Мужчина улыбнулся в ответ, пропустил девушку в зал, а к нему уже подходила следующая, протягивала смартфон с электронным билетом, затем – запястье, словно дамы на приёме – целовать ручку – и он целовал – печатью со странной надписью, которую дала ему худая администраторша заведения, как она насмешливо изумилась – сами будете на входе? – старая наркоманка, да, сам, печать опускалась на запястье. А за ним тянулось следующее, а за ним – следующее, и очередь уходила зигзагом вниз по двум пролётам ступенек бывшего ночного клуба, где должен был состояться концерт, последний концерт тура, московский концерт. Он сам встречал гостей, его менеджер уволилась, и даже удалила его номер и расфрендила в соцсетях, будто их ничего не связывало, но мужчина в дверях так боялся, что всё-таки они теперь связаны, что он подарил ей три заветных буквы, которые, возможно – он ещё не знал – получил от Риты, и которые – о, страшная тайна того дня, предпоследняя ссора год назад, они с женой ещё не разошлись, но были на грани, сбежал к Рите, МДМА, трава, благовония, дреды, глупый секс, измена – он мог передать и бывшей жене.

Возможно, он стал звеном в цепочке, он узнает это только утром – сегодня он сдал анализ в клинике, на внутреннем сгибе локтя след от укола, результат будет через несколько часов, но здесь только очередь, последний концерт. А очередь уходила вниз и состояла она в основном из девушек – скромных, но с красной помадой, в мешковатых свитерах, но с модными очками, девицы-филологини и их редкие спутники, длинные парни, с лицами тонкими, требовательными, и иногда женщины постарше, и даже с цветами, и иногда – какие-то старые хиппи, и иногда даже солидные мужчины, что слушали всего один – но до дыр, до дыр – один его диск в подержанной машине представительского класса – да, встречались и такие, но чаще – девушки. Они появлялись из-за железной двери внизу без верхней одежды – там работал безликий гардеробщик – встраивались в очередь, и тянулись вверх змеёй, словно тело дракона, что впервые за много лет оставил гору золота в пещере, летел к городу, они поднимались по двум пролётам и, повернувшись и окинув взглядом других в очереди, осознавая себя принадлежащим к ним, но так противясь этому, вдруг видели его, вот девушка у входа сдвинулась, и на секунду мелькнул он. Неужели он сам на билетах? А где же его верная менеджер? Всё ли у него в порядке? И каждая в очереди хотела сказать ему что-то особенное, но боялась задержать других, а вот уже он, и что же сказать, какие у вас хорошие песни? или удачного концерта? или так здорово, что вы сами проверяете билеты? или что однажды ваши песни изменили мою жизнь? я слушаю вас с такого-то года? – как будто это какое-то соревнование – как долго кто его слушает – нет-нет, всё это такие глупости, это скажет каждая, и надо сказать что-то особенное, но это будет так нелепо, патетично, уж лучше сказать обычные вещи, общие слова, и потому все говорят ему – какие у вас хорошие песни, удачного концерта, так здорово, что вы проверяете сами билеты, я слушаю вас с такого-то года – и затем проходят внутрь.

А внутри их ждёт ещё пустой зал, такой огромный зал бывшего ночного клуба «Озеро», и то, что секунду назад за дверью казалось цельной очередью, телом дракона, в растерянности расходилось по гулкому залу, редким столикам, барной стойке, и сновала деловитая официантка – кстати, статус отрицательный, сдавала неделю назад – что-то уже выбрали, спрашивает она, и можно наконец посмотреть на других.

А у той хорошее платье, а у той такая пошлая красная помада, надеюсь, моя не выглядит так же вызывающе, а той совсем не идут её модные очки, но зато какие шикарные волосы, у меня никогда не было таких шикарных волос – и вот они расходятся по гулкому залу с зелёной плиткой – неужели он будет заполнен? – и чувствуют себя немного брошенными, и вдруг смотрят на друг друга уже без ревности, а беспомощно, растерянно, и видят сходств больше, чем различий, ей тоже неудобно на таких каблуках, а тут даже не сесть, мы думали, будут сидячие места, и впервые, увидев в другой – такую же, ощущают себя как единое сёстринство пришедших смотреть на него, и проникаясь к друг другу сочувствием, даже немного выступают против него, Барда.

Да, он привёл их в такой гулкий зал, бросил здесь, и ведь надо что-то заказать, у этой равнодушной официантки или у бармена за барной стойкой, что усмехается, не надо мной ли? надо достать айфон, и сделать вид, что мне интересна лента или даже сделать селфи, и подписать, что на концерте любимого Александра Даля, надеюсь, никто не увидит трещину на экране, и о чём так улыбается бармен, не надо мной ли, нет, он смотрит на мужчину в дверях, качает головой и даже причмокивает от удивления – артист, а проверяет билеты сам, неужели у него нет менеджера, надо будет угостить его после концерта, думает бармен и смотрит в зал, а людей пока немного, они тянутся и рассеиваются кольцами, словно змея по озеру, и бармен опытным взглядом видит, что парней-то немного, и девушки все в очочках, заучки, много не выжрут, но может, оставят на чай, да, сегодня нечего надеяться на большую прибыль, а девушки расходятся по залу, никак не заполняя его, и бегут от этой пустоты и оценивающего взгляда бармена – в туалет, что слева от входа, та же зелёная плитка, и несколько кабинок, и сломанные и переделанные замки – наследие былых времён, когда здесь танцевали и пили до утра, а в кабинках занимались сексом, даже не зная имени, или чертили «фен» из колпака от «Парламента», или передавали друг другу венерологические заболевания, включая заветные три буквы, но сейчас только редкие девушки поправляют помаду, причёску у зеркала, смотрят на печать – «Копия верна», о я его копия – вспоминая, что на руке мужчины на входе был пластырь, забор крови на анализ на то, что передали в этих кабинках за всю их историю 268 раз – из них 201 раз гетеросексуальным путём, 51 – гомосексуальным, и даже 16 – внутривенно, взяв меф у барыги, что раньше тусовался у входной двери, и всегда уходил за полчаса до приезда Госнаркоконтроля, на который и работал, у которого и закупался товаром – но сейчас в этих туалетах только приличные девушки-филологини, пришли посмотреть на своего Барда, и они не знают, что из 586 заражённых только 253 знают свой диагноз, а из них только 194 получают терапию и заботятся о других, но нашим девушкам это невдомёк, это приличные девушки, что поправляют помаду у зеркала, и прячутся в туалете от оценивающего взгляда бармена, и среди всех зрителей – а их здесь гораздо меньше, чем надеялся Бард, дай бог человек 120 – только у двоих есть это в крови, и один из них, парень, узнает об этом через полгода, заразив свою любовь, и он уже разговаривает с барменом за кружкой пива, с барменом, который знает свой статус, потому что статус бармена знает худая администраторша заведения, потому что сама знает свой статус, и бармен говорит с парнем о Барде, а парень говорит, какие у Барда хорошие песни, и удивительно, что он проверяет билеты сам, а бармен спрашивает, он каждый раз проверяет билеты сам? – нет, в первый раз такое вижу, чтобы проверял сам, и обрывок их разговора слышит деловитая официантка с подносом, что несёт колу трём очкастым клушам за столиком, могли бы заказать что-то нормальное, нет, жадные, трясутся за копейки, на чай и не рассчитывай, и она проходит сквозь весь зал до столика у стены и ставит колу в стеклянных бутылках – разговор стихает, они стесняются хмурой официантки, а она думает – считают её недостойной слышать их разговор – и молча открывает колу – пшик, спасибо, не за что, и быстро уходит с оставшейся бутылкой «Бонаквы» без газа на сцену и ставит её там у высокого барного стула, и чуть задевает гитару, которая тихонько гудит корпусом, отстроенными струнами, одна свежая после питерского концерта, и на другом конце зала, вверху, над входом, в рубке поднимает от ленты инстаграмма глаза скучающий звукорежиссёр, нет, всё в порядке, они хорошо и заранее отстроили звук с этим мужчиной, что стоит под ним и проверяет билеты на входе, гитара, шнур, две стойки, микрофоны – сцена ждёт своего Барда, что скоро выйдет к озеру, к стойке, сядет на барный стул, посмотрит в лайнап под ногой, переписанный и перечёркнутый несколько раз, и заиграет.

Высокая сцена освещена, и только тьма по краям – скрадывает выход за кулисами, такой низкий, что каждый бьётся головой о бетонную притолоку, бьётся неслабо так, а в гримёрку ведёт узкий коридор, облупленные жёлтые стены, залитые тусклым светом, труба отопления под потолком, где пауки давно не тревожимы никем, кроме редких сквозняков, коридор приводит нас в гримёрку, где на продранном кожаном диване уже сидит Бард и смотрит в зеркало, и узнаёт себя, и говорит, вот он я, 31 год, и наверное, мой последний концерт, говорит он себе, вот он я, говорю и отвожу взгляд от зеркала, а все стены исписаны группами, что были здесь до этого, какие глупые надписи, никогда мне музыканты не были близки, вдруг думает Бард, никогда не любил всего этого, и коньячок в гримёрках перед концертом, и траву, и все эти надписи, и игра в рок-н-ролл, нет, я хотел тихой жизни, где-нибудь на пристани у реки, и туман по утрам, и удить рыбу, а в итоге сижу здесь, и в руках моих смартфон, а на руке пластырь, скрывающий след от укола, и возможно – копия верна, и тогда её копия верна, и её копия верна, получается мы с ней породнились, а если породнились, если копия верна, это – как бы это цинично не звучало – ещё один аргумент в пользу того, чтобы ей вернуться ко мне, и я думаю, написать ей или нет, своей бывшей жене, что всё-таки не придёт на мой концерт, надо было отменять, надо всё-таки написать ей и предупредить, и он заходит на её аккаунт в инстаграмме, открывает сториз и сидит не шевелясь целых десять секунд, пятнадцать секунд

– какой-то молодой парень целует её в щеку, целует её в щеку, целует её в щеку, и эмодзи сердечек, блядь, если моя копия верна, то её – копия верна и его копия верна, нет-нет, надо это остановить, надо написать ей, думает он, и громко выдыхает, эхо разносится по коридору, пугая пауков, и летит, летит к другому выходу, направо от сцены, где худая администраторша, старая наркоманка, которой и сорока нет, поднимает задумчиво глаза от обшарпанного макбука в кислотных стикерах, да уж, народа немного, не надо было давать этому Барду зал под концерт, хотя у нас давно ничего и так не проводится, вот раньше были времена, ох, какие раньше были времена, чего только ни видели эти стены, с самого 2007-го года, каких диджеев мы только ни привозили сюда, какие сумасшедшие вечеринки ни проводили, и я как дура кидалась во всё это, интересно, в каком году мой статус изменился, копия верна, надо не забыть забрать печать у этого идиота, сам проверяет билеты, где это видано, что артист сам проверяет, идиот, я бы его менеджеру отказала в концерте, если бы не трансляция от «Гидры», кстати, они уже в зале, расставляют свой треножный штатив, выставляют камеру, пусть рубрика «Цирк», но ладно, хоть что-то, думает она, и высыпает немного белого порошка на стол, чтобы затем втянуть носом, и эхо её вдоха летит по коридору в гримёрку, которая уже пуста, неужели наш Бард вышел на сцену, уже пора, нет, он ещё стоит в коридоре, перед выходом и смотрит в экран пятого айфона, которая подарила та, которой он только что написал, экран, по которому ветка разрослась так сильно, что напоминает лабиринт трещин на замёрзшем канале, он смотрит в экран, как в канал Грибоедова, перегнувшись через секцию перил, чугунное кружево, что напоминает чокер, что так и лежит в его кармане, и пахнет «Ультрафиолетом», он смотрит в экран, куда только что ушло его сообщение:

– привет. Прости что пишу. Короче. Тебе надо провериться. Возможно у меня В…(продолжение не разглядеть за краем экрана)

Он ждал, когда она прочитает. Она не читала. Возможно, была на съёмках.

Часы показывали 19:37. Словно год великих репрессий. Она не читала.

Концерт задерживается на 7 минут, хотя сбор гостей вообще поставлен на семь часов.

19:41. Начало войны. Она не читала. Возможно, спала. Возможно, с тем парнем из сториз. Передавала эстафету.

19:53 – смерть диктатора. Сообщение не было прочитано.

Саша сидел за сценой, смотрел в растрескавшуюся прорубь смартфона, обновлял.

20:01 – новое тысячелетие. Миллениум. Путин у власти. Не прочитано

Ему уже хлопали – один раз. Через 10 минут – ещё раз – раздражённо.

20:07 – сентябрь горит, убийца плачет. «Про-сим!» из зала.

Ещё 12 минут и время догонит его.