Папа подписал разрешение, чтобы меня зачислили в программу агента Бриггса по обучению одаренных детей, но он понятия не имел, что за «образование» я там получаю. Он не знал, в чем суть программы. Он не знал, на что я способна. Убийцы и жертвы, неизвестные субъекты и тела – для меня это был родной язык. Мой язык. А знание о том, что случилось с моей мамой?

Оно тоже принадлежит мне.

– Не думаю, что это хорошая идея, Кэсси.

Это не тебе решать. Я подумала об этих словах, но не произнесла их. Спорить с ним не было смысла. Если я захочу получить доступ – к месту, где ее нашли, к фотографиям, к любому подобию улик, которое они все-таки обнаружили, – спрашивать об этом нужно не Винсента Батталью.

– Кэсси? – Папа встал и неуверенно шагнул ко мне. – Если ты хочешь об этом поговорить…

Я повернулась и покачала головой.

– Я в порядке, – произнесла я, отвергая его предложение. Сглотнула, протолкнув комок в горле. – Я просто хочу вернуться в школу.

«Школа» – это, конечно, преувеличение. В программе обучения прирожденных насчитывалось всего пять учеников, а у наших уроков было, можно сказать, практическое приложение. Мы не просто учились. Мы были ценным ресурсом.

Элитной командой.

У каждого из нас был талант, дар, отточенный до совершенства средой, в которой мы выросли.

Ни у кого из нас не было нормального детства. Я не переставала думать об этом снова и снова, когда через четыре дня стояла рядом с бабушкином домом, в начале подъездной дороги, ожидая, когда за мной приедут. Если бы оно было нормальным, мы бы не стали прирожденными.

Вместо того чтобы думать о том, как провела свое детство, переезжая из города в город с мамой, которая обирала людей, убедив их, что она экстрасенс, – я вспоминала об остальных – об отце-психопате Дина, о том, как Майклу пришлось научиться читать эмоции, чтобы выжить. О Слоан и Лии, о том, какие подозрения у меня были насчет их детства.

Мысли об остальных прирожденных вызывали у меня определенного рода ностальгию. Мне хотелось, чтобы они оказались здесь – все они, каждый из них, – так сильно, что я едва могла дышать.

– Станцуй это, – произнес мамин голос в моих воспоминаниях. Я буквально увидела, как она, с рыжими волосами, влажными от холода и снега, замотавшись в темно-синий шарф, включает приемник в машине и выкручивает громкость на максимум.

Это был наш ритуал. Каждый раз, когда мы переезжали – из одного города в другой, от одной отметки на карте к следующей, от одного представления к другому, – она включала музыку, и мы танцевали на наших сиденьях, пока не забывали обо всем и обо всех, оставшихся позади.

Мама была не из тех, кто считал, что о чем-то можно тосковать подолгу.

– Выглядишь весьма задумчивой. – Низкий серьезный голос вернул меня в настоящее.

Я отогнала воспоминания и поток эмоций, которые хотели нахлынуть вместе с ними.

– Привет, Джуд.

Человек, которого ФБР наняло присматривать за нами, секунду разглядывал меня, а потом подхватил мой рюкзак и закинул его в багажник.

– Прощаться будешь? – спросил он, кивнув на крыльцо.

Я обернулась и увидела, что там стоит бабушка. Она любила меня. Яростно. Решительно. С того момента, как ты меня встретила. Меньшее, что я ей должна, – это попрощаться.

– Кассандра? – бодро спросила она, когда я подошла. – Что-то забыла?

Многие годы я считала себя сломанной, считала, что моя способность любить – яростно, целеустремленно, свободно – умерла вместе с мамой.

Последние несколько месяцев показали мне, что я ошибалась.

Я обняла бабушку, и она обхватила меня руками и сжала изо всех сил.

– Мне нужно идти, – сказала я через несколько секунд.

Она потрепала меня по щеке чуть более энергично, чем следовало бы.

– Позвони, если что-то тебе понадобится, – велела она. – Что угодно.

Я кивнула.

Она помолчала.

– Мне так жаль, – осторожно произнесла она. – Что с твоей мамой это случилось.

Бабушка никогда не встречалась с мамой. Она ничего о ней не знала. Я никогда не рассказывала отцовской части семьи, как мама смеялась, или как она придумывала игры, чтобы научить меня читать людей, или то, как мы говорили «несмотря ни на что» вместо «я тебя люблю», потому что она любила меня всегда, вечно и несмотря ни на что.

– Спасибо, – сказала я бабушке. Голос прозвучал слегка хрипло. Я постаралась скрыть скорбь, которая поднималась изнутри. Рано или поздно она меня настигнет.

Мне всегда лучше удавалось отделять и прятать нежелательные эмоции, чем избавляться от них.

Я отвернулась от бабушкиного пристального взгляда и пошла к Джуду и машине. Из головы все не шел мамин голос.

Станцуй это.

Глава 3

Джуд вел машину молча. Он оставил возможность нарушить молчание мне – когда и если я буду готова.

– Полиция нашла тело. – Мне понадобилось десять минут, чтобы заставить свои губы выговорить это. – Они думают, это мама.

– Я слышал, – просто ответил Джуд. – Бриггсу позвонили.

Специальный агент ФБР Таннер Бриггс был одним из двух руководителей программы обучения прирожденных. Это он пригласил меня туда, и он упомянул дело моей матери, чтобы меня завлечь.

Разумеется, ему позвонили.

– Я хочу увидеть тело, – сказала я Джуду, глядя на дорогу прямо перед нами. Позже я смогу об этом подумать. Позже. Я смогу предаться горю. Ответы, факты – вот что мне было нужно сейчас. – Фотографии с места преступления, – продолжила я, – все, что Бриггс сможет добыть у местной полиции, я хочу все это увидеть.

Джуд немного помолчал.

– Это все?

Нет. Это было не все. Мне отчаянно хотелось, чтобы тело, которое нашла полиция, не принадлежало маме. И одновременно хотелось, чтобы это была она. И неважно, что эти идеи противоречили друг другу. Неважно, что я проиграла бы в любом случае.

Я сжала зубы, ощущая, как они впиваются во внутреннюю сторону щеки. Через некоторое время я вслух ответила на вопрос Джуда.

– Нет, это не все. Еще я хочу добраться до того, кто с ней это сделал.

Это, по крайней мере, было просто. Это было ясно. Я вступила в программу прирожденных, чтобы сажать убийц за решетку. Мама заслуживала справедливого воздаяния. Я заслуживала справедливого воздаяния – за все, что я потеряла.

– Я должен бы сказать тебе, что охота на человека, который ее убил, ее не вернет. – Джуд сменил полосу, и могло показаться, что он обращает на дорогу больше внимания, чем на меня. Но меня это не обмануло. Джуд в прошлом был морпехом, снайпером, и он всегда держал обстановку под контролем. – Должен бы сказать тебе, – продолжил он, – что одержимость этим делом твою боль не уменьшит.

– Но не станете, – сказала я.

Вы знаете, каково это – когда мир распадается на части. Вы знаете, каково это – просыпаться по утрам и осознавать, что монстр, который разрушил вашу жизнь, – по-прежнему на свободе и он может это повторить.

Джуд не станет говорить мне, что мне нужно все это отпустить. Не сможет.

– Что бы вы сделали, – тихо спросила я, – если бы это была Скарлетт? Если бы у вас была зацепка, пусть даже ничтожная, по ее делу?

Я никогда раньше не произносила вслух имя дочери Джуда в его присутствии. До недавнего времени я даже не подозревала о ее существовании. Я мало знала о ней – за исключением того факта, что она стала жертвой серийного убийцы, известного как Найтшейд.

Единственное, что мне было известно, – как Джуд почувствовал бы себя, если бы по делу появились подвижки.

– Для меня все было иначе, – наконец ответил Джуд, не отводя взгляда от дороги. – Тело нашли. Не знаю, делает ли это все лучше или хуже. Наверное, лучше, потому что мне не нужно было гадать. – Он на мгновение стиснул зубы, а потом продолжил: – Хуже, потому что ни один отец не должен видеть такое.

Я попыталась представить, через что пришлось пройти Джуду, когда он увидел тело дочери, и тут же попыталась остановить себя. Джуд умел терпеть боль, а его лицо скрывало девять десятых того, что он чувствует. Но, когда он увидел безжизненное тело дочери, скрыться было невозможно, невозможно перетерпеть боль, стиснув зубы, – не оставалось ничего, кроме гула в ушах и чувства опустошения, которое было слишком хорошо знакомо и мне.

Если бы тело Скарлетт нашли только что, если бы у вас в руках оказалось ее ожерелье, вы бы не стали сидеть на месте. Вы не смогли бы – чего бы это ни стоило.

– Вы попросите Бриггса и Стерлинг дать мне материалы дела? – спросила я. Джуд не был агентом ФБР. Его первым и единственным приоритетом было благополучие несовершеннолетних помощников ФБР. Он принимал финальное решение о том, будем ли мы работать над тем или иным делом.

В том числе над делом моей матери.

«Вы понимаете, – подумала я, глядя на него. – Хотите вы этого или нет – вы понимаете».

– Ты сможешь посмотреть материалы, – ответил Джуд. Он остановил машину у частной взлетной полосы, а затем пристально посмотрел на меня. – Но ты не станешь делать это одна.

Глава 4

В частном джете было двенадцать мест, но, войдя, я увидела, что заняты только пять. Впереди сидели агенты Стерлинг и Бриггс, по разные стороны от прохода. Она изучала материалы дела. Он смотрел на часы.

«Исключительно деловые отношения», – подумала я. Впрочем, если бы отношения между ними были действительно деловыми, им бы не понадобилось увеличивать расстояние, садясь по разные стороны.

За ними расположился Дин, спиной вперед. Перед ним стоял столик, на котором лежала колода карт. Лия развалилась на двух сиденьях, по диагонали от Дина. Слоан, скрестив ноги, уселась на краю столика, светлые волосы собраны в кривоватый хвост на макушке. Если бы на ее месте был кто-то другой, я бы стала переживать, что он сейчас свалится, но, зная Слоан, она, вероятно, уже математически просчитала свое положение и приняла все необходимые меры, чтобы законы физики работали в ее пользу.

– Что ж, – произнесла Лия, одарив меня ленивой ухмылкой, – смотрите-ка, кто наконец решил почтить нас своим присутствием.

Они не знают. Осознание того, что Бриггс не сказал остальным членам команды о моей матери – о ее теле, – окатило меня. Если бы он сказал, Лия не стала бы лениво подшучивать надо мной, она бы делала это куда резче. У некоторых людей талант утешать других. Лия гордилась своей способностью отвлечь – но так, что вы вряд ли захотите благодарить ее за это.

Мое предположение подтвердилось, когда Дин повернулся и посмотрел на меня.

– Не обижайся на Лию, – сказал он. – Она не в духе, потому что я обыграл ее в «Парашюты и лестницы»^[2]. – В уголках его губ заиграла слабая улыбка.

Дин не встал со своего места. Не прошелся по самолету, не положил руку мне на плечо или на затылок, чтобы успокоить. А значит, он определенно не знал.

В этот момент мне и не хотелось, чтобы он знал.

Улыбка на его лице, то, как он поддразнивал Лию, – Дин понемногу исцелялся. Каждый день, который мы проводили вместе, барьеры понемногу истончались. Каждый день он понемногу выходил из тени и становился больше похож на себя.

И я хотела, чтобы это продолжалось.

Я не хотела, чтобы он думал о том, как моя мать стала жертвой убийцы. Я не хотела, чтобы он думал о своем отце, который был убийцей.

Я хотела и дальше смотреть на эту улыбку.

– «Парашюты и лестницы»? – переспросила я.

У Лии заблестели глаза.

– Моя версия намного интереснее.

– Это пугает сразу по нескольким причинам, – сказала я.

– С возвращением, – произнес агент Бриггс. Агент Стерлинг подняла взгляд от папки, которую изучала, и посмотрела мне в глаза. Бывшая жена Бриггса была профайлером. И моей наставницей.

Если знает Бриггс, то и Стерлинг тоже. В следующее мгновение мой взгляд метнулся к папке у нее в руках.

– Выбирай место, – сказала Стерлинг.