– Все впереди…– усмехается впервые за вечер Анзор, от чего по телу почему-то бежит табун мурашек,– согласись, путь, который впереди, всегда несоизмеримо привлекательнее, чем то, что уже было пройдено и покорено…

Велеречивые фразы Анзора приходятся по вкусу арабу. Это их манера разговора. Гаджиев знает эту культуру. В институте он изучал арабский язык.

Мамдух снова похотливо смотрит на меня, все еще сидящую на полу в пораженной позе.

– Она красива, пусть и глупа… Думаю, тебя ждет много приятного на твоем пути,– хмыкает араб,– по-мужски могу тебя понять, Анзор, но…

Замираю. Перестаю дышать. Что это за «но»?

Сейчас решится моя судьба…

Что он сейчас скажет? Что заступничество Анзора все равно не избавят меня от тюремного заключения или даже казни?

Здесь и сейчас может быть все, что угодно… Я уже давно вне правового поля. Переступившая грани порядка, неосознанно попав сюда, где со мнением и желаниями таких, как я, попросту не считаются…

– Прости, брат, но вдруг ты просто сжалился над смазливой мордашкой? Она русская, ты из России… Всё может быть… Игра есть игра… Для тебя она может быть очень интересной. Только вот я не хочу быть в этой игре пешкой…

Теперь уже араб жонглирует словами. Тянет. Оценивает и калибрует.

Господи, мои нервы сейчас лопнут, как перетянутая струна гитары!

–Докажи мне, что эта женщина твоя…

Сжимаю кулаки.

Что скажет Анзор? Как он будет это доказывать?

–Рада, подойди,– говорит сухо, без промедлений, но даже не оглядываясь на меня.

Я встаю с затекших коленок, которые гудят от боли падения.

Иду неровно, качаясь.

Мамдух это видит и усмехается, снова нагло меня оглядывая с ног до головы.

Анзор вдруг резко оборачивается.

Наши взгляды пересекаются.

Он резко и раздраженно дергает меня за запястье и ставит перед собой…

– Её зовут Радмила Тарханова. Ей двадцать один год. Она родилась в российском городе Иваново двадцатого ноября. У нее первая положительная группа крови и…

Анзор разворачивает меня к себе спиной, касается оголенной кожи горячими пальцами, от чего меня простреливает.

– Над правой ягодицей у нее родимое пятно…

Вздрагиваю, когда пальцы опускаются ниже и подцепляют тонкий щелк.

Жалобно трещит ткань на и без того оголенной пояснице.

Он разрывает её. Но так, что видна только ямочка над правой ягодицей.

Я громко и порывисто дышу. Закрываю глаза.

Меня трясет от прокатывающих по телу спазмов боли, шока, волнения и жара.

Место, которое он трогал, горит.

Грудь распирает от обилия эмоций.

Они такие полярные, что я боюсь, что потеряю сознание.

Мамдух усмехается.

– Впечатляюще… Глубокие познания о девице… Я столько даже о своих дочерях не помню… Хорошо, брат… Я верю тебе… Но теперь мне кажется, что ты одержим этот лукавой гурией… И потому не накажешь ее должным образом… Пощадишь… А она была очень плохой девочкой. И по отношению ко мне, и по отношению к тебе… Дело ведь не только в том, что она оскорбила меня и покушалась на убийство… Она осмелилась ослушаться приказа своего господина и оказалась в таком неприглядном положении, еще и тебя в это втянув…

Рука Анзора, которая захватом сжималась сейчас на моей локте, стала жать еще сильнее.

– Накажи её, Анзор. Прямо сейчас. Передо мной. Я хочу посмотреть… Выеби… Жестко. Как она заслуживает.

– Я не ебу в присутствии других мужиков. Я не порноактер,– жестко отвечает он.

Мамдух усмехается.

–Тогда выпори. Заставь сучку пожалеть о том, что она натворила. И мы квиты… Согласись, это ничто в сравнении с теми проблемами, который ты можешь получить на выходе. Никто не посмеет одурачить Мамдуха. Про нее вообще молчу.

Захват на руке такой сильный, что я невольно вскрикиваю.

Озверевший взгляд Анзора полосует меня острым лезвием.

Я до боли и металлического вкуса крови во рту прикусываю губу.

Он порывисто дышит со свистящим звуком.

А потом я перестаю дышать, потому что он раздраженно-разъяренно раскрывает одним движением пряжку на ремне и вытаскивает его из джинсов.

Глава 3

Грубый захват на плече. Анзор толкает меня к дивану.

– Держись за спинку. Будет больно!

Голос звучит отчужденно и равнодушно. Так, как и должен, наверное, звучать голос палача…

Он не медлит и не сомневается.

Слышу свист.

Жмурюсь.

Резкая, обжигающая кожу тысячью раскаленных иголок боль пронизывает бедра, вырывая из глотки дикий крик.

Никогда еще мне не было так больно.

Хотя вру.

Было.

Когда смотрела ему в глаза и врала, что больше не люблю, что не хочу быть с ним, не хочу за него биться. Что моя жизнь не должна в столь юном возрасте отягощаться столькими обстоятельствами и проблемами, сколько у меня возникло в паре с ним.

Безжалостно врала- и била себя вот так же дико и остервенело, только ментально. Но от этого менее больно не было.

Следующий безжалостный свист- новый удар по бедрам. Сжимаю обивку дивана так сильно, что руки сводит.

Сзади слышу смешки и движения араба, сдавленный женский полукрик-полусмешок.

Гадкого извращенца возбуждает то, что он видит.

Вздрагиваю, всхлипываю. Погибаю и снова воскресаю- просто потому, что эта дикая боль подняла бы и полумертвого.

Хочу обернуться на Анзора, но он не дает, словно бы предчувствуя мой порыв. Просто резко нажимает на шею, вдавливая голову в мягкую обивку, не давая нашим глазам встретиться.

Лишая дыхания и хоть какой-то мобильности.

Удар за ударом. Безжалостные. Неотвратимые.

И почему-то я в душе понимаю, что дело не только в том, что ему нужно действовать правдоподобно.

Он делает это еще и потому, что действительно наказывает меня.

Наказывает за то, что было.

Наказывает за то, что снова попалась ему на глаза, а он не смог равнодушно пройти мимо…

Когда мои рваные всхлипывания переходят в рыдания, он отбрасывает ремень.

– Мы рассчитались? Я могу теперь ее забрать? – спрашивает сипло, предельно напряженно, готовый взорваться в любую секунду.

Слишком хорошо его знаю, чтобы не считывать это на уровне телесных вибраций.

Ответа не слышу.

Потому что в ушах дикий звон. Словно бы сотни людей сейчас собрались вокруг, тычут в меня пальцем и гогочут над моим унижением.

Чувствую, как его руки подхватывают меня.

Ягодицы и бедра горят так, словно бы их десять минут обливали кипятком.

Я зарываюсь мокрым лицом в его груди.

Дышу горько-мускусным ароматом некогда любимого, своего мужчины.

И кажется, теряю сознание…

Просто потому, что мозг не может выдержать все то, что происходит со мной сейчас…

Только лишь одно выхватывает мой мозг в ужасе момента. Быстрый горячий поцелуй сухими губами в висок перед тем, как отдаться мраку.

Или же мне он только мерещится.

Глава 4

Я прихожу в себя, но не сразу понимаю, где я.

Осознание наступает лишь тогда, когда я слышу, как рвется на мне ткань платья.

Быстро оглядываюсь, преодолевая головокружение. Просторная спальня, огромная кровать с пахнущим лавандой белоснежным бельем и я… вжатая в подушки, лежу вверх попой.

–Нет,– наступает дикая паника, когда понимаю, для чего на мне рвут платье,– не трогай меня!

Судорожно хватаю руками ошметки разорванной ткани, пытаюсь прикрыться- тщетно.

Анзор, а я по запаху чувствую, что это Анзор, продолжает свое грязное дело. Теперь с таким же жалобным треском рвется и белье.

Господи. Какой ужас. Я сейчас перед ним распластанная… Голопопая…

– Ты же не насильник…– на глазах собираются слезы, тут же впитываясь в пух через наволочку. То, что он делает, ни разу не эротично… Это… Это унизительно и постыдно.

Он тяжело дышит. Сипло, хрипло. Не отвечает…

–Извращенец чертов…– рычу я яростно, собирая последние силы, снова пытаясь вывернуться, но он не дает, более того, сверху наносит еще один сильный шлепок, заставляя меня взвыть- кожа и так кипит от предыдущей его экзекуции.

–Успокойся, сумасшедшая,– цедит сквозь зубы,– последнее, о чем я сейчас думаю, видя твой исполосанный зад, это о том, как тебе засадить! Лежи смирно! Надо осмотреть, насколько глубокие ссадины, и обработать…

Он отходит от меня, когда в комнату стучат.

А я в панике быстро срываю простынь и прикрываю свою наготу.

Минута- и он возвращается с маленькими склянками и пакетом ваты. Раздраженно снова откидывает с меня простынь, не церемонясь, щедро мочит вату в какой-то жидкости. Шиплю, когда она касается кожи.

И даже не от реальной боли. Просто она такая холодная. Непривычно.

–Тише…– говорит, смягчаясь…– сейчас полегчает. Тут обезболивающее.

Я терпеливо, сцепив зубы, выношу все- и как он протирает ссадины, и как втирает в них какой-то крем. Пытаюсь пережить агонизирующий стыд.

В его движениях и правда ни грамма эротизма или интереса. Все на механике. И он явно сам тяготится тем, что происходит…

Тут же снова прикрываюсь, стоит ему отойти. Шиплю от каждого резкого движения.

Тянет ко мне стакан воды с таблеткой на ладони.

–Выпей анальгетик. Поспишь хотя бы…

Я выворачиваюсь, чтобы взять из рук лекарство, простынь струится по моей груди, оголяя торчащие от холода и напряжения соски. Смущенно натягиваю белую ткань себе до шеи. Только сейчас доходит- я же совершенно голая… Ужасно.. Перед ним…

– Перестань, не маленькие. Там нет ничего из того, что я уже не видел.

Хоть и отводит тут же глаза, его тон такой пренебрежительный, что мне просто аорту разрывает от какой-то неправильной, неконтролируемой досады.

Вы чужие друг другу люди.

Все. Баста. Вот так сложилось, что случайно пересеклись…

И вот такая я, жалкая и уничтоженная, явно его не возбуждаю…

Черт, а почему я вообще думаю сейчас про то, что его возбуждает…

– Скоро рассвет, Рада. Отдохни немного. Препарат сейчас начнет работать и не будет сильно больно. У меня есть пару дел, а потом я вернусь и мы поговорим…

Тело утопает в мягкости белоснежного белья. Дневной свет за панорамными окнами в пол слепит глаза. Я провалилась в глубокий сон, но по пробуждении понимаю, что спала не более пары часов.

Пытаюсь пошевелиться – и морщусь.

Потому что тело так ноет, словно бы меня через мясорубку пропустили.

Приподнимаюсь, сажусь, осматриваюсь.

Получается не сразу и с острыми вспышками боли. Наверное, меня еще и продуло- потому что не только мягкие ткани, но и мышцы стреляет при каждом движении.

Когда вспоминаю, что все еще голая, нервно натягиваю одеяло себе до шеи.

И только сейчас замечаю его у другого окна.

Стоит ко мне спиной, говорит по телефону.

Вернее, слушает. Сам молчит.

Высокий, все такой же дико красивый, ноги расставлены, как и полагается уверенному в себе до невозможности мужчине. Оборачивается на шорох и видит, что встала, обмотавшись бельем.

Мне кажется, или его взгляд сейчас темнеет?

– Перезвоню,-губы едва размыкаются, чтобы констатировать.

Откладывает телефон.

Смотрит на меня исподлобья.

– Как ты?– хриплый голос, впервые обращенный только ко мне, без дикого раздражения и пренебрежения, действует, как серная кислота.

Как я?

Я бы тебе ответила, как я…

Вдребезги я…

Но молчу, потому что не хочу, чтобы губы предательски задрожали.

–Спасибо…– говорю тихо,– что всё-таки помог…

Да, помог… Выпоров…

Вскидывает бровь и хмыкает.

– Рад, что ты, наконец, удосужилась это сказать, Рада. А теперь может быть расскажешь, что, черт возьми, всё это значит? Как ты оказалась у Мамдуха? Вообще, ты хоть понимаешь, что это не шутки?

А он с разбегу решил меня полосовать не слабее, чем вчера сёк. Пытать теперь будет расспросами…