Саша лёг спать. Одна из беруш закатилась в заодеяльную путаницу. Сосед храпел. Саша лежал на одном боку, и пытался вдавить ухо в стук колёс. Проводница разбудила его за час. Сдавайте бельё, сказала она. Ещё час, сказал Саша. Сдавайте бельё, сказала она. Саша спал четыре часа.

В Нижнем Новгороде Саша сидел в Маке напротив вокзала. Саше написали уже несколько фанатов Гиперболойда. Саша удалял сообщения, не читая. Алина тоже написала. Саша отвечал односложно.

Саша доехал до организатора на такси. Его встретил бородатый организатор в вельветовом пиджаке. Организатор предложил Саше бокал вина, Саша согласился. Просто чтобы заснуть, сказал себе он. Организатор пытался поддержать беседу. Саша отвечал коротко и сказал, что ему надо поспать. Организатор постелил на диване. Саша поспал час. После сна сильно болела голова. Саша выпил таблетку спазмалгона с жёлтым краешком. Саша приехал на площадку. Зал был чёрным и длинным. Звук был хорошим. Саша выпил ещё одну таблетку. Пришло двадцать два человека. Саша спел программу. Зрители слушали молча. В гримёрке организатор суетился, теребил очки, бороду, нос, словно всё это могло отвалиться, подумал Саша. Организатор оправдывался за малое количество зрителей. Саша просто кивал. Саше показалось, что денег меньше, чем должно быть. Саша не стал спорить.

Саша заснул на столе в том же Маке у вокзала и чуть не опоздал на поезд. Саша вбежал в вагон, на последней минуте. Саша думал, что до самой Москвы будет спать, не просыпаясь. Саша заранее купил на вокзале новые беруши и маску, и выпил мелатонин в Маке. Саша вбежал в вагон и услышал.

«Светит незнакомый нам вокзал! Снова мы оторваны от до-ма!»

Они швыряли пустые банки из-под пива и энергетика. На столах высились пирамиды влажной подсолнечной шелухи. Они хохотали и громко матерились. Их ехал целый вагон.

«С поезда ссадили, ну и что ж! разве мы об этом вспоминаем!»

Саша хотел перейти в купе за деньги. Строгий проводник отказал.

«С выбранной дороге не свернёшь, за «Спартак» мы выезд пробивали!»

В его отделение их не было, но они были в соседнем. Позже пришла полиция, кого-то высаживали. Сашина соседка хотела писать жалобу, и призывала Сашу поучаствовать. Саша промолчал. Они сидели рядом и всё слышали. Саша промолчал. Они всё слышали. Саша попросил у одного сигарету и вышел в тамбур. В тамбуре было невозможно дышать от дыма. Всё было как бы далеко и мягко. Это мелатонин, подумал Саша. Тамбур был полон, они громко хохотали. Всё было далеко. Они не обращали внимания на Сашу:

– А туалеты био, нажал, чуть яйца не утянуло, а-ха-ха-ха.

– Пацаны, а я думаю, устроиться куда-нить, там, слесарем, да? Чтобы на жизнь хватало, да? и на каждый выезд.

Всё было далеко. Стекло аквариума. Это мелатонин, думал Саша.

Фанат ухмыльнулся Саше и что-то сказал. Саша улыбнулся в ответ. Фанат рассмеялся.

«СПАР-ТАК! Это голос фэнов нас позвал!».

До утра он лежал, завернувшись в подушку.

Гитару спрятал под полку. Рюкзак положил в изголовье.

«Нам ни водка, ни чужие жёны! Не заменят сектор стади-о-о-на!»

Поезд прибыл под утро. Саша подумал, что на улице их встретит полиция, и он может попасть в общую свалку. Саша дождался, как выйдут все. Фанаты прощались с Сашей и говорили, что он реальный пацан. Саша вяло отсалютовал им кулаком. На улице стояли полицейские. Фанаты выходили из вагона. Они вскидывали руки и кричали. Полицейские быстро пропустили Сашу и вытолкнули за цепь. Саша влился в толпу, и она понесла его в метро, как река, знакомыми изгибами. Саша выдохнул только на эскалаторе. Уроды, прошептал он. Его ещё трясло от злости. Река несла Сашу в метро. И он стал её частью.

Это было чистилище шести утра, думал он. Лица знакомые по возвращению. Широкие плечи. Сутулые спины. Серое с чёрным. Работяги. Продавщицы. Грузчики, уборщицы, строители. Руки в следах профессии. Средняя Азия. Уставшая Россия. Доставщики в жёлтых робах Яндекса. Лица мятые и выцветшие, как сторублёвые купюры. На работу к семи. Встать раньше клерков. Подготовить для них город, жизнь, кабинеты. Намыть полы и расставить. Открыть кассу и ждать первых. Зарядить кофе-машины, убрать улицы, протереть столики. Фундамент из мигрантов, регионов, не поступивших в вузы. Грязь под ногтями. Положи её под микроскоп – откроется вся недельная изнанка Москвы, от крошек насвая и спайса, поднятой закладки в туалете ТЦ до пота полночных поручней. Кнопочные Нокии. Дешёвые смартфоны с цветными шариками. Расставить в ряд. День через два. Ночная смена. Ранний подъём. 30 тысяч минус комната/дешёвая еда, остальное – переводом в родные степи, к той, что всегда на экране видеозвонка. Редкие остатки – отпраздновать в «Бургер Кинге» с горьким пивом. Глаза бледные, как отечественный сериал. Клетчатые баулы. Невидимки. Когда ездишь на работу к десяти в центр, с картонным стаканчиком кофе, заткнув уши аэрподами, этого слоя не видишь, думал он. Запах нищеты. Угрюмая правда. Чистилище.

Он ощущал родство. Каждый раз, возвращаясь утром в начале недели, он был среди них свой. Такой же неприкаянный, незамеченный. Отгорев выходные – домой. Без сил, с севшим голосом, с такими же мешками под глазами, сбитыми пальцами.

Они не принимали его. В пальто, с гитарой, в пусть старых, но кроссовках – он был чем-то инородным. Вирус среди антител, заноза в пальце. Выталкивали из веток метро, лимфоузлов пересадок, оттесняли из центра. Он был для них таким же нахлебником, что по ошибке попал не в своё время. Его выдавливало в безденежье, и он возмущался – куда ему падать, если не сюда? При этом задним умом понимал – никакие они не свои, закрывал глаза, качался в вагоне, ждал вы…

Сашу толкнули, сдвинули плечом, наступили на кроссовок – оттеснили в конец, лишили поручня. Поезд тронулся, Саша не устоял, завалился набок и слепой пятернёй угодил в схему метро на задней стенке. Ладонью – в трилистник Пушкинской, мизинец – в Маяковскую, мозоль большого на Проспекте мира, а троица с безымянным во главе – на Менделеевской… Они c Ксюшей прожили там два года.

…он вспомнил, как раньше выходил на Белорусской и шёл пешком до их дома. Между двух стеклянных стен офисного центра, в которых квадратами отражалось блеклое небо. Мимо «Торро Гриль», откуда тянуло стейком, где уже завтракали ранние коммерсы, и средний счёт был равен прибыли в его маленьких городах. Мимо кофеен, деловых девок в пальто, с сигареткой, последним айфоном. Мимо вентиляции «Бургер Кинга» на перекрёстке, где накрывала тёплая тяжёлая волна вони, горелое масло. Он шёл против потока, от метро – с гитарой, сумкой, полной грязного белья, и ворохом мятых мелких купюр в бумажнике, абсолютно чужой в уже ставшим родным городе, уставший, счастливый, такой счастливый. Дальше по Бутырскому валу до Горлового тупика и там завалиться спать, пока просыпается Москва. Интересно, она ещё снимает там? Потянула ли одна? Хотя с её нынешней работой.

Саша обожал эти дни – покурить и уснуть утром, пока другие начинают рабочую неделю. Быть за скобками – проснуться часа в два, лениво позавтракать, сходить в магазин, курить сигареты на балконе, щёлкать зажигалкой над водником. Смотреть Ютуб до вечера, иногда что-то наигрывать на гитаре, искать строчки по разным частям крохотной квартиры, растить беспорядок, отдыхать, отсыпаться. Она не любила, когда он курил. Она не любила его накуренным – мягким, с глупой улыбкой, несущим чушь, поющим песни. Он бесил её. Когда они накуривались вместе, они ходили ночью в круглосуточный магазин, покупали гору сладкого, объедались, занимались любовью, но она не любила его накуренным. Она больше любила алкоголь.

Саша перешёл с Кольцевой на Курскую. Теперь мне ехать на другой адрес, думал он. Один эскалатор был на ремонте, и груда разобранных колёсиков напоминала обувь Освенцима. Теперь на Щёлковскую, до самого конца, думал он. Зато ветка утром свободнее. Можно сесть вот сюда, привалиться, задремать, прижавшись к чехлу. Заснёшь – растолкают перед депо. А там подняться и три минуты от метро, убитая однушка. Зато сторговались до двадцати пяти. Не хватает семи, но сегодня пересчитаю выручку. Тыщ тридцать-то я привёз. Да, из метро и. Чернь автовокзала, грязь, шаурма, Азия. Кстати, можно взять шаурмы, подумал он. И пива. Безалкогольного. Или кваса. После того, как он перестал пить и курить, его развозило даже с кваса. И так легче заснуть. Самое глупое сейчас – словить бессонницу. Почти неделю нормально не спал. Давно такого не было. Зря он согласился на этот бокал вина. И сигарету ещё у фаната стрельнул. И тогда, в полиции. И у Вовчика сигарету. Зря. Надо помедитировать. Просидеть нормально час. Заземлиться. Уравновеситься. Пройти сквозь всё тело. Найти все напряжённые места. И всё тщательно обду.

– Конечная, мужчина!

Продрал глаза, втянул слюнку, подхватил шмотки и вышел под сердитым взглядом.

Супермаркет. Салат. С майонезом, но плевать. И «Балтику-нулёвку». Может, с алкоголем? И сигарет? Всё-таки, устал. Нет. Жаль, поштучно не продают. Или всё-таки? Выкурить одну, и пиво не допить, вылить? Кого я обманываю. Нет. Поспать и потом спокойно помедитировать.

Он взял две белых холостых «Балтики», оливье в пластике, овсянку, сникерс. Вышел, расплатился, добрёл до подъезда, третий этаж, попахивает цементом, оборот ключа, сейчас с порога, не раздеваясь – полбанки «нулёвки», запить спазмалгон и мелатонина ещё одну. От спазмалгона, правда, иногда эйфорит, но виски – невыносимы, будто пассатижи воткнули и крутят. Дунуть бы сейчас – это было бы лучшим решением. Лучшим. Просто как лекарство. Хватит… Ну что там дверь-то. Опять замок? Если я сейчас ещё в хату не вой… Что за?..

Саша толчком ввалился в тёмную вытянутую прихожую и скривился от вони. Словно носки сгнили на мужской ноге заживо. Так обычно пропавшая курица… Быстро прошёл на кухню по скрипящему паркету, распахнул окно, заглянул в ведро – точно. Собирался в спешке и из мешка выпала прямо в ведро. Всего-то шкурка, кости, а вони. Ведь не хотел есть мясо. Ведро давно надо помыть. Саша, морщась, подобрал гниющее и склизкое, бегом выкинул в унитаз. Помыл руки с мылом, открыл окна в комнате. Взял вымыть ведро, увидел тёмный ошмёток, отличный по цвету, позеленевший. Заранее скривился, вынул и забыл про вонь. Так.

Это значит, Макс мне тогда принёс, две недели назад, после приезда из Непала, стал давить на то, что я тогда всех подвёл, слово за слово, я швырнул в ведро и забыл. Уехал, вернулся, менял пакеты, а она так и лежала. Ждала. А тут грамма три-то будет. Если не больше. Хорошая. Отборная. Шишки. Даже сквозь упаковку и гниль – несёт. Или кажется? Саша вздохнул. О-хо-хо-хо. Ладно. Можно заварить один, опустить и сразу спать. Пива и спать. А остальное – в унитаз. Сразу – в унитаз. Только сначала в душ, постель расстелить, Индика, сатива? А пятилитровка-то?

Саша вздрогнул от СМС-ки, как школьник за гаражами. Алина.

«Куда пропал ? Екб через неделю, надо пост…»

Потом. Ага, обрежем. Фольга была. А вот полуторной нет. Пипетка? Нет. И сигарет нет. Сейчас сбегаю. И всё куплю. И тогда, простите, уж покурю сигарет. Как проснусь – пару сигарет. Саша почувствовал, как возбуждение закипает в нём. Стоп. Стоп. Один и всё. И спать. Как лекарство. А если сатива? Ладно, решим. И Алине ответить.

(…)

Щелчок зажигалки.