Лея Кейн: Временная мама для дочери соседа

Глава 1. Царев

– Хочу, хочу, хочу! – верещит своим писклявым, тонюсеньким голосом Бусинка, подпрыгивая на стуле.

У меня на плече мобила, под ногами тявкающая Псина, в сковороде дымящийся окорочок, а на важном договоре арахис в растаявшей глазури.

– Хочу! – громче кричит Бусинка.

Это было первое слово, которое она сказала в своей жизни. С тех пор «Хочу – и точка» – ее жизненный принцип.

– Ангел мой, – обращаюсь к ней, как можно сдержанней, убирая банку шоколадно-ореховой пасты в холодильник, – сначала надо поесть курочку.

Из головки ангела тут же вылезают рожки.

– Не хочу курочку! – куксится, насупившись и ручонками обхватив плечики.

Ненавижу, когда она так смотрит. Словно я монстр.

– Константин, ты еще на связи? – подает голос мобильник.

Зажимаю его между плечом и ухом, беру деревянную лопатку и пытаюсь перевернуть окорочок в шипящем масле.

– Да-да, Рубен Давидович! Я в метро… Тут очень шумно…

– В метро? – удивляется Рубен, начиная подозревать, что я ему лапшу на уши вешаю.

Какое к черту метро? А Лексус мой куда делся?

– Малая вчера сок пролила в тачке. Угнал на чистку в сервис.

– Поспеши, сынок, – делает он вид, что верит моей брехне. – Китайцы не любят ждать.

Брызнувшее масло обжигает руку. Мобильник выпадает прямо в собачью миску с водой. Псина юркает в сторону, мордой цепляется за юбчонку Бусинки, и та летит кнопкой в пол.

Перед моими глазами проносится вся жизнь. За долю секунды успеваю подхватить малявку на руки, а уже потом отключаю плиту, достаю мобильник из миски, открываю окно проветрить и с тоской гляжу на испачканный договор.

Это не жизнь. Это дурдом.

Единственная няня, которая как-то сумела поладить с Бусинкой, умудрилась выйти замуж за турка и свалить в Стамбул. В пятьдесят три самое оно экспериментировать с замужеством! А детсады для меня ад. Осточертели звонки воспитательниц и заведующих посреди совещания с жалобами, что Бусинка разбила нос Васеньке или сломала куколку Леночки. Еще эти яжмамки в чатах и те, кому одиноко по вечерам. Бр-р-р!

Передергиваю плечами, вспомнив те печальные времена. Развлечение не для чувака, на плечах которого серьезный бизнес.

– Ты меня не люби-и-ишь! – начинает хныкать Бусинка.

– Люблю, – отвечаю на автомате, возвращая ее на стул.

Не представляю, что делать с договором. Только недоумок подпишет бумагу в шоколаде. Значит, китайцев мы упустим. А без них плакало все, что я построил.

Воскресенье. Лидочка и не подумает приехать в офис распечатать еще один экземпляр. Она даже на звонок не ответит. И ключи от приемной не даст, даже если лично к ней заявлюсь с огромным букетом, шампанским и ее любимыми пирожными. Пароль-то от компьютера я давно знаю. Только Лидочка способна вбить «сдохнитварь». Такая милая…

– Не люби-и-ишь! – продолжает завывать Бусинка.

Псина уже дерет коврик «Добро пожаловать» у входной двери. Правильно делает. Слишком упоротая надпись для нашей берлоги.

– Люблю, – отвечаю тем же тоном, вытираю мобильник полотенцем и в паутине давно разбитого стекла отыскиваю номер Лидочки.

Сам себе подписываю смертный приговор. Теперь в свой обеденный перерыв, наминая бургеры, она будет метать дротики в мое фото, а не Рубена.

– Константин Сергеич, выходной же, – вздыхает она устало, наверняка уже плетя куклу Вуду в мою честь.

Спорить с ней о том, что в нашем деле понятие «выходной» абстрактное, бессмысленно. У Лиды пятидневка, с восьми до пяти и четким обеденным перерывом. Как жаль, что моя личная секретарша ушла в декрет. С тех пор словно весь мир повернулся ко мне жопой.

– Лидочка, радость моя, – растягиваю я лыбу во всю челюсть, – выручай. Китайцы меня на шашлык для Рубена пустят, если через двадцать минут я не явлюсь на встречу с ними.

– Нет, не люби-и-ишь! – не перестает Бусинка, нервно болтая ножками.

В коридоре скулит Псина, завернувшись в коврик и не зная, как из него вылезти. Зачем я вообще взял этого йоркширского терьера?!

– Так вызовите такси, номер у вас вбит в книге контактов, – вещает мне истину Лидочка.

– Нет-нет-нет, только не бросай трубку! – прошу я ее, вылетая в коридор и вытряхивая Псину из коврика. – Я испортил договор. Это наш экземпляр. На нем сегодня должны появиться китайские каракули. Если я просру контракт, Рубен сделает каракули из меня.

– Это ваши проблемы, Конст…

– Лидочка, но ты же девочка. Красивая, добрая, ласковая…

Сам не знаю, откуда столько комплиментов с языка слетает для Лидочки весом в сто двадцать килограммов и с черным поясом по карате. Ее даже Рубен боится. Взял в секретарши только потому, что ревнивая жена настояла. Но в командировках таскает с собой Вику. Она в делах сечет и всегда согласна помочь лучшему другу семьи. Единственная, ради кого я еще терплю и Рубена, и Лидочку. Не свела бы она меня с ними, так и прозябал бы в тени со своим малым бизнесом и огромным багажом продуктивного ума.

– Я же сказала, не люби-и-ишь! – продолжает реветь Бусинка. Пытается выдавить слезу, актриска.

Возвращаюсь в кухню, хватаю ее под мышку и тащу в комнату.

– Лидочка, ты же понимаешь, что если сейчас все выгорит, я тебя неплохими премиальными награжу. Помимо тех, что тебе Рубен отвалит. Другой помощницы у меня нет.

Залезаю в комод, достаю первое попавшее под руку платьице, но не угождаю Бусинке.

– Оно мне не нравится! – психует она. – Хочу зеленые штанишки!

– Зеленые штанишки в стирке, – бормочу ей, прикрыв мобилу. Не хватало только, чтобы Лидочка узнала, что я остался без прислуги.

– И сколько я получу? – идет на контакт та.

– Не знаю. Зависит от того, сколько Рубен даст. Половину от его суммы?

– Нет, Константин Сергеич, называйте твердую цифру.

Этого следовало ожидать. Лидочка палец о палец не ударит, если ее не замотивировать.

– Сколько ты хочешь?

– Сто косарей.

СТО КОСАРЕЙ?! ЗА РАСПЕЧАТКУ ГОТОВОГО ДОГОВОРА?!

В ее наглости я не сомневался. Наша фирма – единственная в стране, где секретаршу боится даже бухгалтерия. Но сто косарей?!

– По рукам, – ворчу в трубку, косясь на Бусинку, которая своими вкусными конфетками лишила меня сотни тысяч.

– Я скину вам файл договора на почту. Сами распечатайте где-нибудь по дороге, – отвечает Лидочка и скидывает звонок.

Как болван таращусь на экран.

Выходит, у нее на руках есть электронная форма, а я только что согласился отдать ей сто тысяч!

Оставляю платьице рядом с Бусинкой и бегом бросаюсь в гостиную. Скидываю с компьютерного стола стопки бумаг, кружку из-под чая, игрушки детские, игрушки собачьи, игрушки… Оу! Надеюсь, Бусинка этого не видела. Убираю пикантный девайс в ящик стола, включаю ноут, включаю принтер и молюсь, чтобы краски в картридже хватило.

Получаю письмо от Лидочки с сопроводительным ценником «100 000», отправляю договор в печать и возвращаюсь к Бусинке, пялящей на себя зеленые брючки с пятном от мороженого.

– Я не могу взять тебя с собой в этом! – говорю уже жестче.

– Тогда я останусь дома. Одна. Буду есть майонез и смотреть взрослые сериалы, – ставит мне ультиматум.

Хватаюсь за голову. Моя жизнь – сущее наказание.

Мимо пробегают страницы свежего договора в зубах Псины.

– Хр-р-р!!! – рычу ей вслед, возвращаюсь за комп и повторно отправляю договор в печать.

В этот раз дожидаюсь, пока все страницы сложатся в стопку, убираю их в кейс и торопливо залезаю в костюм. Рубашку заправлю по дороге. Галстук сую в карман. Выволакиваю Бусинку в коридор и быстро обуваю ее.

– Неправильно! – ругается она. – У меня будут кривые ножки, и меня никто не возьмет замуж!

Приходится снимать сандалии и надевать наоборот. Гляжу на ее вымазанное личико и растрепанные волосики, но понимаю, что приводить это чучело в порядок некогда. Либо она будет страшненькой и богатой, либо красивенькой, но нищей.

Сунув ноги в туфли, одной рукой хватаю ключи, другой Бусинку, кейс в зубы и выскакиваю из квартиры, тут же столкнувшись с соседкой.

– Полегче, Царев! – приветствует она меня грозным взглядом серо-буро-малиновых глаз.

Всегда пытался понять, какого они цвета. То голубые, то серые. А когда злится, кровью наливаются.

Опять пахнет цветами. Нежными, свежими. Этот аромат совсем не вяжется с ее характером. Она как роза. Захочешь сорвать – руки в кровь шипами раздерешь. Полтора года живем по соседству, а я так и не разгадал ее.

– О, Лижа, как ты фофремя! – бормочу я с кейсом в зубах. Поворачиваю ключ, убираю связку в карман и вручаю ей Бусинку. – Посиди с ней, а, – прошу, освободив рот. – Полчаса.

– Ты в своем уме, Царев? – возмущается, отказываясь от Бусинки. – Я еду по магазинам!

Гляжу на ее сарафан. Легкий, летний. Плечи голые, колени видно. Сладкая она, черт возьми! Невысокая, стройная. Глазища огромные, губы пухлые, волосы длинные, светлые, в общем, роскошные. А еще к счастью или сожалению, только с ней Бусинка находит общий язык. Увы, предложить Лизе поработать няней – преступление. Она для этого слишком крута. Дочь какого-то профессора. Ездит на собственной тачке и может позволить себе отдых на море. Я, конечно, далеко не бедствую. Рубен не взял бы в партнеры нищеброда. Но с Бусинкой особо на личную жизнь и личное пространство рассчитывать не приходится. Вот уже четыре года. От нас даже домработницы сбегают, сверкая пятками. Советуют мне всерьез задуматься о детдоме, «раз с абортом затянули».

– Потом сходишь! – Возвращаю ей Бусинку.

– Когда потом? У меня вечером свидание! Я должна купить платье!

Двери лифта разъезжаются. Я первым успеваю юркнуть в кабину.

– Полчаса! – уверяю Лизу, нажимая кнопку.

Она стискивает зубки, прижимая к себе мое взъерошенное, чумазое горе.

– Имей в виду, Царев, – предупреждает меня на прощание, – опоздаешь – я тебя в порошок сотру. И не посмотрю, что ты миллионер!

– Договорились, – подмигиваю ей с улыбкой и облегченно выдыхаю, когда двери лифта закрываются.

Глава 2. Лиза

– И что ты собираешься с этим делать?

Сенька буравит придирчивым взглядом малышку, а я – ее новый шиньон и длинные, острые когти насыщенного красного. Дружу с ней с самого универа. Но то, что она творит с собой после развода, до сих пор вызывает у меня вопросы.

Марьяна тем временем жадно грызет сочное яблоко, беззаботно болтая ножками на диване.

– Не знаю, – признаюсь со вздохом. – Наверное, ее надо умыть и переодеть.

– Еще чего! – возмущается Сенька и смотрит на свои наручные часы. – Он сказал, полчаса. Прошло сорок минут.

– Это же Царев! – напоминаю я ей. – Полчаса можно смело умножать на три.

– Знаешь, что я тебе посоветую? Если через десять минут он ее не заберет, отведи ее в их квартиру. Ключи у тебя давно есть.

– Предлагаешь бросить четырехлетнюю девочку дома одну?

– У них вроде есть собака. Не заскучает. – Сенька достает из сумочки пачку тонких сигарет и вопросительно кивает на балкон.

– Иди, – разрешаю я, хоть и не люблю коптильни в многоквартирных домах. Но лучше Есении Викторовне не отказывать. Иначе она целый год будет припоминать, какая бессердечная я подруга.

– Хотя у меня есть еще одна идея! – не перестает делиться советами Сенька, зажав двумя пальцами не подкуренную сигарету. – Обратись в органы опеки. Ребенок голодный, грязный, зареванный.

– Ее же могут забрать у отца.

– Он тебе только спасибо скажет, – усмехается подруга и, наконец, выходит на балкон, оставив нас с Марьяной таращиться друг на друга и хлопать ресницами.

– Не слушай ее, – улыбаюсь я, заметив, как начинает дрожать острый детский подбородочек. – Хочешь искупаться? У меня есть пенка. Малина со сливками.

– Хочу! – кивает она с загоревшимися глазками.