Э, нет, товарищ Лёва. Я ножками. Мужчина удивленно поднял брови, но промолчал.

Я, как и в прошлый раз, потопала по лестнице. В этот раз я не особо торопилась, брела не спеша, будто давая себе время на раздумье. Вот блин! Где Спартак, и где я. Он – успешный, богатый, красивый, опытный. А я … Одно недоразумение в общем. Нет, была бы я дочь магната или шейха арабского, тогда оно конечно все понятно. А когда так, сотрудник кулинарии, тогда как – то не понятно.

Вновь зазвонил телефон.

– Ты где? – требовательно заявил Кузьма.

– Блин, да клаустрофобия у меня! – практически закричала я.

– Ясно, – уже спокойнее сказал Спартак и сбросил вызов.

– Псих блин, – пробормотала я и двинулась дальше.

Услышала, как над головой открылась дверь и надо мной появилась голова Спартака. Он перевесился через перила, высматривая меня. Нахмурился.

– Чего тащишь? – и как-то с упреком.

Нет, вот скотина, блин. Я о нем забочусь, а он еще и наезжает. Остановилась, как вкопанная. Насупилась.

– Ладно, проехали, – пробормотал парень. Он уже успел спуститься и стоял на том же лестничном пролете, что и я, – Я это… устал просто.

– Угу, – пробормотала и вручила ему свертки с едой, а сама потопала выше. Мне еще два пролета идти, между прочим.

– Илонка, – услышала голос за спиной, глянула через плечо. Спартак стоял, держа пакеты в одной руке, а вторая лежала на перилах. И смотрел странно, – Спасибо.

Кивнула. За что именно он благодарит, было неважно. Главное, что-то человеческое по отношению ко мне он проявил.

* * *

Мы разместились в той же комнате, где пили чай в самый первый раз. Спартак, сметя почти все, что я для него принесла, развалился на диване. Правда один уголок было разрешено занять мне. Ну как разрешено. Он просто усадил меня на диван, а сам разлегся. И голову свою на мои колени положил. Еще и руку мою отобрал и к волосам своим прижал, гладь, мол, не сиди без дела. А сам пультом щелкал, переключая каналы на телевизоре. Остановил на каком-то, и отдал пульт мне. Типа, сама ищи и включай чего хочешь. Минуту Кузьма лежал, закрыв глаза и сложив руки на животе. Думала – уснул. Перестала поглаживать по волосам. Нет. Не спит. Он вновь открыл глаза вроде с упреком. Продолжила гладить. Кузьма закрыл глаза и поерзал, устраиваясь удобнее. Спустя некоторое время Спартак задышал глубоко и расслабился, морщинки вокруг его глаз разгладились, делая его моложе. А сколько ему вообще? На вид тридцать—тридцать пять. А на самом деле, кто его знает?

Поняла, что тоже засыпаю. Устроилась удобнее и провалилась в сон. Только почувствовала, как Кузя меня обнял крепче и уложил рядом.

Из приятной дремоты меня осторожно вытянули ласковые руки Спартака. Он легонько поглаживал, целовал, щекоча отросшей щетиной. Улыбнулась.

– Кузь, я спать хочу, – возмутилась я.

– Спи. – раздался довольный голос, и губы прижались к уху, заставляя по телу пробежать табун мурашек.

Я послушно спала, правда мои руки бодрствовали. Да и все тело в общем. Наша близость в этот раз была тягуче медленной, словно рядом со мной сейчас был другой человек. На всякий случай открыла глаза, убедилась, что это все тот же Спартак, и вновь закрыла.

Кузьма был нежным, но требовательным. Он целовал, одновременно погружаясь в мое тело, то медленно, то резкими рваными толчками, словно мучил, или ждал чего-то.

Мое тело изнывало, молило о большем. Но Спартак словно дразнил. Распахнула глаза. Его лицо оказалось очень близко, взгляд словно молил, рот упрямо сжат в одну линию. И он ждал. Ждал чего-то от меня.

Подняв руку, провела ею по щеке Кузи. Он легонько подался вперед, навстречу моей ладони.

– Люблю тебя, – несмело прошептала я.

Спартак вжался в мои губы своим ртом. И начал двигаться быстрее, глубже, проникая в самую душу.

Да, именно этих слов он ждал. Я поняла это. Но я знала, что не услышу ответного признания. Но это не важно. Пока не важно.

На утро я ушла на работу, приняв душ и умывшись, пока Спартак спал. Правда перед уходом не сдержалась. Наклонилась и легонько поцеловала Кузьму в губы. Уходить не хотелось. Но что-то мне подсказывало, что так нужно.

Уже в пороге я обернулась. Спартак не спал, а повернув голову, смотрел на меня. Но он не попросил остаться. Только смотрел серьезно, и ни слова не сказал.

Все утро у меня все валилось из рук. Я дважды порезалась. Трижды обожглась о раскаленную печь. И двадцать два раза споткнулась о каждый порог кулинарии. В общем, весь день меня преследовал злой рок. Вплоть до того момента, как на кухню вбежала Ира.

– Илонка, там тебя спрашивают! – торопливо прокричала Машка.

Кузьма? Да нет, он бы, наверное, позвонил. Или нет?

Вымыла руки и торопливо направилась в зал. Посетителей не было. Только за одним столиком сидела дама в шляпке с огромными полями. Стильная такая штучка.

Увидев меня, она улыбнулась. Что-то смутно знакомое было в ее лице.

– Вы ко мне? – вежливо поинтересовалась я, останавливаясь рядом со столиком.

– К тебе, Илона, – ответила женщина, – Присядь, будь добра.

Секунду раздумывала, присесть или не стоит.

– Нам запрещено общаться с клиентами, – обосновала свой отказ.

– А я, Илона, не клиент, я – твоя мама, – огорошила меня дама, и улыбнулась, правда улыбка вышла холодной.

Ноги немного подвели, и я все же плюхнулась на стул.

– Мама? – повторила я удивленно, – То есть как?

Теперь я точно вспомнила, откуда мне знакомо ее лицо. Та фотокарточка, что мне показал дед в детстве. Точно. Только на ней мама была моложе гораздо, стрижка другая, да и фотография была черно—белой.

– Да, я твоя мама, – улыбалась все шире женщина. А я не могла ничего сказать. Ну, я немного иначе представляла себе встречу с родительницей.

За спиной прозвенел колокольчик, закрепленный над входной дверью в кулинарию. Я даже не обернулась, а все смотрела на женщину, именующую себя моей матерью.

– Илона, – услышала я позади голос Спартака. И перестала уже удивляться чему бы то ни было. После появления родительницы через столько лет меня теперь трудно поразить, кажется.

– Илонка, ты как? – настойчиво повторил Кузя и развернул меня к себе вместе со стулом.

– Ты опоздал, Кузенька, – подозрительно язвительным голосом проговорила ну, мама, наверное, – А хотя нет, ты как раз во время. Я не все еще сказала. Ты хотел на меня влиять через нее, думал я наследство с ней разделю? Так вот, облом, гаденыш.

Я удивленно переводила взгляд с лица Спартака на мать. И обратно.

– Заткнись! – прорычал Кузьма, и уже мне тихо и спокойно, словно ребенку неразумному, – Илонка, очнись. Ты меня пугаешь, милая.

Я моргнула пару раз.

– Она, правда, моя мать? – прошептала я, отчего то уверена, что он знает правду. Я смотрела на него. Карие глаза отвечали немного печально, грустно и с сожалением.

– Да, – тихо ответил Кузя.

– А ты? Ты кто? – совсем запуталась я, и совершенно не понимала ситуации.

– Я твой друг, – уверенно прошептал Спартак.

– Хорош друг, – рассмеялась дама в шляпке, – Трахнул тебя, чтобы баблом не делиться. А ты и поверила. Все думал, наверное, что я на тебя часть доли отпишу. А он и к своим рукам приберет.

– Заткнись, я сказал! – прорычал Спартак, но глаз своих от меня не отвел. Только руки мои, сцепленные в замок, нежно поглаживал и пытался разжать.

Удивленно посмотрела на свои ногти. Они оставили тонкие следы на коже, из которых сочилась кровь.

– Илон, не слушай ее, поняла! – требовательно проговорил он, и поднял мою голову, заставляя смотреть в свое лицо.

– А я тебя предупреждала, Спартак, – повышала голос женщина, привлекая к себе мое внимание. Она обошла меня, встав за спиной Кузьмы и натягивая перчатки. Красивая, но холодная, словно айсберг. Жаль, что она моя мать.

– Говорила, что свои деньги я делить не стану, даже с ней, а ты не верил, – продолжала моя мать, – Рассчитывал, что я захочу поделиться с дочерью? Да? Хрен ты угадал, сынуля!

Дама исчезла также неожиданно, как и появилась. А вот Спартак остался. Он продолжал сидеть у моих ног, гладил мои руки и ждал.

– Мне не помешала бы правда, – прошептала я, стараясь не смотреть в глаза Спартаку.

– Она твоя мать, несколько лет назад на ней женился мой отец. Месяц назад он умер. По завещанию все делится на двоих. Но она, – Спартак сделал паузу, и продолжил, – Она слишком много хочет. Она не любит никого, только деньги. А отцу было плевать. Все.

– А я тут причем? – прошептала я.

– Я… я не знаю, – Спартак провел ладонью по лицу, выдохнул, – Ты каким-то образом не очень вписалась в ситуацию. Не для тебя все это. Грязно здесь.

Усмехнулась. Да, я могу. Испортить что-то – это по моей части.

– Понятно, – прошептала я.

– Илона, – Спартак поднялся на ноги и отошел от меня, – Я хочу, чтобы ты знала одно. Твоя мать все эти годы прекрасно знала, где ты. Ей было плевать, что ты живешь одна, что у тебя нет никого. Плевать, понимаешь?

Я молчала. Как-то слишком больно. Невыносимо просто.

– И тебе плевать, так ведь? – проговорила я, боясь посмотреть в глаза Спартаку и увидеть в них подтверждение моих слов, – Я поняла это еще тогда, до того, как мы… Мне просто интересно, зачем тебе это все. Зачем ты спал со мной? Просто так?

Спартак молчал. А я, наконец, посмотрела на него.

– Знаешь, можно было просто прийти, и рассказать мне все.

Спартак упрямо молчал, смотря на меня. И по его взгляду невозможно было что-то прочесть. Совершенно непроницаемый взгляд.

Глубокий вдох, и я поднялась на ноги.

– Ладно, все понятно, – с усмешкой проговорила я, – Уходи. Надеюсь, теперь ты от меня отстанешь.

Я направилась в служебные помещения.

– Илона, – остановил меня голос Спартака, когда я уже толкнула дверь, чтобы выйти, – Эта женщина, твоя мать, она лживая, беспринципная. Если встретишь ее, не верь ни единому ее слову. Ты поняла?

– Уходи, – повторила я и ушла, не дожидаясь его слов.

Отпуск. Срочно. И где—нибудь не в этом городе.

Возможно, Ира уже обо всем рассказала Марии Степановне, а возможно сказались все прошлые годы, в которые я не брала отпуск, но начальница отпустила меня на месяц без выяснения причины моего стремительного отпуска. В этот вечер я вернулась домой разбитая, усталая, опустошенная. Дома я находиться не могла, все здесь мне напоминало о Спартаке. Особенно пол. Собрав вещи в дорожную сумку, вышла из квартиры. Добралась до вокзала. Купила билет на электричку и поехала. Сама не решила куда. Пока просто прямо.

3

– Все—таки ты переспал с ней, – встретил меня голос друга, когда я вернулся в свою квартиру.

Лёва сидел в кресле и пил виски в темноте. У моего друга и одновременно зама имелись ключи от моего жилья, поэтому неудивительно, встретить его здесь.

После того, как Илонка вышла из своей квартиры и села на электричку, я добрался до конечной станции. Успокоился, только когда увидел, как она выходит на перрон. Да, так лучше. Пусть отсидится пару дней за городом и ненавидит меня. Ей нужно все обдумать, переосмыслить.

– Я ведь сразу сказал, не трогай дочь Бэлки, – вздохнул друг, – Пусть бы сами разбирались.

– Лёв, ты же знаешь какая она, – тихо ответил, наливая виски в свой стакан, – Она бы растоптала девчонку.

– Да, ты прав, – друг помолчал, – А так ее растоптал ты.

Я молчал. А что еще говорить? Друг прав. Да и не планировал я ничего в отношении Илоны. Мне первого взгляда хватило, чтобы понять: не мое это. Она слишком мягкая и неопытная. Она другая. Но она как-то смогла зацепить меня. Сам не знаю чем. Изначально я должен был держаться от нее подальше. Но как-то не вышло.