– Элиза, не надо, не плачь, всё будет хорошо, – лепетала я, гладя ее по щечке пальцами, вытирая её слёзки. – А то я сейчас тоже заплачу, и так тошно.

– Прости, мамочка, но я не хочу, чтобы ты умирала.

Я нахмурилась. Я и сама едва сдерживала рыдания. Но держалась, не хотела показать ребенку, что страдаю. Ведь если она видит меня в последний раз, пусть запомнит меня неунывающей и спокойной. А не нервной плачущей истеричкой.

– Ты голодна? – спросила я и тут же взяла свою черствую горбушку с крынки и протянула девочке. – Вот, возьми.

– Спасибо, – сказала она, беря хлеб. – А я тебе ничего не оставила, мамочка. Я съела твою булочку еще днем.

– Не страшно, Элиза, – улыбнулась я. Видя, что она перестала плакать, спросила: – Дочка, а у нас есть ещё кто-то из родни? Там: тёти или дяди какие? Дальние родственники может быть?

– Нет. Ты одна у меня, мамочка.

– Блин, ну что за непруха, – пробормотала я. – Даже некуда пристроить малышку.

Реально, Высшие Силы выбрали для несчастной Мари самую жуткую судьбу, которую можно было только придумать.

Я вздохнула. Но, конечно же, я знала, что свою судьбу в этом воплощении выбирает сама душа. Она сама решает, где и как ей жить и через какие испытания пройти. Так что винить было некого.

И, похоже, прежняя душа хозяйки моего тела выбрала такую жесть.

Наверняка, и я попала в это тело неслучайно. Ведь случайностей не бывает. Всё происходит по желанию души. Значит, и моя душа захотела попасть сюда и прожить эту нелёгкую жизнь.

Ладно! Хватит депрессировать. Надо как-то помочь Элизе. Уже была ночь, а несчастный ребёнок на улице.

Глава 8

– Ладно, Элиза. Уже ночь-полночь. Тебе надо найти какой-то дом, где поспать.

– Я не хочу без тебя, мамочка, – замотала головой девочка.

– Пока ты должна позаботиться о себе сама. Понимаешь, детка? – продолжала я как можно ласковее, гладя ее ручку. Она медленно кивнула. – Скажи, Элиза, есть ли в городке какой-нибудь добрый трактирщик? Ну, который жалостливый и принимает на постой нищих и убогих?

– Не знаю, – замотала головой Элиза. – Хотя есть одна женщина. Но она не трактирщик, а Чёрная графиня. Она живет за городом, на отшибе, одна. Ее выгнали из нашего города. Но она точно добрая. Однажды она подарила мне яблоко. А в другой раз отогнала от меня злых собак, которые хотели меня укусить. Я же тебе рассказывала про неё, мамочка. Ты разве не помнишь?

– Вспомнила, дочка. Точно, Чёрная графиня, – соврала я, воодушевившись ее словами. – Так, Элиза, ты сможешь найти особняк этой графини?

– У нее не особняк, а маленький домик, вспомни, мамочка.

– Помню. Значит, слушай меня. Сейчас пойдёшь к этой графине и скажешь, что ты сирота и тебе некуда идти. Может, она примет тебя на ночь и накормит. Поняла, Элиза?

– Я не хочу туда идти. Я хочу остаться здесь с тобой, мамочка.

– Нет, детка, здесь нельзя со мной. Смотри, холодает как. Ты вся дрожишь. Ступай к этой Чёрной графине. И скажи ей то, что я велела. Я прошу, Элиза, ради меня.

– Хорошо, мамочка.

– И еще. Если ты вдруг увидишь, что эта графиня хочет причинить тебе зло, то немедля убегай из ее дома. Поняла меня, Элиза?

Я уже инстинктивно опасалась всех окружающих меня людей. Все они были какими-то злыми и жестокими. Потому изначально начала думать обо всех плохо. Но всё же решила уточнить:

– Элиза, а ты не помнишь, отчего эту графиню выгнали из города?

– Она же ушла от мужа, который её бил. А потом аббат отлучил её от церкви оттого, что она не захотела вернуться к мужу. Все говорят, что она большая грешница.

– Ясно, – хмыкнула я. Видимо, эта графиня такая же «грешница», как и я. Это общество точно больно на всю голову с этими своими непонятными грехами. И явно эта графиня не была опасной. – Всё, Элиза, ступай. Сделай то, что я сказала.

В день моей казни утро было ясным и тёплым.

Почти шесть дней я томилась в этой убогой камере. Ежедневно мне приносили кусок сухого хлеба и воду: это был весь мой паёк. Три раза ночью меня навещала тайком Элиза. У девочки вроде было все хорошо.

Это единственное, что утишало меня в то печальное утро, когда я должна была умереть.

Малышка Элиза теперь жила у Чёрной графини. Престарелая женщина с радостью приняла мою дочку у себя. Даже кормила вкусной кашей по утрам, а вечером – сытной похлёбкой. И действительно, графиня оказалась очень доброй: даже обустроила Элизе маленькую комнатку на чердаке. Так рассказывала девочка.

Потому я велела ей жить с графиней, когда меня не станет. Да, графиня была ей не родной, но все же лучший вариант, чем бродить, как бездомная собака по улице.

Наконец послышался скрип открывающейся двери.

В мою темницу вошли три монаха. Без предисловий они подняли меня с соломы и выволокли из темницы. Потащили по каким-то мрачным коридорам. Через пару минут мы оказались у выхода из аббатства.

Утренние лучи солнца осветили нас, едва мы вышли наружу. Я даже зажмурилась от яркого света.

Как не хотелось умирать!

Я же только попала в эту новую жизнь. Да, непростую и не очень приветливую ко мне. И окружающие люди тоже были так себе. Но всё же я уже начала привыкать ко всему этому: к вони, нищете, диким средневековым нравам. Я даже почти смирилась со своим пухлым телом!

Конечно же, всё познается в сравнении. Теперь мне казалось, что не так уж и плоха моя жизнь в этом теле. Я была молода, вроде здорова, и у меня был даже близкий человечек – Элиза. Которая так горько плакала, когда вчера тайком опять приходила к моему оконцу.

Потому не стоило горевать. Если теперь я здесь и вынуждена как-то выстраивать своё существование в новом мире, значит, буду выживать здесь.

Именно так я думала все последние пять дней заточения в темнице.

Но эта казнь была прямо какой-то вопиющей несправедливостью.

За что? Почему? Отчего меня хотели сжечь? Оттого, что я отказала развратнику аббату? И не стала блудницей? Это же чудовищное беззаконие, и правда!

Бред какой-то!

Монахи провели меня по небольшой улочке, примыкающей к аббатству, потом по другой. И мы вышли на некую многолюдную площадь. Здесь было полно народу.

Я подумала, что есть шанс сбежать, но у меня были связаны руки, а эти два вонючих монаха держали меня с яростной силой.

Монахи уже заволокли меня на помост посреди площади и начали привязывать к столбу. То и дело со всех сторон слышались едкие смешки и проклятья горожан. Внизу, у помоста стояли монахини во главе с аббатом Фалло и довольно наблюдали за всем происходящим.

Они все реально считали, что убить человека просто так – это будет во благо их душам?

Ненормальные фанатики.

В этот миг мне казалось, что моя новая жизнь – это верх невезения, который только мог случиться со мной. Не успела даже освоиться как следует в этом мире и уже все. Конец. Худшего попаданства и представить себе было трудно.

Я чувствовала, что веревки, которыми меня привязали к столбу, сильно врезались в кожу, причиняя боль.

– Боженька! – взмолилась я, поднимая лицо к небу. – Ну, пожалуйста, помоги! Обещаю, что больше не буду жаловаться на свою полную фигуру и тяжелую жизнь! Только помоги! Я хочу жить!

– Что ты бормочешь там, проклятая ведьма? – огрызнулся монах-палач, который уже подкладывал хворост к моим ногам. – Никто тебе не поможет! Все грешницы идут в ад, и мы поможем тебе туда отправиться.

Он злобно и ехидно оскалился. Я даже не обратила внимание на его гадкие слова. За последнюю неделю я научилась абстрагироваться от злых слов окружающих людей. И они совершенно не трогали меня. Я же не считала себя грешницей. Почему мне должно быть важно мнение каких-то невежественных людишек?

Я видела, как монах зажег факел от небольшого костровища, что было рядом, и направился ко мне.

Глава 9

Зажмурив от страха глаза, я начала еще яростнее шептать просьбы Богу. О том, чтобы мне было не так больно умирать.

Я уже чувствовала запах горелого дерева, который, видимо, исходил от факела в руке монаха, но упорно продолжала шептать, обращаясь к Богу и Высшим силам.

– Отправляйся в ад, грешница! – раздался истошный возглас одной из монахинь, стоящих внизу.

Я чуть приоткрыла глаза, отмечая, как монах начал поджигать первые хворостины, лежавшие у моих ног.

Снова зажмурилась. И едва не заплакала от безысходности. Но старалась держаться. Не стоило показывать этим злобным людишкам свою слабость.

Я уже ощущала под ногами жар и слышала треск первых горящих хворостин. Желала только одного: чтобы все поскорее закончилось. Я так устала бояться за эту неделю.

И вдруг что-то влажное упало мне на лоб.

Потом ещё и ещё. Я резко распахнула глаза. Огонь уже поглотил первые дрова рядом с моими ногами, а дым слепил глаза.

И тут с неба хлынул ливень!

Да такой сильный, что я даже зажмурилась, не в силах смотреть вверх. Огонь мгновенно потух, а монахи, которые следили за всем действом, забегали.

Естественно, в тот день казнь отменили.

Меня уволокли обратно в сырую темницу и оставили там до завтра. Пока не просохнет хворост и дрова для костра. Так объявили мне два вонючих монаха, когда снова запирали засов на двери.

Я же, оставшись одна, радостно ходила по каменной темнице. Понимая, что Высшие Силы слышат меня. И как я могла усомниться в их любви ко мне?

Следующее зловещее утро наступило внезапно.

Измучившись всю предыдущую неделю терзаниями и думами, в эту ночь я спала крепко и беспробудно. Лишь когда два монаха пришли в мою келью, я продрала сонные глаза и, увидев склонившиеся надо мной тощие, мерзкие физиономии, воскликнула:

– Неужели опять?

Они не ответили, а неучтиво подняли меня с соломы и поволокли наружу.

Второй раз переживать подобное было ужасно.

Монахи снова тащили меня на центральную площадь на расправу. Но я уже не сдерживалась, как вчера, а горько рыдала. Мои нервы сдали, мне было все равно, что обо мне подумают.

Мы вышли из просторных дверей, и я едва не упала, оступившись. Больно подвернула ногу, шагнув со ступени. Закусила губу.

Как и вчера, мне в лицо ударил яркий поток солнечного света. И в этот момент раздался мужской голос:

– Постойте! Отпустите эту женщину!

Я резко распахнула глаза и увидела его.

Незнакомец стоял у нас на пути. Он как-то грозно и недовольно смотрел на моих вонючих «сопровождающих».

Широкоплечий и высокий, он был одет в темно-зеленую военную форму. В сапогах и треуголке с пряжкой на боку шляпы. Форма подчеркивала его стать и отменную выправку. Темно-русые волосы собраны в хвост на затылке, высокий лоб, орлиный взор и яркие зеленые глаза.

Лет тридцати или чуть больше, он показался мне настоящим красавцем. Вообще, я впервые увидела в этом времени хоть кого-то прилично одетого. Не в рясу и не в грязную заношенную одежду, которую носило местное население.

– Что вам угодно, господин? – спросил недовольно сопровождающий меня монах и крепче сжал моё плечо. – Мы ведём эту ведьму на казнь.

– Ее имя Мари Шаль? – продолжал требовательно спрашивать незнакомец, а его взор изучающе прошелся по мне.

Я же, не понимая, что происходит, так и лила горькие слезы, только уже беззвучно.

– Да. Ее так зовут. Эта великая грешница, ее надо сжечь! – проворчал второй монах, произнеся совершенно глупую фразу.

– Его святейшество, аббат Фалло отпустил этой девице все грехи, – заявил мужчина в форме и показал какой-то свиток с печатью. – Вот её индульгенция! Посему немедленно отпустите ее! И развяжите!

От слов мужчины я опешила. Даже перестала плакать. Вперилась взором в лицо этого красавца-военного и недоумённо хлопала глазами.

– Но аббат приказал нам доставить ведьму на костёр, на площадь, – продолжал гнуть своё первый монах.

– Ты что, глухой? Девице отпущены все грехи! – процедил мужчина, и его рука легла на эфес сабли, висевшей на поясе.