Шаман вновь настроился на Зону. Сейчас он словно парил над ней, он был везде – в бывшем лагере военнопленных, на заимке староверов, на плотине, возле ворот КПП. Он чувствовал, как пульсирует энергией Аномалия, видел, как ворочается во сне Лешка, ощущал, как подтачивает снизу лед течение реки, слышал скрежет металлических запоров ворот КПП. Но нигде не встретил ни единого живого человека. А как насчет Фолклендов?

Телепорт перенес его на другую сторону земного шара. Белое ничто над головой сменилось иссиня-фиолетовым клубящимся хаосом. Накрапывал дождь, прямо над головой беззвучно полыхнула лиловая молния. Шаман застыл на месте, настраиваясь на Зону. Фолкленды – не родное Забайкалье, здесь гораздо труднее. Возможно, из-за того, что Аномалия находилась на другом конце Земли, а может, потому, что его связь с Западной Зоной была более слабой. Но и эта Зона менялась. Фолкленды притихли, закуклились, даже собак не слышно – попрятались. Разве что пингвины, успевшие нырнуть в океан перед началом выброса (каким-то непостижимым образом эти твари чувствовали его приближение), как ни в чем не бывало строили гнезда, дрались и гадили. А еще в городе в одном из брошенных домов спал человек. Шаман дотронулся до его сознания – боль, безысходность, одиночество, страх, но он был жив.

Шаман на глаз оценил расстояние – часа три пути. Значит, обойдемся без телепортов, тем более что они тут норовистые, могут взбрыкнуть и перебросить совсем не туда, куда требуется.

Занималось сумрачное утро. Небо светлело, вернее, приобретало нездоровый синюшный оттенок, детали ландшафта проступали как на проявленной фотографии. Переродившаяся, мутировавшая восемнадцать лет назад земля сейчас переживала очередную трансформацию. Подошвы берцев, удачно снятых с мертвого наемника прошлым августом, крошили попавшиеся по пути кристаллы, уверенно ступали по скользким и блестящим, словно облитым нефтью плитам причудливого, похожего на гематит минерала. Под вздыбившимися плитами нашли приют фолклендские собаки – свернулись в большой коричневато-шипастый комок, пережидая выброс. Лишь откуда-то снизу выглянула щенячья мордочка и проводила Шамана любопытным взглядом. От океана несло пингвиньим дерьмом. Есть в мире постоянная величина, усмехнулся про себя Шаман: как бы мир ни менялся, дерьмо найдется всегда.

От бывшей столицы Фолклендов – города Стэнли – осталась горстка разваливающихся домов. На стенах спиралью змеились похожие на мотки проволоки лианы, из трещин в асфальте лезла черная колючая трава.

Шаман безошибочно выбрал дом, в котором укрылся человек, прошел в комнату, присел на краешек стола и с силой припечатал ладонью столешницу.

Ворох старого тряпья заворочался, из-под него показался мужчина. Исхудалое лицо с двухнедельной щетиной, но сам крепкий, явно привычный к передрягам. На Шамана уставились заспанные, моргающие глаза, не испуганные, скорее настороженные и нездоровые. Досталось мужику. Повезло, что во время последнего выброса он спал, иначе бы уже был мертв. Разум его был поврежден, но не настолько сильно, чтобы он не годился для целей Шамана. Ранние выбросы, более слабые, не смогли убить человека, лишь повредили часть нейронов мозга. Придется труднее, но Шаман надеялся, что его план сработает.

«Собирайся, пойдешь со мной», – мысленно приказал он человеку.

Глава 4
КПП «Восточного Периметра»

Контрольно-пропускной пункт «Восточного Периметра» никогда не мог похвастаться образцовым порядком, но сейчас бардак превзошел все, виденное ранее. Обычно полупустая стоянка была целиком заполнена машинами: два фургона лаборатории «Восточного Периметра» соседствовали с джипом, в котором Гончар признал машину начальника КПП. С другой стороны от джипа пристроилась пара незнакомых легковушек. На круг с букой Н в центре площадки умащивался вертолет. Но самое главное – новые четырехметровые ворота, мощные, стальные, с автоматическим запором и блокиратором, были широко распахнуты. От одного из фургонов за ворота тянулись толстые черные кабели. Олег пробежал за ними взглядом. В буферной зоне техники подключали переносные приборы, хотя и без замеров, на глаз, было видно: стометровая буферная зона уменьшилась на треть. Рядом с техниками суетились научники. Молоденький сержант-новичок, откомандированный охранять ученых, испуганно втягивал голову в плечи и косился в сторону белой стены, цепляясь за автомат. Ну да, с непривычки рядом с барьером всегда неуютно.

Олег припарковал внедорожник с самого края стоянки. Порфирий Петрович неодобрительно поджал губы, глядя, как контингент «заставы» суетливо мечется по территории, затем направился к начальнику КПП, который хоть и сердито покрикивал, но сам выглядел растерянным. Обычно строгий с подчиненными, вальяжный с гостями и услужливо-исполнительный с начальством, он совсем потерялся, однако безошибочным чутьем службиста распознал в Порфирии Петровиче главного и поспешил навстречу.

Олег поймал пробегавшего мимо сержанта Бахаева. Вернее, уже не сержанта – на погонах Бахаева красовались две звезды прапорщика.

– У вас сегодня день открытых ворот? Правила безопасности игнорим, безобразия нарушаем?

Бахаев расплылся в улыбке. И без того узкие глаза бурята превратились в щелочки.

– Здравствуй, Олег!

Гончар крепко пожал протянутую руку.

– Представляешь, что Зона учудила утром? – затараторил Бахаев, не забывая косить глазом в сторону начальства. – Скакнула на тридцать метров!

– Известно почему?

– Это же Зона, разве ее поймешь? Вон, пытаются разобраться, только без толку, все равно ничего не поймут. – Бахаев безнадежно махнул рукой в сторону копошащихся за воротами ученых. – Восемнадцать лет прошло, а они никак не разумеют: никакие приборы не помогут понять Зону. В пробирку ее не засунешь, линейкой не измеришь. Ну да тут все умные, меня не спрашивают, я и молчу.

– А ты что думаешь?

Бахаев покрутил шеей, будто форменный воротничок стал тесен. Его круглое бурятское лицо погрустнело и сморщилось.

– Не знаю. Чувствую, что там что-то происходит, пока еще не страшное, но может стать очень опасным. Был бы жив дед, сказал бы больше. Кстати, хочешь взглянуть на скачок?

– Давай.

В «конторе» прапорщик по-хозяйски толкнул дверь на пост наблюдения. Согнав сержанта с кресла, сам сел к монитору, пощелкал мышью, находя в каталоге нужную запись. Олег пристроился за его плечом.

– Вот, смотри.

Но, как оказалось, смотреть было не на что. Поделенный на четыре части экран транслировал изображение с четырех камер. И все показывали одно и то же: вот белая стена находится в одном месте, а в следующее мгновение уже оказывается в другом, отожрав у буферной зоны добрую треть.

– Еще раз.

Бахаев вновь загрузил запись. И вновь Олег не уловил момент скачка.

– Давай покадрово.

Но и тут не удалось ничего увидеть: на предыдущем кадре граница Зоны стояла на прежнем месте, а на следующем уже занимала новое положение.

– И по-прежнему никого не пропускает?

– Как сказать… – Бахаев почесал затылок и развернулся к Олегу. – Птицы летают туда-сюда. Давеча видел, как кабанчик вышел, побродил по буферной зоне, да и ушел обратно за барьер.

– Ну так прицепили бы на какую ворону камеру с меркуловской батарейкой, – буркнул Гончар. – Попросили бы по-хорошему, он бы дал.

Бахаев недовольно скривился.

– Приказ сверху: никаких активных действий по отношению к Зоне, только наблюдение.

– И что, неукоснительно выполняете? Неужели не интересно? А сам Меркулов? Неужели за десять дней ни разу не объявился?

– Интересно, конечно. И Меркулов объявлялся. На следующий же день, как ты вышел из Зоны, нарисовался. Рука в лангетке, пальто на одном плече болтается, весь деловой такой, энергичный. Только не удалось ему с нашим начальством договориться. Майор, когда Зона закуклилась… – Бахаев опасливо взглянул в окно, за которым начальник КПП продолжал чертить крылом вокруг важного гостя, – от страха сам не свой был. Еще и депеша из Москвы прилетела «принять меры во избежание», вот он и обдристался. И сегодня с утра дрищет. Что, кстати, за пингвин с тобой приехал?

Гончар неопределенно пожал плечами.

– Велит называть себя Порфирием Петровичем, представляешь? Костюченко удружил. Ты мне лучше скажи…

Договорить Олег не успел. За окном оглушительно взревела сирена.

Бахаев схватился за мышь, выводя прямую трансляцию на экран. В буферной зоне на пожухлой траве, прикрытой остатками не сошедшего снега, неподвижно лежал человек. Повтор в замедленном темпе показал, как он то ли сам выпрыгнул из стены плотного тумана, то ли был выпихнут наружу неведомой силой. Прапорщик приблизил, насколько позволяла техника, изображение, и Гончар впился взглядом в экран: неподвижная фигура показалась знакомой.

Все, кроме дежурного, высыпали из здания.

Пары секунд хватило, чтобы оценить ситуацию. Суета перед воротами приобрела осмысленный характер – личный состав занимал места согласно боевому расписанию. Сквозь вопли сирены доносились истеричные распоряжения майора и отрывистые команды Бахаева. Молодец. Натренировал бойцов, даже растерянных ученых, копошащихся у фургона, увели на раз-два. К вою сирены добавился ровный гул механизма, закрывающего ворота. Техники, подгоняемые испуганным сержантом, бежали к проему, который таял на глазах. Олег ринулся им навстречу. Краем глаза ухватил вопросительный взгляд Порфирия Петровича, сзади что-то предостерегающее гаркнул Бахаев. Сержант с автоматом попытался преградить Олегу путь, но Гончар отпихнул его и проскользнул в щель. «Только бы дурень со страху не начал стрелять в спину», – промелькнула шальная мысль, но коротко лязгнули штыри, занимая свои места в пазах затвора, и ворота закрылись.

Да, Олег не ошибся: на траве возле плотной стены тумана лежал Ник – наемник Меркулова. Десять дней назад его, раненого, оставили в Фолклендской Зоне. Вернее, остался он добровольно – нечего было и думать, что со сломанной ногой он сможет пролезть в пещеру. Получается, выбрался. Но почему здесь, в Забайкалье?

Ник лежал не шевелясь. Олег нагнулся и осмотрел наемника. На первый взгляд цел, пульс прощупывается. Жестами Олег показал на камеру, что нужна помощь. Через несколько минут в буферной зоне появился Бахаев все с тем же молоденьким сержантом, они подхватили Ника и поволокли к приоткрывшимся воротам.

Врача на КПП не оказалось, был фельдшер, невыспавшийся и хмурый. В маленьком лазарете, куда принесли наемника, стало тесно от набившихся любопытствующих. Кроме Гончара с Бахаевым, в комнатушку протиснулся Порфирий Петрович и неотступно следовавший за ним майор.

Осмотр не занял много времени.

– Жив, цел, но без сознания, – проворчал фельдшер.

Ник застонал и выругался по-сербски.

Стараниями фельдшера вскоре он уже сидел на кушетке. Сейчас Олег мог его рассмотреть. Выглядел наемник не лучшим образом: ввалившиеся щеки покрыты грязью и десятидневной щетиной, комбинезон замусолен и порван, глаза мутные, больные. Расфокусированный взгляд в никуда, мимо жаждущих его объяснений людей.

Первым не выдержал Бахаев:

– Эй, что с тобой случилось?

Ник не ответил. Даже, похоже, не услышал вопроса.

– Как бы нам его разговорить? – Вопрос Порфирия Петровича не относился ни к кому конкретно, но фельдшер принял его на свой счет.

Он посветил в глаза наемнику, оттянул веко, зачем-то пощупал затылок и развел руками:

– Внешних повреждений нет. Ждите, может, и скажет чего, когда придет в себя.

– Сказать, – вдруг слабым голосом произнес Ник. – Надо сказать.

Говорил он по-русски, но неожиданно прорезался акцент, который раньше почти не ощущался.

– Что сказать? – живо подскочил к нему Порфирий Петрович.

– Сказать, – повторил Ник и склонил голову набок, словно прислушиваясь.