Я была слишком уставшей и отрешенной, чтобы сейчас хоть как-то реагировать на эти маневры, и просто решила стоически их снести.

– Поехали? – спросил он риторически, дернув мой ремень безопасности, словно бы такие вещи в машинах класса люкс сбоили. Опять навис, опять в глаза заглядывает. Раздражает…

Мы стартуем с места, словно бы от земли отрываемся. По ходу, ему удается летать не только на том космолете, но и на тяжеленном внедорожнике.

Лавирует между машинами, перестраивается в последний момент, газует на светофоре, как пуля.

– А можно помедленнее? У меня вроде как остались еще целые части тела, и я бы хотела их сохранить! – я искренне испугана, вжимаясь в кожу кресла, вцепившись до побеления костяшек в дверную ручку. Дышу порывисто. От того ребра ноют при каждом вдохе и выдохе…

Он слегка сбавляет ход, но не особо-таки. Кидает на меня взгляд с усмешкой.

– Что, быстро реально? Я не чувствую… Извини. Ненавижу тащиться, как черепаха.

Закатываю глаза, пропуская это нелепое замечание мимо ушей.

– Ты в общаге живешь?

– Да, меня туда, пожалуйста.

Он поджимает челюсть, но кивает.

– Там будет кому тебе помочь? С ногой в гипсе быт дается не так легко…

–Разберусь… – отвечаю твердо. Это не твоя забота…

– Тебе уколы прописали, Радмила…

– Медсестру вызову из институтской поликлиники, – нетерпимо раздражаюсь. Подумаю об этом, как останусь в спасительном одиночестве. Без него…

– Я в шестнадцать лет так сломал ногу, что мне пришлось три месяца в больнице лежать с гипсом и подвешенной с гирей ногой, – вдруг откровенничает со мной Анзор. – Отвратительно было.

Усмехается.

– Дай угадаю, ты попал в аварию…

Смеется.

Отец тогда очень сильно выбесился. Я ведь был несовершеннолетним, даже прав иметь не мог, а вляпался в ужасный эпизод. Слава богу, никто не пострадал, кроме моей ноги и тачки. Ну и забора старого. В принципе, можно было и не вешать гирю. Это из старых методов. Чтобы кость правильно срасталась и ничего не укоротилось. Сейчас ставят аппарат Елизарова обычно в таких случаях. Но батя так проучить меня решил, приструнить. Типа три месяца на койке вместо летних каникул.

– И что, приструнил?

Сама не знаю, зачем я участвую в этом диалоге. Просто я реально выжата как лимон. Только поэтому, только-только.

Снова хмыкает.

– Конечно, нет… С того дня дал себе слово, что сделаю все, чтобы быть полностью независимым от отца…

Анзор замолкает и супится. Я тоже больше ничего не говорю. Смотрю в окно на холодную осеннюю Москву. Все так стремятся в этот город, так манятся на блеск его огней, а зачем? Я сама жила с этой мыслью многие годы. Думала, что мое счастье – в столице, что там я найду себя, но верно ли я поступила, бросив на кон все? Уехав от матери, выбрав этот громкозвучащий вуз? На своем ли я месте? Потяну ли во всех смыслах? Ведь вокруг меня и правда столько понтов, что голова кружится. У нас действительно почти нет простых детей. Даже те, кто не на люксовых авто с водителями, и то дети всяких чиновников и дипломатов. Не размером кошелька, так громким именем… Я даже не ожидала, что ярмарка тщеславия может быть и правда такой реальной, а не гротескно-преувеличенной, как в книгах…

Мы подъезжаем к высотному неприметному зданию. Анзор паркует машину в том самом месте, где я вчера пыталась спасти котенка. Как он, маленький? Он ведь надеялся на меня, а я… К горлу подступает ком.

Он выходит из машины, открывает дверь, отстегивает ремень безопасности и берет на руки.

– Ты что делаешь? – возмущаюсь я, отталкивая его рукой, скорее в инстинктивном жесте.

– Здесь нет санитаров и кресел-каталок, Рада. А костыли мы тебе еще не добыли…

Костыли. Черт… Я пока совсем не думала о том, как буду перемещаться по общаге. Санузлы и душевые у нас отведены в отдельный отсек на этаже. До них еще надо дойти… Да и как купаться с гипсом в душевой? Паника начинает слегка бить в голову и кружить ее. И это вовсе не от его тесных объятий.

Несет меня, словно бы я вообще ничего не вешу. Щеки пылают. Ненавижу это ощущение беспомощности и утраты контроля, но сейчас именно в таком моменте. Хорошо, что он не видит мое смятение в темноте…

В проходной вахтерша с удивлением смотрит на появившегося в дверях Анзора со мной на руках. Опускает глаза на гипс и начинает что-то недовольно ворчать, требуя предъявить документы и грозя позвать охрану, так как «этот мужчина тут явно не живет, а я всех помню».

В этом я не сомневаюсь. Как и в том, что уже завтра с утра о произошедшем будет знать вся общага. Любовь Ивановна – знатная сплетница, притом и злобно-мстительного разряда. Попади раз ей в немилость – не принеси шоколадку, если задержался в городе до отбоя, или включи громко музыку – и будет тебе опала на века…

Но в данной ситуации вопрос решается быстро и решительно – очередной высунутой купюрой из кармана Анзора.

И вот он уже решительно несет меня в направлении собственного жилища, на ходу спрашивая этаж и комнату.

Мы быстро поднимаемся на лифте на пятый этаж. В кабинке тесно, хоть нас всего двое. Странно. Обычно нас сюда набивается до десяти человек, особенно с утра, когда все на занятия опаздывают. А он здесь кажется каким-то неестественно высоким и крупным. Словно бы великан в домике Хоббита…

Заходим в мою комнату. Соседка по комнате на месте. В излюбленной позе – сверху на очередном качке. Мы с ней не очень ладим. Вернее, держим дружеский нейтралитет. Она из тех, кто делает больше ставку не на учебу, а на «развитие социальных связей» в универе. Главное, чтоб это потом не вылилось в «лечение половых последствий». Я пару раз возмущалась, что она могла бы найти более подходящее место для своих случек, но это вылилось только в пререкания и напряженную обстановку.

Анзор резко включает свет и матерится, когда глаза падают на то же, что вижу и я.

– Сдрыснули отсюда, – шипит он.

А главное – они его сразу и беспрекословно слушаются, что меня совершенно обескураживает.

Анзор сажает меня на мою кровать, а сам мрачно оглядывает комнату. Проходит в коридор, бесцеремонно открывает дверь в шкаф, скорее всего, пытаясь найти ванную.

– Сортир на этаже? – спрашивает он.

Молча киваю и отворачиваюсь.

– Спасибо большое, дальше я сама, – говорю строго. – Всего доброго, Анзор. Я не буду на тебя заявлять, но и от тебя прошу оставить меня в покое. Не хочу иметь ничего общего с вашей компанией и тем более выслушивать в свой адрес.

– Какие книги тебе нужны? – перебивает он, словно бы вообще меня не слушая.

– Чего?

– Говори, что собирать. Какие книги нужны для занятий, что взять из вещей.

– Куда взять? – не понимаю я его.

Наши взгляды пересекаются.

– Ты в этом гадюшнике не останешься со сломанной ногой.

Глава 9

От подступившего высокой волной возмущения я даже на пару секунд замираю, хлопая ресницами. Это он сейчас серьезно?

Делаю глубокий вдох и выдох. Пытаюсь успокоиться, чтобы размышлять и отвечать рассудительно.

Вроде бы ловлю себя за хвост и усмиряю.

Поднимаю максимально спокойный, выдержанный взгляд на него.

– Анзор, спасибо большое за помощь и участие, но я повторюсь: дальше я сама. Мне больше Ваша помощь ни в чем не нужна…

Поджимает челюсть. Смотрит на меня внимательно и хмыкает.

– «Ваша» – это кого? Мы снова на «Вы»?

– А мы и не переходили на «ты». В простом общении такая форма предполагает дружбу или панибратство, а мы не друзья и ими быть не можем. То, что я могла как-то не совсем адекватно себя вести от шока и боли, неминуемо последовавших за падением, не говорит о том, что кто-то дал Вам право вторгаться в мое личное пространство и диктовать свои правила.

Он быстро подходит ко мне и садится на корточки. Прямо передо мной. Горячий взгляд нагло стекает от моего лица к груди, талии, и… упирается между ног.

Я все еще в той идиотской мини-юбке, но на мне нет колготок, которые были сняты перед наложением гипса, только белье.

Автоматически сжимаю бедра еще сильнее.

Хочется спрятаться от него, скрыться. Это присутствие слишком сильно давит…

– Почему ты такая, а? – спрашивает как-то вкрадчиво и сипло. И снова улыбается недобро этими своими кончиками губ. Очень опасная улыбка. Почти хищный оскал. – Не совсем адекватно вела себя, говоришь? Рада, а когда вообще ты вела себя адекватно? Строишь из себя хорошую девочку, а сама…

– А сама шлюха или как там… Не помню, как ваша компашка меня обзывала, но что-то типа того…

Его лицо вмиг становится заостренным и до невозможности напряженным. Челюсти сжимаются.

– Об этом можешь забыть. Ни одна… – делает паузу, выдыхает шумно, – слова тебе больше не скажет.

А я печально усмехаюсь. И правда сейчас грустно и пусто на душе. Устала я… Очень хочу поспать. Вот очень…

– Будете затыкать всем рот и дальше купюрами? В больнице заткнули, чтобы лишних вопросов не задавали, вахтершу подкупили. Кого еще?

А он все смотрит и смотрит. Впивается в меня своими глазищами. Аж по позвоночнику холодок бежит. И нога в гипсе ноет сильнее.

Вдруг протягивает руку к моему лицу и трогает щеку большим пальцем. Вроде как волос с нее убирает, только нет там никакого волоса. У меня все убрано в тугой хвост на затылке.

– Ты права, Рада, мы с тобой точно не сможем быть друзьями… И знаешь, мне нравится, что ты меня на «вы» называешь… Голос сиплый и низкий… Я тебе об этом еще напомню, когда время придет…

– Для чего придет время?

Хмыкает. Встает. Направляется к выходу.

– У тебя в телефоне забит мой номер, Рада. Если что нужно, сразу звони, понятно?

Молчу, стиснув зубы, хотя страсть как хочется ответить: «Непонятно»…

– И когда я буду звонить, чтобы сразу поднимала.

Сжимаю кулаки. Вот же ж… Хамло… Приказывает он мне тут… Он вообще мне кто?

Раздраженно отворачиваюсь к стене.

– Завтра с утра жди медсестру. Придет уколы тебе в попу ставить. У тебя прописан курс антибиотиков и анальгетиков на семь дней.

Эту фразу тоже оставляю без ответа. Таращусь в высокое окно. Долго и упорно.

Отмираю только тогда, когда точно убеждаюсь, что он сгинул.

Козлина. И где берутся такие наглые люди? Сам же вынудил сигануть вниз, сам же сейчас делает вид, что заботится, так еще и как авторитарно!

Резко оборачиваюсь на инстинктах к двери, вздрагивая, когда она распахивается, чуть ли не вылетая из петель.

На пороге соседушка, которая улыбается заговорщицки в тридцать два зуба, сжимая в руках костыли в пластике.

– Офигеть! Это что сейчас было?

Смотрю на нее, подняв бровь.

– Тебя сам Хищник на руках сюда принес? А ты не такая простушка, как мне сначала показалось…

В ее тоне нотки интереса и зависти. Прям такие очевидные, приторные, что аж тошно…

– В туалет не хочешь, Радушка? Или, может, еду какую тебе заказать? Или водички…

– Ты это чего такая вдруг заботливая и сострадающая? – спрашиваю горько-скептически, а сама почему-то и без того знаю ответ…

Она скалится, напоминая в моменте шакалиху, а потом вытаскивает из кармана толстовки нехилую такую пачку пятитысячных купюр.

– Мне тут велено за тобой приглядеть… Я готова… Соседкам нужно помогать, – подмигивает мне, а я все. Краснею, как помидор, от ярости. Снова из-за выходок этого… Срывает все предохранители.

– Теперь слушай сюда, соседушка, – шиплю, словно бы сама хищница, а не побитая кошка…