Я схватила тяжелую кастрюлю за ручки и развернулась, чтобы улучить момент, но Савио вдруг резко обернулся. Я швырнула кастрюлю с кипящим супом прямо в него. Он удивительно ловко увернулся и от кастрюли, и от ее содержимого. Лишь немного оранжевых брызг попало на него. Я попыталась пробежать мимо, но он схватил меня за запястье и с приводящим в бешенство высокомерным видом скрутил. Я ударилась бедрами о край стола и локтями о столешницу – и осталась стоять, нагнувшись, с неприлично выставленным задом.

– Мне нравится, как в этой позиции выглядит твой зад, – прокомментировал Савио.

– Только если ты просто смотришь и не трогаешь, – предупредил Римо.

Я повернулась.

Он стоял в дверях и оглядывал устроенный беспорядок.

– Что за хрень здесь происходит?

Савио поморщился, оглядывая майку, и потом, нахмурившись, посмотрел на меня.

– Эта дрянь решила сварить меня заживо.

Я распрямилась, пытаясь не показывать, что боюсь наказания за нападение, но Римо только рассмеялся. Раскатистый смех, от которого у меня по коже пробежали мурашки.

– Хорошо, что тебе это кажется смешным, – пробормотал Савио. – С меня хватит. В следующий раз, когда ты будешь занят, пожалуйста, проси об одолжении Нино.

Он медленно вышел из кухни, ни разу не обернувшись.

– Прибери здесь, – приказал Римо, кивнув на пол. Его голос был уже не таким веселым.

Я не сдвинулась с места.

Римо обошел оранжевое озеро супа на полу и, встав прямо передо мной, взял за подбородок.

– Позволь дать тебе совет, Ангел. Получше выбирай время для драки, – промурлыкал он угрожающе. – И ты помоешь пол. Мне насрать, что твои белые благородные ручки замараются тяжелой работой.

Я опустила взгляд, уж слишком жестко Римо смотрел на меня.

– Где швабра?

Римо повернулся к двери.

– Я приду ровно через две минуты, а ты будешь стоять на месте и не сдвинешься ни на один гребаный миллиметр. Поняла?

Я сжала губы – маленький жест неповиновения, хотя Римо и так знал, что я его послушаюсь. Немногие рискнули бы противостоять Римо в такой момент, хотя я надеялась, что однажды окажусь среди этих избранных.

Римо

Я подошел к шкафу с хозяйственными принадлежностями. Савио стоял, опершись о барную стойку; он лечил свое уязвленное эго стаканом с крепкой выпивкой.

– В следующий раз тебе стоит быть более внимательным.

– Из нас двоих, – он удивленно посмотрел на меня, – это тебе надо быть более осмотрительным. Она твоя женщина, не моя. Однажды она попытается и тебе обварить член.

– Я контролирую Серафину. Так что не волнуйся.

Я взял швабру и ведро и вернулся на кухню. Серафина стояла ровно на том же месте, где я ее оставил. Она хмуро смотрела на пол.

Она снова меня удивила. На фотографиях в интернете и в материалах о ней я видел лишь ледяную принцессу. Холодную, гордую, хрупкую. Женщину, которую можно сокрушить так же легко, как фигурку, слепленную из первого снега. Но Серафина оказалась не такой. Ее будет трудно сломать, но возможно, потому что я знаю, как именно это делается. Однако к ней нужен другой подход. Даже лед тает под теплыми лучами солнца.

Я дал ей швабру и ведро, и она безропотно взяла их. Избегая моего взгляда, она наполнила ведро водой и поставила его. Я очень быстро понял, что Серафина никогда не пользовалась шваброй. Она плескала слишком много воды на пол.

Облокотившись о столешницу, я молча наблюдал за ней. Ей бы взять тряпку и, встав на колени, протереть пол как следует, но она слишком гордая, чтобы стоять на коленях в моем присутствии. Гордая, сильная и невозможно красивая, несмотря на то, что она слегка вспотела и ее одежда покрылась пятнами супа.

Грязная лужа все так же растекалась по полу, и Серафина наконец сдалась.

– Это плохая швабра.

– Дело не в швабре, поверь мне.

– Меня растили не для того, чтобы я мыла полы, – заявила она. Прядь непослушных волос прилипла к ее щеке.

– Тебя растили для того, чтобы ты ублажала мужа и раздвигала перед ним ноги.

Глаза ее расширились, а лицо перекосило от гнева.

– Меня растили, чтобы я заботилась о своей семье и была хорошей женой и матерью.

– Ты не умеешь готовить, убирать и, наверное, ни разу в жизни не меняла подгузник. Хорошей матерью тебе не стать в принципе.

Она отбросила швабру и пошла ко мне, остановившись на полпути.

– Да что ты знаешь о хороших матерях? Или о том, как быть нормальным человеком?

Сердце у меня пустилось вскачь, но я взял себя в руки.

– По крайней мере я знаю, как менять подгузник, и я защищал своих братьев, когда они нуждались во мне. Это больше, чем то, на что способна ты.

– Когда это ты менял подгузники? – нахмурилась она.

– Когда Адамо был маленький. Мне было десять. – Не надо было этого говорить. Серафину не касается мое прошлое. – Пойдем. Сомневаюсь, что ты справишься. Тем более уборщица все равно приедет завтра утром.

– Ты заставил меня мыть пол, хотя у тебя есть уборщица?

– Твоя гордость тебя погубит, – заметил я.

– А тебя погубит твоя злоба.

– Значит, падем вместе. Разве не так начинаются все трагические истории любви? – Я ухмыльнулся, произнося последнее слово. Любовь… Просто потеря сил, не более. Мать любила нашего отца. И ненавидела его. Но любовь не давала ей сделать то, что должно. Она позволяла отцу бить и насиловать ее, позволяла ему избивать нас, потому что тогда он хотя бы не бил ее. Она никогда за нас не заступалась. Она была трусливой и, что еще хуже, обращала его гнев против нас, чтобы защититься самой. Единственное, до чего она додумалась, это отомстить отцу, прикончив его же сыновей, свою плоть и кровь. Она была слишком слаба, чтобы в доме, полном оружия, всадить нож в спину мужа в тот же день, когда он впервые поднял на нее руку. О нет, она выбрала легкий путь.

– Не будет у нас никакой любовной истории. Ни трагической, ни грустной, и уж точно счастливой не будет. Все, что ты получишь, это мою ненависть, – с жаром произнесла Серафина.

– Приемлемо, – ласково ответил я. – Ненависть сильнее любви.

* * *

Нино присоединился ко мне вечером на террасе.

– Савио рассказал, что случилось.

– У нее сильная воля.

– Она – проблема, – поправил меня брат. – Опасно держать ее под крышей нашего дома.

– Только не говори, что ты испугался девчонки, – криво усмехнулся я.

Выражение лица Нино не изменилось.

– К счастью, я не испытываю страха.

– Продолжай в том же духе.

Страх так же бесполезен, как и любовь, и даже хуже – страх калечит еще сильнее.

– Я беспокоюсь за Адамо. Через два дня его посвящение. Если мы будем держать здесь пленницу, он может передумать приносить клятву верности.

– Думаешь, он откажется от татуировки? – спросил я, обернувшись к Нино.

– Не знаю, – вздохнул он. – В любом случае, он со мной не общается. Он проводит время только с Киарой.

– Адамо бунтует, но он все еще Фальконе. Может, мне на него надавить?

– Я думаю, это оттолкнет его еще больше, – помотал головой Нино. – Будем надеяться, что он возьмет себя в руки.

– На инициации будут все наши младшие боссы и Дон. Если он откажется… – я замолчал.

Нино кивнул, потому что понимал, о чем я. Если Адамо откажется, это станет позором и предательством. И для такого поступка есть лишь одно наказание: смерть.

– В таком случае нам впервые в жизни придется перебить такое количество членов Каморры, – заметил я.

– Эти парни преданы организации. Будет жаль избавляться от них, к тому же нам придется драться с большим количеством противников.

– До этого не дойдет.

Нино кивнул и молча встал подле меня.

– Ты дал Серафине обезболивающее?

– Обезболивающее? – эхом откликнулся я.

– Наверняка у ее болит рана.

– Это просто царапина. Максимум она вызывает дискомфорт.

Нино помотал головой.

– Я тоже так думал, когда лечил рану Киары, но она оказалась на удивление чувствительной к боли. Вряд ли Серафина слишком от нее отличается. Скорее всего, это ее первый порез в жизни, первый акт насилия, который она пережила. Значит, она еще острее будет чувствовать боль, чем ты или я.

Я обдумал его слова и понял, что он прав. Из того, что успел узнать, я сделал вывод, что Серафину не били даже родители. Первый акт насилия… Я никогда не задумывался над этим.

– У нас есть что-нибудь от боли?

– В моей комнате есть тейленол. Могу принести после ужина. Киара снова готовит сырную лазанью.

– Нет, я принесу лекарство вместе с куском лазаньи.

– Хорошо, – пробормотал Нино, пристально глядя на меня.

– Что? – огрызнулся я, поскольку его молчаливое осуждение действовало мне на нервы.

– Изначально мы хотели держать ее в «Сладкой ловушке».

– Изначально я не знал, какая Серафина на самом деле. Здесь ей безопаснее. Я не хочу, чтобы кто-нибудь ее касался. Это разрушит мои планы.

– Я пойду за тейленолом. – Нино развернулся и вышел.

Я зашел в дом и прошел на кухню, где пахло травами и чем-то пряным. Киара подняла на меня взгляд. Она нарезала томаты и кидала их в миску с салатом.

– Здесь никто не ест салат, – заметил я.

Теперь она явно напрягалась не так сильно, как утром.

– Я ем, и Нино тоже, и, наверное, Серафина тоже захочет здоровой пищи.

Я остановился возле Киары и через стекло заглянул в духовку, где томилось большое блюдо с пузырящимся сыром.

– У Серафины есть дела поважнее.

Киара тут же бросила на меня взгляд, и я схватил ее за руку, в которой она держала нож – она чуть было не отрезала себе палец по неосторожности.

– Нино следует научить тебя держать нож нормально. – Я убрал руку от ее запястья.

Она положила нож.

– Когда ты вернешь ее домой?

Я уставился на нее сверху вниз.

Киара заправила за ухо прядь волос и отвела взгляд. Она быстро сообразила, что к чему.

– Ты же отправишь ее домой, правда?

Нино принес тейленол. Он посмотрел на меня и на жену, нахмурился, но ничего не сказал.

– Когда лазанья будет готова? – спросил я.

– Уже. – Киара взяла прихватки и открыла духовку. Я сделал пару шагов назад. – Идеально, – кивнула она.

Нино тоже взял прихватки и нежно оттолкнул Киару в сторону.

– Давай я.

Он поставил пузырящийся поддон на плиту; Киара улыбнулась ему и коснулась его руки.

– Спасибо.

Выражение его лица потеплело, а я все не мог взять в толк, что происходит. Мой брат любил Киару. Или на что он там был способен.

Он вынул тейленол из кармана и протянул мне.

– Дай мне кусок лазаньи для Серафины, – попросил я.

Киара сжала губы, но выполнила просьбу.

– Почему бы ей не поужинать с нами?

– Она пленница, – проворчал Савио, входя в кухню. Он все еще злился из-за инцидента с супом.

– Она может быть пленницей и ужинать с нами, разве нет? – Киара подняла глаза на Нино, ища поддержки. Он дотронулся до ее талии, и они обменялись непонятными мне взглядами.

Меня затошнило от их молчаливого обмена мыслями, и я вышел из кухни вместе с лазаньей и тейленолом. Когда я вошел в спальню, сидящая на подоконнике Серафина даже не посмотрела в мою сторону. Она сидела, обхватив руками колени. Интересно, какую одежду она носила бы в Миннеаполисе? Не думаю, что она, как Киара, выбрала бы платья в пол.

Серафина не повернулась ко мне даже тогда, когда я подошел к ней и поставил поднос на ее ночной столик.

– Скажи Киаре, что мне жаль пролитого супа.

– Тебе жаль? – Я встал прямо перед ней.

Она упорно смотрела в окно.

– Мне жаль пролитого супа, но не жаль, что я швырнула его в твоего брата. Увы, я не попала.

Я едва сдержал улыбку и внимательно посмотрел на Серафину: на ее нежный рот, на безупречную кожу. Я опустил взгляд на руку. Она держала ее под неестественным углом, чтобы рана ничего не касалась.

– Выпей, это от боли. – Я протянул ей тейленол.