Проблема заключалась еще и в том, что в Западной Белоруссии после 1919 года появились «осадники»: уволенные в запас бывшие военнослужащие Войска Польского, которые по льготной цене получали здесь земельные наделы, а если военнослужащий имел медаль или ранение, то надел доставался ему бесплатно. Многие из «поляков» и по-польски не говорили или со страшным акцентом. Служба в Войске Польском, добровольная, давала возможность улучшить материальное положение, в обмен на отказ от национальности и от вероисповедания. Второй момент: членство в АК означало только то, что человек давал присягу на верность Лондонскому Правительству, получал подпольную кличку и вносился в список «действующих партизан». Его задачей было приобрести или найти оружие, спрятать его неподалеку и ждать приказа начать действовать. То есть, вести обычную жизнь, как и до этого. Поэтому по спискам Армия Краева была гигантской организацией, но в реальных боевых действиях принимало участие около одного процента от списочного состава. Остальные только числились партизанами. А что, удобно! Солдат спит, а служба идет! Говорить о высокой степени боеготовности такой армии просто не приходилось. Но вот с точки зрения сбора информации, то есть стукачества, этот вопрос у них был поставлен хорошо! Кто-то обходил своих знакомых, собирал различные слухи и передавал их офицеру АК для анализа. У офицера под рукой был тот самый один процент активных и находящихся в подполье боевиков. В случае необходимости офицер направлял группу террора в то место, которое вычислил по доносам псевдочленов АК. Так малыми силами создавалась видимость борьбы с оккупантами и коммуняками. Поэтому, работа в местах, которые мы не контролировали, была связана сразу с двумя опасностями: чтобы тебя не выследило гестапо и немецкая полиция, и не попасться в сети АК. В прошлом году мы свободно проходили через вторую сеть в трех районах области, но жизнь внесла свою корректуру в это положение. К тому же сформирован ЦШПД (Центральный Штаб Партизанского Движения) при Ставке Верховного Главнокомандующего, почти на полгода раньше, чем в том времени, его начальником штаба был назначен 1-й Секретарь Компартии Белоруссии Пантелеймон Пономаренко. Но мы относились к «другому ведомству»: ко, теперь уже, Второму отделу НКГБ. Говорят, Берия тогда хотел назначить на пост начштаба другого человека и сохранить в руках НКВД руководство партизанским движением, но предложенный Пономаренко план «народного партизанского движения» показался Сталину более реалистичным. Когда решался этот вопрос, меня вызвали в Москву. Я, по мнению Берии, должен был доказать Сталину ошибочность предложений Пономаренко. Подготовленный Судоплатовым доклад о деятельности отрядов IV Управления и II-го отдела НКВД и НКГБ достаточно ясно указывал, что профессионально подготовленные для действий в тылу врага отряды и бригады более активны и эффективны, чем те партизанские соединения, где прослойка профессионалов отсутствует или мала. Это – правда. Я так и ответил на этом совещании, но на любые наши действия на оккупированных территориях следует немедленный карательный ответ противника, в ходе которого потери несет мирное население. Если мы планируем сохранить там людей, то должен быть принят план Пономарева, который предусматривает отвод значительной части сельского населения в относительно безопасные районы, создание партизанских районов и даже областей, а боевые действия поручать специально подготовленным частям и соединениям. Так, как это делается в нашей бригаде, самом западном партизанском соединении на территории СССР. Активные действия у нас ведет небольшая и очень мобильная группа, примерно в 1200 человек, действуя, в основном, малыми группами от взвода до роты, изредка сосредотачивая на отдельных направлениях до батальона. Большая часть бригады занимается охраной района базирования и хозяйственным обеспечением деятельности бригады. В районе действуют все институты Советской власти, одной небольшой поправкой к Конституции БССР: в районе объявлено военное положение, и вся исполнительная власть принадлежит майору госбезопасности Соколову, чьи распоряжения обязательны для всех и обсуждению не подлежат. Он же вправе отменить любое распоряжение сельского Совета, сменить избранных председателей Советов и тому подобное, вплоть до привлечения к суду военного трибунала.

– И что? Такие дела вами рассматривались? – заинтересованно спросил Сталин, сидевший до этого со скучным выражением на лице. Было видно, что решение он уже принял, но следовал процедуре коллективного обсуждения важного, для оккупированной части страны, решения.

– Да, рассматривались, товарищ Сталин, и неоднократно. Несмотря на то, что все кандидатуры проходят предварительный отбор в бригаде, всегда имеется вероятность того, что на местах большее влияние имеют представители другого «лагеря». В администрацию активно пытаются пробраться националисты всех мастей и деятели ZWZ, АК, как теперь она называется. В области полным-полно «осадников», бывших военнослужащих Войска Польского, которые получили свои наделы от Пилсудского и иже с ним. И которые приняли присягу на верность правительству Польши в изгнании. Они достаточно многочисленны, хотя большая часть белорусского населения их и не поддерживает. Но фактически, благодаря своей «легальности», они свободно перемещаются и концентрируются в тех районах, где есть существенная прослойка польского населения. Таких мест у нас в районе 12. Там приходилось действовать как главе военной администрации. В трех случаях военным трибуналом был вынесен смертный приговор. В остальных случаях, таких жестких мер не понадобилось. Люди брали самоотвод и оставались в селе.

– То есть на «вашей территории» продолжают действовать ячейки АК? – переспросил Пономаренко.

– Да, товарищ бригадный комиссар, действуют. Пока у нас нет возможности прекратить их деятельность. Готовимся сделать это, но, для этого требуется отвлечь значительные силы, а непосредственной опасности они не представляют. Только гипотетически.

– Как-как вы сказали?

– В виде гипотезы. Основное население области их не поддерживает. Возврата к старым границам они не допустят. Это требуется учесть во время переговоров с «союзниками» и панской Польшей.

– Насколько реально ваше заявление, товарищ Соколов? – переспросил Сталин.

– Я думаю, и товарищ Пономаренко не даст мне соврать: более 70 процентов населения Гродненской области не видят своего будущего без СССР. За время, прошедшее после установления Советской власти, сделано очень много, чтобы приблизить уровень жизни на западной границе в общесоюзному. И товарища Пономаренко в республике помнят. Поэтому, несмотря на вероятное ослабление результативности действий партизанских соединений на территории республики, я поддерживаю предложение бригадного комиссара Пономаренко, что дальнейшее развитие партизанского движения должно больше обезопасить население республики. А мы, боевики, обеспечим рост потерь личного состава Вермахта и его тыловых соединений в интересах всей Красной Армии. Мы – постараемся не допустить снижения уровня потерь немцев на нашей территории.

– Нам кажется, что это – правильное решение, товарищ Соколов. – удовлетворенно заключил товарищ Сталин. Берия был недоволен. Но высказываться против мнения Верховного он не стал. Других забот хватало.

Высказанное на совещании мнение подразумевало то обстоятельство, что отныне нас начнут снабжать боеприпасами в полном объеме, хотя особых надежд на «чудесное улучшение» условий поставок попросту не было. Я заикнулся о том, что немцы ударят на юге, по моему мнению, но на меня зашикали, и пришлось повторить это уже на встрече со Сталиным после совещания. Сталин охотно общался с командирами шести партизанских соединений Ленинградской области, Брянской, Витебской, Пинской (со стороны УССР), Могилевской и Гродненской областей. Остальные прилететь в Москву на это совещание не успели, и встречались с Наркомом Обороны чуть позже. Полет в Москву был достаточно серьезным испытанием, как для экипажа транспортника, так и для командования бригад. В воздухе доминировали Люфтваффе, а не «сталинские соколы». А в районе фронта свирепствовала немецкая зенитная артиллерия. Я поднял вопрос о том, что снабжение могло быть и лучше организовано, тем более, что мы, партизаны Белоруссии, подготовили и передали в Центр много своих собственных разработок, включая новые вооружения и минно-взрывные устройства, но до сих пор ответа наших промышленников нет.

– Наша промышленность только разворачивается в местах новой дислокации. Мы держим это на контроле, товарищ Соколов, и обещаем вам, что в течение этого года партизаны начнут получать боеприпасы и снаряжение в полном объеме.

– С одним маленьким замечанием, товарищ Сталин: если не пропустим удар на юге.

– Откуда у Вас такое убеждение, что удар будет там, а не на Москву, товарищ Соколов?

– Мы наблюдаем за железными дорогами, товарищ Сталин. По докладам наших наблюдателей, большое количество штурмовых орудий 75 мм прошло Варшаву, но не появилось ни в Минске, не в Вильно. Соответственно, немцы не усиливают соединения на Центральном, Западном, Северо-западном и Ленинградском фронтах. Остается только юг, сведений о котором наша бригада не имеет. Но немецкие пехотные подразделения, которых генерал фон дем Бах привлек к противопартизанской борьбе, сняты с мест дислокаций и отправлены на юг к Курску и Харькову. Да и конфигурация фронта там позволяет быстро провести ликвидацию Изюм-Барвенковского выступа, нарастить силы и двинуться вглубь нашей страны к нефти Кавказа и к Волге. Это – мое мнение, основанное на анализе ситуации и разведданных.

– Вы можете это доказать?

– Соответствующие шифровки в адрес II отдела НКГБ нами были отосланы, но ответов мы пока не получили.

– Мне докладывали об этом, но руководство Генерального штаба считает это дезинформацией немцев. – сказал Сталин.

– Если бы мои разведчики работали на противника, товарищ Сталин, я бы по Кремлю не ходил. За мою голову дают 100 000 рейхсмарок, земельный надел, большое количество скота, и не в генерал-губернаторстве и восточных гау, а в Германии.

– Не слишком убедительно, товарищ Соколов, ваши наблюдатели могут работать на противника даже не подозревая об этом. Чем еще можете подтвердить свои выводы?

– Мои наблюдатели в Варшаве доложили, что немцы усилили бронирование за счет навесной брони танков Т-3 и Т-4, причем, у Т-3 снята башня и установлено 75-мм орудие с длиной ствола в 40 калибров. У Т-4 заменено орудие на аналогичное, видели машины и с более длинным стволом. Ну и самое главное: на корме всех машин установлены два воздушных фильтра, довольно больших, что говорит о том, что их планируется применять там, где много пыли. А вот прошлогодняя их новинка: более широкие гусеницы, более не применяются, что однозначно указывает, что все новые поставки техники пойдут на юг, где нет болот и слабых грунтов, но много пыли.

– Об этом мы с вами поговорим подробнее после совещания, товарищ Соколов. – ответил Сталин и переключился на разговор с другими участниками встречи. Мне передали записку от Пономаренко, в которой говорилось о том, чтобы я подготовил «доказательства». Но, кроме некоторых дат, когда об этом было отправлено сообщение в II отдел, у меня с собой ничего не было. Такие бумаги просто так в карманах не лежат. Пономаренко, чуть позже, помог мне связаться с Павлом Анатольевичем и вызвал его в Кремль. Встреча проходила в Ореховом зале дворца, пока мы переходили оттуда к кабинету Сталина, Пономаренко успел переброситься несколькими словами с Иосифом Виссарионовичем, и тот разрешил дождаться Судоплатова. Павел Анатольевич передал Верховному папку с моими донесениями.

– Фамилия и должность вашего наблюдателя? И как он оказался в Варшаве?

– Капитан Мазур, помпотех первого разведывательного батальона 59-го танкового полка 29-й танковой дивизии. Взаимодействовал с 86-м погранотрядом в районе Августовского канала. Попал в плен, бежал под Варшавой, поляк, в настоящее время работает путевым обходчиком на станции Прага.

– И как же вы с ним связываетесь?

– Он из Гродно, там у него семья. Его жена – наша связная. 59-й полк базировался в Гродно до войны.

– А в обходчики как попал?

– Родственники жены помогли, плюс, «Кузьмич» кое-какие связи там имеет по партийной линии.

– А вы, товарищ Соколов, член партии? – Я, было, собрался сказать о том, что не знаю, где находится мой партбилет, но за меня ответил Судоплатов, который воспользовался тем, что я на несколько секунд задумался: как ответить на вопрос Сталина.

– Коммунист Соколов, товарищ Сталин, с конца 40-го года до начала войны находился на задании по линии III-го отдела, контрразведка, по легенде числился беспартийным. Так было легче завязать необходимые знакомства в среде белополяков. Его партбилет в Москве на хранении, перевезен из Минска в июне 1941 года.

Сталин недовольно посмотрел на Судоплатова, видимо хотел, чтобы я сам ответил на этот вопрос. Оно и понятно, речь шла о том, что могло повлиять на всю кампанию 1942-го года. Наверняка, пока ждал нас в кабинете, поинтересовался: кто-есть-кто товарищ Соколов, и не ведется ли тут особая игра. Есть в чем засомневаться! Но оправдываться я не стал.

– Вы считаете, что этим донесениям можно верить? – переспросил меня Сталин.

– Я стараюсь направлять в Центр только проверенную информацию. Капитан Мазур рассчитал, что наши основные противотанковые пушки 19-К, 21-К и 53-К пробить даже бортовую броню новых танков и штурмовых орудий не смогут. Просил напомнить, что в Подлипках в 1940 году проходило испытания зенитное орудие с длиной ствола 3000 мм/66,5 калибра. Орудие имело индекс 80-К. Его дульной энергии хватит, чтобы бороться с новыми танками. Казенная часть там не менялась, то есть переход на новое орудие можно осуществить без остановки производства.

Сталин усмехнулся, он, по-прежнему, считал, что мы, обжегшись на молоке, дуем на воду.

– Эти «новые» танки в ходе зимней кампании нигде не применялись, товарищ Соколов. Это похоже на дезинформацию.

– Товарищ Сталин, полностью достоверных данных у меня нет, но недооценка противника слишком дорого обошлась нам в прошлом году. Проще перестраховаться и удлинить стволы у противотанковой артиллерии, чем вновь оказаться в ситуации прошлого года, когда пехоте было нечем оставить танки, и когда против 600 танков 3-й танковой группы действовал один 292-й артиллерийский полк с одной противотанковой батареей на 50-тикилометровом участке фронта.

Сталин в упор уставился на меня.

– Откуда у вас такие сведения?

– У меня в отряде, с самого его основания, служат красноармейцы 128-й стрелковой дивизии и пограничники 107-го погранотряда, которые оборонялись напротив Сувалковского выступа.

– Понятно, товарищ Соколов, еще Суворов говорил, что за одного битого двух небитых дают. Хорошо воюют?

– Не жалуюсь, товарищ Сталин.

– Мы учтем ваше мнение по поводу вероятного направления немецкого удара. Проведем дополнительный анализ ситуации. – выражение лица у него было недовольным, о чем не преминул мне сказать Судоплатов, которого выпроводили из кабинета вместе со мной. Пономаренко Сталин оставил в кабинете.

– Говорил же я тебе, что лучше бы ты там сидел, чем…

– Сам же вызвал!

– А ты что, догадаться не мог, что не стоит тебе сюда летать! Я-то начальству отказать не могу! А теперь всех против себя восстановил: и Берия бурчит, что ты его не поддержал, а теперь и Сам на тебя зуб поимел.

– А он-то с чего? Он, что ли, дивизии в одну линию вытягивал? Гениев у нас в Генштабе и без него хватает.

– Он уже отвечал на этот вопрос: «Других у нас нет! Используем тех, кого имеем». Давай-ка на аэродром, и перелетай ближе к линии фронта. Держи записку.