– Привет! – сказала Аля огромному пушистому котяре, который развалился на кровати и делал вид, что спит.

Так всегда было, когда она уходила на сутки, кот обижался и долго не хотел ее прощать.

– Ну все, я пришла, теперь до завтра никуда не уйду! – она попыталась почесать ему животик, но кот ловко увернулся. – Тимофей! Ты очень плохо себя ведешь!

Кот Тимоша не любил свое полное имя, но знал, что хозяйка называет его так, когда сердится. Поэтому он решил не ссориться – мало ли что, еще вкусного не даст.

– Так-то лучше… – Аля прижала к себе мурлыкающего кота.

Стало легче, но сон не шел.

Кота она завела два года назад, после того как… после того как Александр умер. Умер скоропостижно – тяжелый обширный инфаркт, не смогли спасти. Пытались, но не смогли. Он очень много работал и вообще жил трудно.

Аля в первое время как узнала – сама не своя была, потом чуть отпустило. И вовсе не потому, что они в последнее время с Александром не то чтобы разошлись, но как-то отдалились. Она видела, что он устает и все меньше времени у него на нее остается.

Что ж, она все понимала. И когда опомнилась после его смерти, то стало как-то легче, ушла вся двойственность ее положения. Ведь у него все время была семья, жена и дети, потом внуки…

Котенка принесла Света, та самая медсестра. Сказала, будет большой и пушистый, сибирский. Аля и назвала его Тимофеем, как того, что у Ипатьевны был. Тот здоровый был, пушистый, мурлыкал громко, как мотоцикл на холостом ходу.

Этот тоже вырос крупный, пушистый и красивый, но лентяй жуткий. Все бы ему на кровати валяться. Тот, первый Тимофей, был кот солидный, задачу свою понимал, однажды за один день восемь мышей поймал и на крыльце рядком их выложил.

У Али в квартире, конечно, мышей нет, но этот хоть бы муху поймал из спортивного интереса…

Сон все не шел, вместо него снова набежали воспоминания. О том, как события в деревне развивались потом, после того, как утопленника нашли.

Аля принимала больных, ставила уколы, забинтовала ожог на руке у Маринки-завклубом, обработала загноившуюся царапину у ребенка, отругала его мамашу, что сразу его не привела.

До конца рабочего дня оставалось еще минут сорок, когда к фельдшерскому пункту, запыхавшись, подбежала Медведишна.

Медведишна была главная деревенская сплетница, она знала все местные новости и распространяла их с немыслимой быстротой, сравнимой с быстротой лесного пожара.

Своему странному прозвищу Медведишна была обязана необычными обстоятельствами своего рождения.

Ее мать, Марья Тимофеевна, будучи беременной на седьмом месяце, отправилась в лес за малиной. Там она встретила медведя, который тоже решил полакомиться ягодой. Эта встреча так напугала Марью, что та прямо там, в малиннике, разродилась девочкой…

С тех пор прошло уже больше полувека, а прозвище так за ней и сохранилось.

– Алька, закрывай свою контору! – выпалила Медведишна, заглянув в окно фельдшерского пункта. – Беги домой!

– А что случилось?

– Бандиты к вам вломились! Ипатьевне худо!

Аля всполошилась, быстро заперла пункт, подхватила чемоданчик с медикаментами и побежала к дому.

Из-за забора она заметила разбитое окно. Уже войдя в калитку, она увидела Ипатьевну, которая стояла на коленях на земле, возле самого крыльца.

Плечи ее вздрагивали, на земле перед старухой лежала какая-то бесформенная груда.

Аля подбежала к хозяйке:

– Баба Нюра, что с вами?

Ипатьевна повернула к ней заплаканное лицо и проговорила:

– Со мной ничего, а вот он… он помирает!

– Кто?! – Аля взглянула через плечо старухи и увидела на земле перед ней пса. Буран лежал на земле, неловко подвернув лапу, и часто, неровно дышал. На загривке у него шерсть слиплась, на земле темнела кровавая лужа.

– Главное дело, я его на цепи оставила! – причитала Ипатьевна. – Кабы не это, разве бы он дался? Он с волком в одиночку мог сладить!

Аля опустилась на колени рядом с Бураном, торопливо раскрыла свой чемоданчик, достала бутылку с перекисью, плеснула на рану. Пес дернулся, заскулил.

– Потерпи, Буранчик, потерпи! – проговорила Аля, осторожно раздвигая окровавленную шерсть и прижимая к ране марлевый тампон. – Потерпи… я ведь помочь тебе хочу!

Рана была глубокая, опасная. Аля привычно обрабатывала ее, в то же время расспрашивая хозяйку:

– Кто его так? Что случилось, баба Нюра?

– Да видишь, я уходила за травками, Бурана оставила на цепи. А тут влезли какие-то… уже окно разбили, хотели в дом забраться – но тут Буран подоспел. Они его ножом-то и полоснули… Буранчик, хоть и раненый, не давал им пройти, а тут Колька Сидоров мимо ехал на тарахтелке своей, услыхал шум да пуганул их.

– Да кто ж такие были?

– А кто же их знает… не иначе городские. У нас такой шпаны нету. А эти-то, что из города, они по деревням ходят и ищут, где что плохо лежит… главное дело, что они ко мне-то полезли? У меня ведь и брать-то особенно нечего… Ох, если бы я его не оставила на цепи… помрет ведь Буранчик! Кровью истечет!

– Ничего, баба Нюра, кровь я остановлю и рану зашью, будет Буран как новенький…

– Ему бы травки заварить, есть такая трава, да я не нашла, домой заторопилась, как чувствовала…

За разговором Аля остановила кровь, с трудом втащила тяжелого, безвольно обвисшего пса в дом, положила на скамью.

– Баба Нюра, вскипятите воды!

Старуха мгновенно перестала причитать, собралась и принялась помогать ей.

Аля тщательно промыла рану, зашила ее.

Пес дергался от боли, но не сопротивлялся, только смотрел на фельдшера умными несчастными глазами.

Потом сомлел, глаза помутнели и закрылись…

– Никак помер? – горестно вскрикнула Ипатьевна.

– Нет, пульс есть. Кровь не идет, так что будет жить.

– Ох, ну слава богу! А я тогда схожу за той травкой…

Уже у самой калитки Ипатьевна остановилась, оглянулась и проговорила:

– Спасибо тебе, дочка!

Проводив взглядом старуху, Аля села на табурет рядом с раненым псом и задумалась.

Кто это попытался залезть в дом к Ипатьевне?

Старуха сказала – городские… но от города до их деревни добрых сто километров, и дороги приличной нет. Кто мог не полениться и забраться в такую глушь?

Кто и зачем?

Отчего-то ей вспомнился страшный сон… трехглазое чудовище, лезущее в окно…

Это создание лезло в то самое окно, которое сейчас зияло разбитыми стеклами.

Часа через два Ипатьевна вернулась из леса с пучком какой-то пахучей травы, заварила ее в котелке.

Буран проснулся, видно было, что он хочет пить, – и Ипатьевна налила в его миску травяной отвар.

Пес жадно вылакал его и снова задремал.

– Вечером поменяю повязку… – проговорила Аля озабоченно.

– Когда будешь менять – промой этим же отваром! – Ипатьевна показала на котелок. – Очень хороший отвар, полезный… раны хорошо заживляет!

Тем не менее псу было плохо всю ночь, и Аля с Ипатьевной сидели возле него по очереди. Нос у собаки был горячий и растрескался от сухости, глаза слезились, в них сквозило страдание, у него не было сил даже поднять голову.

К утру Аля и сама потеряла надежду, где уж тут старуху утешать! Она прилегла под утро и забылась тяжелым сном, успокоительное пить не стала, чтобы не разоспаться.

Проснулась она не рано и решила, что не пойдет в медпункт. Вот не откроет – и все, у нее свой больной вон на лавке лежит. Если жив еще (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!).

Тут послышался из залы шум, упало что-то тяжелое, и Аля, забыв накинуть халат, выскочила из своей каморки.

И увидела, что уже давно на дворе белый день, и весеннее яркое солнце пробивается сквозь узенькое оконце – не то, разбитое, а другое. И в косых лучах солнца кружатся по зале золотистые пылинки. Ипатьевна сидит за столом и пьет чай из парадных своих чашек в горошек. А рядом с ней… рядом с ней сидит мужчина… и он, услышав скрип двери, как раз повернулся. И увидел Алю. Точнее, она увидела себя его глазами – растрепанная девица в старой ночнушке и босиком. Глаза опухли, одну щеку отлежала…

Аля ойкнула и скрылась у себя, услышав еще, как гость Ипатьевны насмешливо фыркнул. Она очень долго просидела у себя, дожидаясь, когда он уйдет, но он все не уходил, а потом она услышала, что стонет Буран, и вышла.

Гость опытными, умелыми руками ощупывал собаку, Буран порыкивал тихонько.

– Тише, Буранчик, тише! – Аля подскочила и сжала собаке пасть. – Потерпи немного…

Буран взглядом выразил, что терпит только ради нее. Аля посчитала это хорошим знаком.

– Ты зашивала? – спросил гость, по повадкам Аля признала в нем своего брата-медика.

– Ну я, а что?

– Да ничего, хорошая работа. Повязку не трогай, следи, чтобы сам не сорвал.

– Чегой-то он будет срывать? – вступилась Ипатьевна. – Он умный, все понимает.

– Молодец, что сразу кровь остановила! – похвалил Алю гость. – Время не упустила. Время в таких делах важнее всего. Все хорошо будет, бабкины отвары помогут.

Аля успела переодеться и причесаться, поэтому смотрела теперь на гостя не то чтобы без стеснения, но поспокойнее. И видела, что мужчина взрослый, лет около сорока, и что явно не из деревни, видно, что в городе живет. Одет довольно дорого, хоть и просто, выбрит чисто, руки… руки сильные. Да и сам видно, что не слабый. Росту среднего, коренастый такой, крепкий…

– Познакомься, Алечка, это Шура, подружки моей покойной сын… – спохватилась Ипатьевна. – Зашел вот, последний привет мне передал… Мы тебя будить не стали, намаялась ты за последние дни.

– Ну, – усмехнулся гость, – кому, может, и Шура, а кому Александр Андреич.

И сжал сильно Алину руку. Она глаза его увидела, а в них – смешинки пляшут. И как током ее ударило от них, даже вздрогнула вся.

Ушел Шура, а Аля села чай пить с печеньем городским и с конфетами. Тут Ипатьевна все ей и рассказала про гостя дорогого.

– Он подружки моей, Валентины, сын младший. Старший-то у нее по военной части пошел, служит где-то далеко, в больших уже чинах. А Шурка вот на врача выучился, в большом городе живет, в больнице работает, оперирует, много людей спас. Лет уж десять тому назад приезжает – собирайся, говорит Валентине, мать, в город со мной поедешь. Там у тебя квартира хорошая, все удобства, рядом с нами будешь жить, а вроде как и отдельно.

Ну, Валя, конечно, уезжать не хотела, но сын строго сказал: мне, говорит, часто приезжать сюда не с руки, а мать родную оставить тоже совесть не позволяет.

Так и уехала подружка моя, первое время все жаловалась, не нравилось ей в городе, а потом понемногу привыкла. Но дом продавать не позволяла. А в прошлом году умерла, вот Шурка и приехал с домом разобраться.

Дом-то очень хороший был в свое время, на него давно уже бывший наш председатель колхоза посматривает, для сына своего купить хочет.

Потом пришел дед Михей, чтобы вставить разбитое стекло. У Ипатьевны всегда находились нужные люди, которые помогали просто так, без денег, какие-то у них свои были счеты.

А Аля все-таки пошла в медпункт, там ее уже ждали.

Прошло три дня, за которые она мельком видела Александра раза два. А на четвертый день все и случилось.

Народу перед выходными было мало, вот в понедельник пойдут деревенские толпой в медпункт. Кто с соседом подрался, кто с мотоцикла упал, кто выпил чего-то некачественного и теперь животом мается или, не дай бог, головой.

Аля решила уйти пораньше – что сидеть-то без толку! И тут услышала громкое тарахтенье мотора. Все в деревне знали, что так ездит Колька Сидоров, он собрал автомобиль самостоятельно, занимался этим несколько лет, терпел всяческие насмешки, но не отступал. Получилось у него что-то несуразное, ни на что не похожее, но оно ездило. И бензина потребляло мало.

Аля выглянула в окно и увидела, что к медпункту приближается кабина от старого грузовика, поставленная на два колеса, а сзади был кузов, похожий на большое деревянное корыто.