Я как-то читал, что индейцы манданы подвергали юношей суровым испытаниям, объясняя это так: «Наши женщины страдают, и мы тоже должны страдать». А в первобытных племенах Бразилии обряды совершеннолетия называют мужскими менструациями. Это означает, что мальчики теряют уверенность в себе и способность к самоопределению; что-то берет над ними верх. Они становятся посредниками чего-то. Женщины превращаются в действующую силу Природы. А мужчины – в членов общества, в котором женщины дают жизнь. По сути, это мифологический вопрос.

Во многих первобытных культурах женщины во время менструации считались «нечистыми». Разве это не принижение роли женщин?

Нет. Вся жизнь нечиста. Все, что характеризуется как жизненно важное, нечисто.

Опять же слово «нечистый» следует понимать в его мистическом смысле: то, что считается нечистым и запретным, исполнено такой силы, и потому с ним опасно соприкасаться. Итак, менструация – это первая нечистота. Но речь идет не о грязи, а о силе.

Первая менструация у женщин всего мира – важное событие. В этот момент девочка теряет контроль над своим телом. Она больше не принадлежит себе, а становится орудием некоего процесса. Природа берет над ней верх.

Джеймс Джордж Фрэзер^[8] очень четко описывает это в фундаментальном труде «Золотая ветвь». Когда у юной девушки начинается первая менструация, ее отводят в специальную хижину, вокруг которой женщины пускаются в пляс. На это есть две причины: девочка обретает силу, от которой следует защитить и общество, и ее саму, а также она должна осознать, что с ней происходит и кто она такая.

Я бы сказал – надеюсь, меня не начнут опрометчиво цитировать,– что жизнь застает женщину врасплох и подчиняет себе. Волей-неволей девочка превращается в женщину: у нее начинается менструация, а через несколько месяцев она беременеет и рожает. Она становится матерью, от которой ей не нужно отрываться,– она сама превращается в Великую Мать.

У мальчика все по-другому. Когда приходит время становиться мужчиной, он должен что-то сделать. Природа ни в чем не берет над ним верх. Когда юноша проходит инициацию, им овладевает общество – общество мужчин. Ему говорят: «Послушай, парень, ты больше не тот, кем себя считал». Обряды мужской инициации всегда более суровы по сравнению с женскими ритуалами. Мальчику приказывают взять или принести что-то опасное; его избивают, его тело меняется, и только тогда он становится орудием общественного порядка.

Женщина олицетворяет саму Природу. Мужчина олицетворяет общество и разделение – общество, настроенное против другого общества. Его миссия – совершать достижения и доказывать, что он здесь главный. У женщин нет нужды доказывать свое превосходство; среди них просто есть те, кто мудрее, кто знает больше, чем другие.

В культуре, где все живое тесно переплетено и где главенствует плоть, преодолеть некий рубеж – уйти и побыть какое-то время на мужской земле, найти свое место и пожить там, где рядом нет женщин, – трудная задача. Юноша обретает стержень и после этого может вернуться в общину. Так «маменькин сынок» превращается в мужчину.

Получается, что по крайней мере в более ранних культурах гендерные роли определяла биология человека?

Богиня – это олицетворение того, что воплощено в каждой женщине. Это целая структура энергий, проходящих через ее тело. И поскольку именно женщина рождает и питает свое дитя, женское начало ассоциируется с силами земли, которая рождает и питает нас. Соответственно, женщина принадлежит миру семян и всходов. Она – трансформер, превращающий сперму в жизнь и кровь, это ее мифологическая роль.

Само женское тело служит такой миссии. Мужское – нет. Благодаря «комплектации» ниже пояса у него нет такой биологической функции. Мужчина ассоциируется с защитой и сознательными действиями. Поэтому, как правило, в мифологическом контексте мужчина – это тот, кто оберегает жизненную силу, заключенную в женщине.

На протяжении тысячелетий характерными атрибутами человеческого бытия были войны, борьба, тяжкий труд, освоение территорий, строительство зданий и так далее. Все это – работа мужчины. Он должен ее делать, он создан для этого. А женщина для этого не создана. Она окружена детьми, ее задача – рожать и вскармливать. Ее действия не являются сознательными. Она подчинена жизни. И потому ее роль заключается в том, чтобы поддерживать, продолжать и подпитывать жизнь. А задача мужчины – создавать и защищать пространство, на котором все это может происходить.

Мужчина должен действовать сознательно. И потому его следует приучать к сознательности. Женщину нужно приучать принимать суть происходящего и понимать, почему происходит то, что происходит.

Разве современная культура не вышла за рамки традиционных мифологических ролей?

Можно сказать, что сегодня происходит так называемая «контаминация областей жизнедеятельности». Это то, чего в ранних обществах избегали как огня. Женщинам не разрешалось даже прикасаться к оружию мужчин, чтобы не допустить психологической контаминации. Области жизнедеятельности человека были четко разграничены.

Когда я был совсем маленьким, секретарями служили мужчины. Потом за пишущие машинки сели женщины и даже начали курить сигареты. Помнится, моя мама как-то воскликнула: «Что же будет дальше? – и добавила: – Это начало конца». Так оно и случилось. Произошла контаминация – слияние разнородных областей в новую совокупность.

Теперь, конечно, мы знаем: когда одна форма теряет четкие очертания, появляется другая. Возможно, мы участвуем в рождении чего-то нового.

Каждый человек в течение жизни все еще проходит своего рода инициации: рождение, совершеннолетие, отношения, семья, старение и смерть. Где искать мифологию, которая помогла бы нам со всем этим справиться?

Не думаю, что когда-либо появится всеобъемлющая мифология, подходящая для всех людей. Единая мифология может существовать только при наличии единого опыта. Члены небольших закрытых обществ были погружены в одну и ту же социальную и визуальную реальность. Если бы все люди занимались разведением коров и овец, окружающая действительность каждого человека представляла бы собой сельскую идиллию. Но современный мир настолько неоднороден, что мало кто разделяет одно и то же восприятие реальности. Плюрализм не позволяет создать единый миф.

Калейдоскоп возможностей и возможных жизней, а также то, как они меняются от десятилетия к десятилетию, делает мифологизацию невозможной. Человек просто идет наугад. Это как играть в футбол в чистом поле, где нет ни разметки, ни правил и нужно следить за каждым шагом. Вы можете углубиться лишь в свою собственную духовную жизнь и стараться не изменять себе.

Нам не под силу создать единую всеобъемлющую мифологию, но мы можем по крайней мере обратиться к первоисточнику мифа – к творческому воображению.

Как это сделать?

Обращать пристальное внимание на внутреннее развитие и тщательно выбирать те аспекты унаследованной традиции, которые подпитывают нашу духовность. Я говорю не о привязанности к тому или иному укладу жизни. Видите ли, я сторонник сравнительного изучения мифологии. Думаю, одна из проблем современности заключается в том, что общество перешло к мультикультурным отношениям, и из-за этого такие ограниченные культурой мифологические системы, как христианство, иудаизм или индуизм, становятся архаичными.

С точки зрения общества священное – это объект или система объектов, которые были созданы для интеграции духовной жизни отдельных людей в функционирование социума. Но для индивидуума священным является лишь то, что обретает глубокий смысл лично для него.

Познакомившись с системой своих побуждений и ее образами, поняв истинный смысл своей жизни, вы сможете найти точки соприкосновения вашей личной мифологии с другими мифологиями человечества и получите ответы на многие универсальные вопросы. А руководством для вас послужат легенды и мифы, воплощенные в сокровищах западного искусства и литературы, в иудаизме, исламе и христианстве, в восточных учениях и первобытных обрядах.

Истоки мифа

Откуда берутся мифы?

Я полагаю, что мифологическое мышление зародилось благодаря переживанию смерти. Каково это – видеть бездыханное, холодное, начинающее разлагаться тело того, кто еще вчера разговаривал с тобой? Куда ушла жизнь? Именно в этот момент появился миф.

Возможно, это произошло в пещерах эпохи палеолита, когда люди начали хоронить умерших и спрашивать себя, не существует ли чего-то большего, чем телесная оболочка. И что будет, если осознать это до, а не после смерти?

В сборнике «Полет дикого гуся»^[9] я назвал небольшое смещение фокуса, когда мы стоим на некоем пороге, мифологическим измерением. В нас обоих одна и та же жизнь, не так ли? И один и тот же разум – иначе мы не смогли бы разговаривать друг с другом. У нас это почему-то считается само собой разумеющимся. Но не в мифологии. В мифологии акцент делается на том, что это не само собой разумеющееся, и потому представление о жизни полностью меняется.

В какую историческую эпоху произошло это смещение фокуса?

Самыми ранними свидетельствами зарождения мифологического опыта и мифологического мышления, которыми мы располагаем, являются захоронения неандертальцев и святилища с черепами пещерных медведей. Их возраст может составлять более 100 тысяч лет, или даже они могут относиться к последней ледниковой эпохе (времени вюрмского оледенения в Альпах).

Если вас хоронят c предметами домашнего обихода, значит, смерть – это еще не конец. Также интересно, что найденные высоко в горах небольшие пещеры с черепами медведей датируются примерно тем же периодом. Медведи ходят на задних лапах и чем-то похожи на человека. Вероятно, они были первыми почитаемыми существами на планете. Найдены гробницы с черепами медведей и могильники, заполненные останками людей и обложенные камнями, – свидетельства веры в загробную жизнь и человека, и животного. Именно тогда появился миф.

Эта тема волнует нас и сегодня…

У Арнольда Бёклина есть замечательный автопортрет. На нем он держит палитру и кисть, а Смерть играет ему на скрипке. Это означает, что наши глаза должны быть открыты для чего-то более возвышенного, чем ничтожные волнения и превратности судьбы. Внимая музыке, которая выходит за рамки цикла земного бытия, человек вступает на путь мудрости. Вы можете услышать и истолковать эту песнь не с точки зрения бедствий или благ вашего личного существования, а как послание о том, что есть жизнь.

О, это прекрасные звуки! Это и есть мифология. Это – мифологическое измерение.

Как вы думаете, что происходит, когда наступает смерть?

Я думаю, что в этот момент сознание отделяется от тела.

А что потом?

Не знаю.

Вы не беспокоитесь о смерти? Вы верите в реинкарнацию?

Я уже достаточно пожил и не считаю смерть поводом для беспокойства. Что касается реинкарнации, это мифический образ. Я не верю в буквальное воплощение мифических образов. Для меня суть реинкарнации в том, что человек не может постичь глубокий смысл и масштабы своего существования, прожив всего одну жизнь. Это великое таинство, в котором мы участвуем.

Можно ли сказать, что мифологизация смерти и тому подобных вещей в конечном счете рождается в нашем воображении?

Я рассматриваю мифологию как функцию биологии.

Биологии, не воображения?

О да! Это биологическое явление. Это перевод биологических импульсов в форму повествования.

Как это происходит?

Воображение – это продукт нашего тела. Жизненные энергии, которые порождают фантазии, исходят от внутренних органов. Эти энергии сродни неким толчкам. Каждый из них – побуждение к действию. Различные энергии наполняют каждый орган и управляют им. Так вот, они не всегда находятся в гармонии друг с другом. Энергии одного органа могут вступать в конфликт с энергиями другого, и между внутренними энергиями могут возникать противостояния.