В доме стояла жуткая тишина, нарушаемая лишь слабым жужжанием кондиционера. Я слышала приглушенные голоса, доносившиеся со стороны малой столовой, одной из трех в этом обширном поместье. Главный обеденный зал, похожий на пещеру, с позолоченными стенами и столом на двадцать персон, предназначался для официальных мероприятий. Вторая, более уютная комната на втором этаже, использовалась для чаепития и приготовления десертов, с выходом на террасу с видом на ухоженный сад. Но моей целью была небольшая столовая, спрятанная за винтовой лестницей.

Мои каблуки цокали по полированному мраморному полу, и звук эхом разносился по пустому фойе. Я удивлялась, как мне удается ходить на этих пятидюймовых шпильках, не сломав лодыжку. Я ненавидела эту обувь, но она была неизбежным злом, частью тщательно выстроенного фасада, который я должна была поддерживать в этом доме. В конце концов, даже обычный семейный ужин требовал определенного уровня формальности, дресс-кода, продиктованного родителями.

Когда я вошла в столовую, меня встретила слишком знакомая сцена. Мои родители были поглощены разговором с Карой, их внимание было сосредоточено на экране телефона, где они, вероятно, смотрели запись ее последнего проваленного прослушивания. Так было всегда. Мои достижения были встречены с безразличием, в то время как каждый незначительный успех Кары отмечался как триумф. Это была все та же старая история: Кара дышит, а мои родители радуются. Джина выигрывает бронзовую медаль на Олимпийских играх, и они удивляются, почему она не могла выступить лучше.

Я прочистила горло, но никто этого не заметил. С таким же успехом я могла быть призраком, плодом их воображения, а не их собственной плотью и кровью. Волна негодования захлестнула меня, во рту появился горький привкус. Я пришла сюда в надежде на примирение, на шанс объяснить им все, что произошло и надеясь избежать осуждения.

Я решила привлечь внимание единственным известным мне способом и повернулась, чтобы уйти, но как только я это сделала, моя мать подняла голову, и ее глаза расширились от удивления.

– Джина, – сказала она с нотками раздражения в голосе. – Где ты была? Мы ждали тебя.

Я выдавила из себя улыбку, которая не отражается в глазах.

– Я просто любовалась домом, – сказала я, понизив голос почти до шепота. – Давно не виделись.

Моя мама кивнула, ее внимание уже вернулось к экрану телефона.

– Да, что ж, – сказала она, – не стой столбом. Присоединяйся к нам. У Кары потрясающие новости.

Я села за стол с замиранием сердца.

Вечер обещал быть долгим.

Я провела добрых полтора часа, играя с едой. Хотя я была и голодна, на самом деле, но я не притронулась к тому, что подал нам повар. Это не было каким-то актом протеста. Просто у меня ужасная непереносимость лактозы. Конечно, за эти годы я немного привыкла к этому, но рыба по-прежнему для меня была запретна. И угадайте, что было на ужин? Сибас. Прекрасно.

Как только моя семья, наконец, перестала праздновать тот факт, что Каре должны “перезвонить”, они обратили свое внимание на меня.

– Ты говорила со своим агентом обо всей этой истории с мальчишкой Пратт? – Это было первое, что спросил меня мой отец.

Да, а чего еще я ожидала? Вопрос о том, как проходили мои тренировки? Или каково это – вернуться на Олимпиаду?

Слишком много ожиданий, Джина.

– Его следовало бы посадить в одиночную камеру, – вставила моя сестра, качая головой. – Джей Ти все еще травмирован, а ему предстоит серьезный региональный чемпионат. Это чудо, что Ноа вообще отделался лишь отстранением, учитывая его послужной список. Он представляет угрозу для общества.

– Джей Ти был тем, кто приставал ко мне, Кара, – сказала я, свирепо глядя на нее.

Кара закатила глаза.

– Я бы поверила тебе, сестренка, если бы ты не была одета как дешевая проститутка, – сказала она, указывая на меня вилкой. – Отличный способ привлечь чье-то внимание.

– Нам повезло, что мистер Фэллон не выдвинул обвинения, – сказала мама, тепло улыбаясь Каре и переплетая свои пальцы с ее. – Тебе не стоит ревновать, милая. Твоя сестра была еще ребенком, когда они были вместе. Он увлечен только тобой.

Мне было абсолютно все равно, кем, черт возьми, увлечен этот придурок Джей Ти.

– Я попросила нашего юриста составить на всякий случай заявление, если Ноа не согласится с требованиями, – теперь мама смотрела на меня, взгляд был недовольным.

– Требованиями? – я удивилась. – Я все еще думаю над этим, мама. Мне нужно поступить так, чтобы не навредить нам обоим. Что ты задумала?

– В этом твоя проблема, детка. Ты не должна думать о вас двоих, в конце концов, Ноа не думал, когда целовал тебя на глазах у всех, и держу пари, он прекрасно понимал, что запятнает твою репутацию. Я сделала то, что будет лучше для тебя.

– Он скажет, что преследовал тебя, и признается в том, что поцелуй был способом привлечь твое внимание, – грубый голос отца не терпел спора. – Его отец наркоман, а мать обычный пекарь, ты достойна лучшего, чем они.

Уверена, что я достойна лучшего даже, чем моя собственная семья, подумала я про себя, но не стала произносить это вслух.

Они были правы в одном: поцелуй был притворным, но не для того, чтобы привлечь мое внимание.

Эти люди всегда скептически относились к окружающим, выискивая кого-нибудь, кто попытался бы нажиться на имени нашей семьи. Они думали, что все ищут выгоду. Отчасти, я думаю, потому, что они сами были такими.

Друзья семьи – это деловые партнеры. Родственники также остались позади, когда семья Бруно обрела свой статус. Мама даже перестала общаться со своим родным братом, моим дядей Джеком, потому что не хотела, чтобы ее родословную, которую она предпочитала начинать с себя, затрагивал простой рабочий. Нас с сестрой растили как трофейных жен, подбирая хорошую партию. Но это касалось только меня. Каре разрешалось встречаться с кем угодно, даже с Джей Ти.

Я почувствовала, как во мне разгорается огонь. Ноа был в тысячу раз лучше Джей Ти, даже несмотря на то, что я послала его к черту, даже несмотря на то, что я с ним не ладила и он сводил меня с ума, я все равно не хотела, чтобы он поступил так, как хотели поступить с ним мои родители.

– И, ради бога, Джина, – продолжила мама, не обращая внимания на мое молчание, – Эта девушка Янг, – она покачала головой, – Я не думала, что ты снова окажешься в ее тени. Выжить в автокатастрофе и триумфально вернуться на ковер… Ты должна стать лучше, сейчас у тебя есть преимущество, я не думаю, что Селена продержится долго. У тебя есть шанс наконец добиться хоть каких-то результатов.

– Мама, – прошипела я, пытаясь защитить свою подругу. Если я промолчала о Ное, то, говоря о Селене, которая была мне больше сестрой, чем Кара, я не могла остаться в стороне: – Боже, мама, как ты можешь…

Она перебила меня:

– О нет, девочка, не смей на меня огрызаться! Ты, черт возьми, Бруно, а мы не занимаем вторых мест, Джина. Мы победители. И ты позволила какой-то девчонке затмить наше имя. – Она сморщила свое лицо, изменившееся после инъекции ботокса, которое когда-то было похоже на мое: – Мне никогда не нравилась эта семья. Лицемерная.

Я хотела возразить. Я действительно хотела, но я знала, что с этими людьми это было бы бессмысленно. На каждое мое слово у них было бы десять возражений в ответ.

Все считали меня идеальной дочерью из идеальной семьи, но они не могли быть более неправы. Для Бруно я была гадким утенком среди лебедей. Они хотели изменить во мне все. Мир считал нас образцовой семьей, с идеальными портретами на обложках журналов, но на самом деле это было не так. Я думаю, вы сами в этом убедились.

Я должна была принять это сейчас, в том виде, в каком они мне это преподнесли. Они снова диктовали, как мне следует действовать.

Я обвела взглядом сидящих за столом, которые снова игнорировали меня, вероятно, принимая мое молчание за согласие. Я встала, одарила их заученной улыбкой и тихо попрощалась. Никаких семейных поцелуев в макушку, как обычно делал со мной отец Селены, никаких пожеланий удачи, как сказала бы мама Камилы. Просто кивки в мою сторону.

С тяжелым сердцем я вышла из дома тем же путем, каким пришла.

Я спросила себя, почему я молчу?

И не нашла ответа.

Привычка.

Эту привычку я выработала в надежде получить хоть каплю родительского внимания, став для них идеальной.

Привычка, которая не сработала. Они не забрали меня после моего первого лета, проведенного в доме моей бабушки. Они оставили меня там, сказав, что у них нет времени на меня и мои детские капризы, когда я заплакала и попросила снова пойти на гимнастику. Они бросили меня, потому что моя бабушка без колебаний предложила мне пожить у нее "какое-то время", пока я не устану от спорта. Но "какое-то время" превратилось в годы, пока моя бабушка не умерла, и мне не пришлось вернуться в семнадцать лет, сразу после окончания школы. К их великой радости, я была достаточно взрослой, чтобы самой позаботиться о себе и ходить на тренировки.

– Ты в порядке? – Я услышала тихий голос Ника у себя над ухом и, полу-обернувшись, увидела, что он стоит у моей припаркованной машины. – Ты не в порядке.

Я тряхнула головой, приводя мысли в порядок, и полностью повернулась к Нику.

– Знаешь какой сегодня настоящий повод для улыбки ? – Спросила я, и он вопросительно приподнял бровь. – Я создам еще миллион таких дерьмовых видений, чтобы ты улыбнулся, Ник. С меня хватит этого цирка.

– Ты долго держалась, – восторженно улыбнулся он. – Какой у нас план?

Я не ответила на его вопрос. Вместо того чтобы взять ключи от машины, которые парень мне протягивал, я сняла свои убийственные каблуки, достала из машины ярко-оранжевые кроссовки, переобулась и, сказав Нику короткое "Увидишь", покинула собственность семьи Бруно, набрав знакомый номер на своем телефоне.

Сегодня я собираюсь играть по своим собственным чертовым правилам.

Глава 5

Ноа

Какая же тонкая грань между "Трахни себя, Ноа Пратт" и "Забери меня, я у знака Голливуд". Но с Джиной Бруно я иного и не ожидал. Честно говоря, я не думал, что после нашего не совсем приятного разговора накануне днём эта девушка мне перезвонит и всё-таки согласится поговорить.

Но вот что мы имеем: она послала меня ко всем чертям самым грубым образом, а потом, когда я уже сообщил Коулу, что план дерьмо, она сама мне позвонит и даже не попросит, а рявкнет в трубку с требованием забрать её задницу черт знает откуда.

Джина никогда не запоминала названия улиц, что было для меня чертовски плохо в сложившейся ситуации. Я объехал три раза эти проклятые голливудские холмы, пытаясь разглядеть хоть где-то в пустоте закоулков силуэт Джины. И не помогал тот факт, что телефон отправлял меня на голосовую почту. Я очень надеялся, что не найду её мёртвой в какой-нибудь канаве, когда последним абонентом, связывавшимся с ней, вероятно, был только я.

Спустя, кажется, целую вечность я вновь заехал на экскурсионную территорию, оплатив в третий раз въезд. И наконец-то вдали показалась фигура. Я чуть сбавил скорость, приглядываясь.

Маленькая, но с прямой, упрямо вытянутой спиной девушка шла не спеша по тротуару. На ней было длинное платье кремового цвета с высоким вырезом от бедра, темно-каштановые волосы были собраны в какой-то самодельный пучок, закреплённым не то ручкой, не то карандашом (что я разглядел уже когда был прямо позади неё) и в она была в кроссовках. Упрямица не обернулась на урчащие звуки моего двигателя. Это точно была Джина Бруно. Только эта девушка могла надеть под элегантное платье кроссовки, причем самого отвратительного чркого оттенка оранжевого, а волосы собрать чем-то вроде карандаша.

Я выровнял автомобиль ровно рядом с ней и опустил оконное стекло.

– Ты, черт возьми, слышала, что я подъехал, – прорычал я, и уголок рта Джины приподнялся, но она все еще не смотрела в мою сторону, продолжая свою прогулку, как будто это я звонил ей и просил меня забрать. – Садись в машину.