Мысли ворочались в голове, медленные, тупенькие и толстые. Больше одной за раз у меня в черепе не помещались. Надо бы посмотреть в зеркало, но как-то очково. Понятно уже, что я ничего хорошего там не увижу, судя по рукам и ногам.

А может это сон просто? Или может я в коме? Ну мало ли, выжил после взрыва гранаты, сейчас валяюсь на аппарате, вот мне и мерещится… Всякое. Я в тот раз когда с трубкой в легких проснулся, мне тоже всякая дичь мерещилась.

Ага, выжил. Подо мной РГД взорвалась, как бы я выжил? Терминатор я что ли?

Ладно, фигли тут? Три-два-один, пошел!

Я поднялся, покачнулся от такого резкого движения, схватился за раскаленную трубу полотенцесушителя. Ощутил под пальцами шероховатую поверхность облупившейся краски.

Глянул в овальное зеркало над раковиной. Память услужливо подсказала, что у бабушки было такое же. Из-за стекла на меня смотрел субтильный сутулый подросток с длинными спутанными волосами. На черной футболке кривая надпись «Ангелы Сатаны». Нарисовано белой краской. Лицо… Ну, обычное, хорошо хоть не в прыщах. Глаза – серые, нос длинноват, но… Да хрен знает. Лет наверное… шестнадцать-семнадцать?

– Ты кто? – шепотом спросил я у своего отражения. Оно, ожидаемо, промолчало.

«Может это правда ад? – снова подумал я. – Я умер, и это мое персональное посмертное наказание за грехи». А всякие там «свет в конце тоннеля или котлы со сковородками – это все вымысел и беллетристика. Был суровый дядька, стал – длинноволосый говнарь в одной квартире с тремя такими же говнарями-приятелями. И теперь у тебя целую вечность будет похмелье, а нытик-Астарот будет пытаться выставить вас в темное осеннее утро. Холодное, наверняка.

– Велиал, ты долго еще? – заколотился в двери Бельфегор.

– Потерпишь, – буркнул я, продолжая изучать себя в зеркале. В принципе, если отвлечься от того, что я волосатый дрищ, все было не так уж и хреново. Пойти в качалку, приналечь на мясо-творог-яйца, и через полгодика на меня вполне можно будет смотреть без слез. Подбородок вполне мужественный, кисти норм такие, в кулак внушительный складываются. С подушечками пальцев левой руки что-то… Жестковаты, как будто мозоли плотные на самых кончиках. Я что, еще и гитарист?

А что, логично. Я говнарь, а это – моя Говнарния. Такое вот заслуженное посмертие, кушай с булочкой, не обляпайся.

– Ну Вова, блин! – в дверь снова заколотились. Разбуженный Бельфегор жаждал общения с крошечным унитазиком. Стоп, как он меня назвал? Вова?

– Бельфегор!!! – истерически заорал из комнаты Астарот. – Мы же договаривались использовать только наши истинные имена!

– Я в туалет хочу, а Вовка там опять засел! – огрызнулся Бельфегор. – Какой он, блин, Велиал сейчас?

– Да выхожу я… – пробормотал я, хватаясь за ширинку. Природа намекала, что если я выйду, не сделав все положенные дела, то ссать придется в окно. Вжикнула молния. Ну хоть тут природа меня не обидела. Хотя не уверен, что прежний хозяин тела, хоть и носит кличку демона-искусителя и вместилища порока, хоть раз пользовался им по назначению, а не только для того, чтобы в туалет сходить.

– А пожрать у нас ничего нет? – раздался из комнаты жалобный голос четвертого говнаря, толстенького.

– Дома пожрешь! – заорал Астарот и снова заколотился в дверь ванной. Теперь они вдвоем с Бельфегором стучали. И кажется, чахлая дверь под их напором скоро проломится.

Я открыл шпингалет и впустил в сортир приплясывающего от нетерпения Бельфегора. Стоя он выглядел еще более тощим, чем лежа. Длинные рыжие патлы он собрал в спутанный пучок на затылке, мордашка совсем еще детская, гладкие щеки покрыты коричневой россыпью веснушек. Если бы на улице встретил, вообще подумал бы, что это девчонка. Хотя какие в Говнарнии могут быть девчонки? Это явно пристанище суровых дрочеров, которые живых женщин только в порнухе видели.

С Астаротом мы были примерно одного роста, Бельфегор на полголовы пониже, а четвертого я стоя пока что не видел. Астарот с ведром наперевес выскочил на лестничную клетку и помчался вниз по лестнице, звеня бутылками.

А толстячок-Бегемот, воспользовавшись случаем, сунул нос в холодос. Нет, у бабушки был другой. У нее была массивная «Бирюса» с хромированным рычагом, а это – крохотный «Саратов».

– Тебе же сказали, дома пожрешь, – сказал я, оттащив толстяка за ремень.

– Да я до дома не дотерплю! – взвыл толстяк, отмахиваясь от меня. – Я только картоху одну и колбаса вот тут… Фу, ливерная!

– Продукты положи, – я отвесил пенделя под жирненький зад. – Не ты покупал, фигли грабки тянешь?

– Ну ты че? – распетушился Бегемот. – Если я не поем, у меня голова начинает болеть, ты же знаешь!

– А у меня голова начинает болеть, когда ты себя как крыса ведешь, – скривился я. – Тебе сказали – нельзя, чего лезешь?

Толстяк разжал пальцы, почти сомкнувшиеся на куске ливерной колбасы и повернулся ко мне. На лице – праведный гнев, пухлые щечки порозовели. Надеюсь, от стыда. По обстановке же понятно, что мама Астарота – дама явно небогатая. И что кормить великовозрастных приятелей бестолкового сынули для ее кошелька, мягко говоря, накладно. У нее, вон, даже холодос откуда-то со свалки истории. И микроволновки нет. И посуда на сушилке такая, будто она ее на барахолке у бомжиков прикупила. А эмалированный чайник ей в нагрузку дали.

– А чего ты раскомандовался-то? – ноздри толстяка раздувались, руки он упер в упитанные бока. Но страшно мне все равно не стало. «Красная панда поднимает лапки вверх, чтобы казаться больше и напугать противника». Эта картинка у меня на телефоне долгое время стояла, а раскрасневшийся толстячок мне как раз ее напомнил сейчас.

– А ты что-то в этот холодос положил, чтобы к нему грабки тянуть? – я приподнял одну бровь. Интересно, кинется в драку за кусок ливерной колбасы?

Не кинулся. На детском личике появилось нервное беспокойство, типа: «А не дофига ли я тут навыстебывался?» Он потоптался на месте и закрыл холодильник.

– Вы еще не ушли что ли? – Астарот ворвался в квартиру, размахивая пустым ведром. Быстро сунул его под мойку и принялся выталкивать меня и Бегемота к двери. – Шевели булками, Абадонн!

Абадонн? Ах, ну да. Наверняка эти ребятишки сами себе клички выбирали. А где вы видели толстяка, который всерьез назовет себя Бегемотом?

– Бельфегор, вылезай давай! – Астарот стукнул несколько раз кулаком в дверь ванной.

– Не могу! У меня… это… В общем, не могу я! – захныкал из-за двери Бельфегор.

– Ладно, скажем, что ты только пришел, – а вы двое топайте уже! – Астарот метался по коридору и комнате, хватая вещи. Сунул мне в руки ту самую джинсовую куртку, на которой я спал. И кроссовки, изрядно стоптанные. – Давайте-давайте, она уже, наверное, в подъезд зашла, подниметесь на третий, там обуетесь!

Он так отчаянно спешил, что я уже даже начал за него переживать. Успеет или не успеет?

Не успел. Ключ скрипнул в замке, когда Астарот дотолкал нас почти до двери. Которая, по закону подлости, открылась именно в этот момент.

Глава 2

«Сейчас будет скандал», – отстраненно подумал я. Женщина остановилась на пороге и какое-то время в упор смотрела прямо на меня. Ну да, в очереди на выход я стоял самым первым. И смотрел на нее, собственно. Дамочка под сорок, лицо уставшее, с черными разводами поплывшей туши под глазами. На голове какое-то подобие прически с начесом из светлых волос с темными корнями. Темно-синий плащ явно знавал и лучшие времена. В целом, симпатичная дамочка, если вам нравятся бабы-ягодки из старых советских фильмов.

– Это что ещё такое? Опять? – мама резко скукожившегося до размеров нашкодившего подростка Астарота решительно оттерла меня плечом и со всего маху огрела своего непутевого сынулю мокрым зонтом.

– Кто мне клятвенно обещал, что больше никогда, а?! – зонт взлетел снова. На меня посыпались холодные брызги.

– Мама, да ребята только зашли, честно! – ныл Астарот, прикрывая руками голову. На которую продолжали сыпаться удары зонтиком.

– Только зашли и сразу накурили, да? – в голосе мамы появились визгливые истерические нотки. – Господи, да за что же это мне?

Женщина бросила на пол тряпичную сумку, зонт, кокетливую сумочку из кожи молодого дерматина. И сама устало опустилась на полочку для обуви.

– Мы уже уходим, – быстро заговорил опомнившийся Астарот. – У нас репетиция, а потом ещё надо… Обувайтесь быстро! Борька, вылезай уже из тубзика!

Бегемот принялся неловко натягивать стоптанные кроссовки, споткнулся о картофелину, выкатившуюся из сумки. И обязательно упал бы, будь коридор хоть немного попросторнее. А так он просто навалился на стену и ухватился за мою футболку.

Щелкнул шпингалет сортира, наружу высунулась конопатая рожица Бельфегора.

– Здрасьте, Татьяна Анатольевна! – с лицом типичного шакала Табаки сказал он и тоже протиснулся к нам в коридор.

Началась толчея, когда каждый пытается втиснуться в свою одежду. Мама Астарота сидела, закрыв лицо руками. Плечи ее вздрагивали.

– Вован, ну чего ты встал? – зашипел Астарот, толкая меня к открытой двери. – У нас концерт сегодня, забыл что ли?!

– Так не пойдет, – сказал я и помотал головой.

Все замерли и уставились на меня.

– Вован, нам идти надо! – Астарот снова попытался вытолкать меня за дверь, но я уклонился, и он чуть не упал на свою маму.

– Татьяна Анатольевна, сейчас мы все приберем и приготовим завтрак, – сказал я, опустился на корточки и принялся собирать рассыпавшиеся по полу продукты. Потом окинул недобрым взглядом исподлобья «своих» говнарей. – Что, плохо слышали? Раздеваемся!

– Ты офигел что ли? – зашипел мне на ухо Астарот, ухватившись за мое плечо. – Сваливаем быстрее, пока не началось!

– Неправильный ответ, – сказал я. – Твоя мама всю ночь работала и устала. А мы тут срач развели, как говнари какие-то.

Женщина убрала руки от лица и удивленно воззрилась на меня.

– Это что ты такое удумал, Вова? – сварливо сказала она. – Какой ещё завтрак?

– Вкусный и питательный, Татьяна Анатольевна, – я встал и посмотрел на Астарота. – Что с лицом? Шагай на кухню давай! И продукты унеси. Давайте ваш плащ, Татьяна Анатольевна.

– Мне надо домой… – проблеял Бегемот и попытался протиснуться в дверь.

– Никто никуда не идёт, ясно вам? – сказал я, уперев руки в бока. Точнее, тощие ручки в костлявые бока. Чуть не заржал, представив, как авторитетно я со стороны выгляжу. Но ничего, сдержался. Тем более, что Астарот взял из моих рук тяжелую сумку и поплелся на кухню.

– Вам отдельное приглашение нужно, Борис батькович? – криво ухмыльнулся я, толкнув в плечо Бельфегора. – Тряпку в зубы и пид*расить тут все! Пардон за мой французский, Татьяна Анатольевна!

Говнари скинули с таким трудом надетую обувь и потянулись обратно в квартиру. Из комнаты послышались их недовольные шепотки. Понимаю, шароежиться по улице и терзать ни в чем не повинные музыкальные инструменты всяко лучше, чем разгребать последствия ночной пьянки.

– Ой, да много вы там наубираете, после вас все равно переделывать придется! – мама Астарота все еще артачилась, но уже без прежнего огня и задора. Встала и позволила мне помочь снять с себя плащ. Я аккуратно повесил старенькое изделие образца конца прошлого века на деревянные плечики и водрузил на вешалку. Поднял с пола зонт.

– Давай я его сушиться поставлю! – засуетилась женщина.

– Я справлюсь, Татьяна Анатольевна! – улыбнулся я. – Вы пока примите ванну, а я проконтролирую, чтобы все блестело и сияло.

Я двинул вслед за своими. Ясен пень, никто из них не спешил браться за уборку. Все трое топтались посреди комнаты и глухим бухтежом осуждали меня за такой «вот это поворот».

– Это что сейчас такое было вообще?! – возмущенно зашептал Астарот. – Да она же нам сейчас такое устроит… Уборку придумал какую-то… Мы же и так все убрали!

– А давайте свалим по-быстрому, пока она в ванной, а? – Бегемот, в смысле Абаддон, жалобно посмотрел на Астарота. Потом на меня.