоже на сухую и безжизненную прозу, какой требуют от нас нынешние редакторы и ворчливые рецензенты:

Дело в том, что меня преследует число. Уже семь лет оно ходит за мной повсюду, вторгается в мои личные данные, нападает на меня со страниц популярных журналов <..>. Цитируя известного сенатора, за этим стоит разумный замысел, в появлениях числа видна закономерность. Либо в нем действительно есть что-то особенное, либо я одержим манией преследования.

Несмотря на вычурный тон вступления, статья Миллера стала классической: в ней устанавливалось принципиальное положение о памяти, которое позже подтверждалось снова и снова: в каждый конкретный момент человеческий мозг может удерживать лишь ограниченный объем информации^[82].

Миллер прибег к комической метафоре преследования, чтобы привлечь внимание к своему выводу: мы способны держать в уме лишь около семи элементов. По более поздним оценкам кажется, что Миллер был настроен слишком оптимистично и мы можем одновременно удерживать лишь три-четыре элемента информации. Это ограничение памяти помогает объяснить, почему, если сайт сгенерирует вам временный пароль из случайных букв и цифр – скажем, JP672K4LZ, – вы немедленно его забудете, если не запишете. Профессиональные мнемоспортсмены сталкиваются с теми же ограничениями, что все остальные, но пользуются огромной брешью в этой стене: нигде не сказано, что считается за один элемент информации. Группирование позволяет сжимать огромные объемы данных в удобные и доступные фрагменты^[83].

Вы давно пользуетесь группированием для повседневного обучения и запоминания, даже если сами этого не осознаете. Например, если вы гражданин США, вы, скорее всего, выучили наизусть девять цифр своего номера социального страхования. Эту последовательность легко запомнить, потому что она разбита на три удобных группы – по схеме 3–2–4. В Соединенных Штатах мы так же запоминаем и телефонные номера из десяти цифр (по схеме 3–3–4). Группируя цифры, мы на две трети сокращаем объем информации, который приходится обрабатывать мозгу. Аббревиатуры (например, HOMES для названий Великих озер) и акростихи (например, «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан» для цветов радуги) следуют тому же принципу, привязывая информацию, которую было бы трудно запомнить, к простым элементам, которые даются легко. Даже та бессмысленная, случайно сгенерированная последовательность букв и цифр в пароле становится намного удобнее, если разбить ее на группы: JP6–72K–4LZ.

Некоторые из самых убедительных исследований группирования провел в 1970-х Херб Саймон, психолог из Университета Карнеги – Меллона, первопроходец в зарождающейся науке об искусственном интеллекте. Саймон работал во многих областях, в том числе в экономике, за что в 1978 году получил Нобелевскую премию, но больше всего меня интересовали его исследования шахмат. В 1950-х Саймон заинтересовался разработкой компьютерных алгоритмов для симуляции того, как решают задачи люди^[84], и в качестве предельно сложной задачи он взял шахматы.

Новичку шахматы могут показаться пугающе сложными. В начале игры у каждого игрока по восемь пешек, два слона, два коня, две ладьи, ферзь и король; они двигаются по сетке из 64 чередующихся черных и белых клеток. Глядя на доску, новичок, возможно, даже уследить за всеми фигурами сможет с трудом. А вот гроссмейстер (этот титул присваивают лишь величайшим игрокам) может мгновенно уяснить положение на доске, распознать и отреагировать на знакомые расстановки и последовательности. То есть новичок страдает на каждом ходу, а гроссмейстер может отбросить все лишнее и предугадать целую последовательность ходов, которой только предстоит развернуться.

Изучая профессиональных шахматистов^[85], Саймон отметил, что они могли, всего несколько секунд посмотрев на доску с фигурами, воспроизвести расстановку по памяти. Но если их просили запомнить расположение шахматных фигур, позиции которых не соответствуют правилам игры, – их память работала не лучше, чем у любителей. Напрашивается вывод о том, что дело вовсе не в выдающейся памяти гроссмейстеров, а в том, что они полагаются на знание предсказуемых схем и последовательностей, накопленное за множество партий. Как и мнемоспортсмены, шахматисты-гроссмейстеры пользуются сочетанием умений, тренировки и опыта – то есть компетентностью – для молниеносного группирования^[86].

В 2004 году моя исследовательская деятельность разделилась по нескольким направлениям, и меня заинтересовало то, как компетентность меняет нашу манеру учиться и запоминать. Все мы – или почти все – в чем-то компетентны: любители птиц могут быстро распознавать разные виды птиц, автолюбители – мгновенно узнать марку, год выпуска и модель классической машины. Тогда большинство нейробиологов считали, что компетентность строится на изменениях в сенсорных областях мозга^[87]. С этой точки зрения специалисты по птицам могут распознать отличия между десятком видов воробьев, потому что воспринимают тончайшие нюансы узоров на крыльях, практически неразличимые для рядового наблюдателя.

Мне, исследователю памяти, дело виделось иначе. Зная, что префронтальная кора помогает сосредоточиться на отличительных свойствах события, я подозревал, что компетентность меняет сам способ, которым задействуется префронтальная кора. Эта мысль ждала своего часа, пока мой аспирант Майк Коэн не познакомил меня с замечательным студентом-психологом по имени Крис Мур. Крис с Майком допоздна засиживались за работой и создали компьютерную программу, которая генерировала ряд трехмерных фигур. Фигуры чем-то напоминали корабли инопланетян, но им была присуща определенная структура и логика – так же, как у разных видов птиц или моделей машин есть набор таких свойств, которые меняются, а есть такие, что остаются более-менее постоянными.

Затем Крис с Майком набрали группу студентов-добровольцев, которые за 10 дней стали «компетентными экспертами» по этим инопланетным фигурам, научились определять их общие свойства и распознавать различия. После обучения мы помещали их в МРТ-сканер, чтобы посмотреть, что изменилось в мозге. Пока записывалась мозговая деятельность, мы ненадолго показывали им одну из фигур и просили держать ее в уме. Спустя примерно 10 секунд показывали еще одну фигуру и спрашивали, совпадает ли она с предыдущей. Без обучения эта задача была бы неподъемной, но наши добровольцы справлялись практически безупречно. Подобно шахматистам Херба Саймона, наши эксперты разработали собственные способы извлекать самую нужную информацию о том, что стремились запомнить: компетентность позволяла им обойти ограничения памяти. Но когда мы стали показывать фигуры в перевернутом виде, эксперты больше не могли применять свои знания, и им с трудом удавалось отличить одну фигуру от другой.