В солнечный полдень Эстер-Хаз кипит жизнью, шумит сотней голосов, пахнет невообразимой смесью ароматов… Неподалеку от Главной Аптеки располагалась редакция «Трибьюн», с другой стороны обычно галдел столичный Базар. Но улица, на которой мы высадились, была пуста.

Точно в жутком кошмаре, когда ты мечешься по темным проулкам и не встречаешь ни одной живой души…

Звуки заглохли. Затаились запахи. Только стража в невнятной темно-серой униформе топталась вокруг. Бойцы были настолько безликими, что я не опознала – это прежние или уже другие? Отправители или встречающие?

Как грамотно, как слаженно они все провернули!

И как умудрились отсечь от зоны телепортации целый шумный, бурлящий, деятельный Эстер-Хаз, замирающий лишь к ночи!

Я думала, у папы длинные руки? О нет… Они у него бесконечные, многочисленные, точно лапы китайского змеепаука!

И мы с Эриком только что попали в его липкую серую паутину.

– Без паники, куколка. Это еще не подвал, – пробормотал Эрик, бегло оценивая обстановку.

Он пересчитал бойцов, поглядел каждому в глаза. Принюхался, определяя самого аппетитного. Напряг мышцы, готовясь к прыжку, схватил меня за руку, накрепко сплел пальцы…

Мы полетим? Я и ползти готова, мимикрировав под юркую незаметную змейку.

Да, наверное, это лучший выход. Не мог папа загипнотизировать целый город – на площади, у заповедника или на улице с кофейнями должны найтись люди. И до здания Верховного Совета тут всего ничего. Уж лучше сдаться властям, чем спуститься в банковское подземелье за дверью без глазка.

– Без резких движений, Эрик, – раздалось сверху, прямо над нашими макушками. – Будет обидно, если мне придется пожертвовать родной дочерью, чтобы изловить сбежавший «ингредиент».

Папин голос я легко узнала – елейно-паточный, пробирающий до мурашек. И не сразу заставила себя поднять лицо.

Отец стоял на балконе аптекарского дома, опираясь на тонкие кованые перила и подставляя одутловатое лицо весеннему солнцу.

– Вероника, дочка, отойди от зверя за спины моих людей, – велел граф, поглаживая пузо, обтянутое зеленым сукном. – Твоя жалость к полукровым тварям сейчас ни к чему: он опасен.

Отец махнул жезлом, и два стража оторвались от безликого серого конвоя. Ухватили меня под локти и, подломив легким тычком колени, потащили назад.

– Нет, папа… Нет! – заорала я на всю улицу.

Я болтала ногами, цеплялась за руку Валенвайда, второй прижимала к себе сверток с ламбикуром.

Почему свободная пресса так глуха, когда средь бела дня чинится беззаконие?

– Я готов пойти на жертвы, а ты? – проскрипел отец свысока.

По скулам Эрика пробежала болезненная судорога, виски раскрасились венами, и он медленно выпустил мою руку. Поморщился, сжал пальцы в кулак, темнея под моим обвиняющим взглядом.

Как можно меня отпустить, как? После всего, что случилось под пляшущим каменным сводом?

– Вот так, клыкастый, – похвалил отец. – Вот так. А теперь будь послушным…

– Аррр! – рыкнул Эрик и жутко оскалился.

С двух сторон к нему приближались стражи, разматывая заряженную ловчую сеть.

– Тише, звереныш, тише, – граф помахал потной ладонью, прибивая воздух перед собой. – Не так легко было найти твою уязвимость. Но теперь уж я не промахнусь.

На балконах соседних домов показались пестрые пятна. Зеленый шелк, золотые ленты, красная роспись… И загорелые, белозубые лица, нашептывающие гипнотическую песнь.

– Интересное открытие. Древний магический гипноз слабо действует на первокровок. Капля едва покоряется, но если чуть-чуть обезволить «Имморой», то легкое внушение возможно, – лениво пояснял отец. – На ламбикуров и иные разумные расы эффект тоже сомнительный. Но при длительной парализации… Однако я отвлекся. Лучше всего он действует на полукровок. Безотказно, да, Валенвайд? Что думаешь о нашей находке?

– Думаю, Солине не нужно столько братьев. Давно пора проредить самозваную «семейку», – истекая потом, прошипел Эрик.

Его скрутили прямо у меня на глазах.

Методично сцепили за спиной руки с заострившимися когтями. Окутали сетью, толкнули на землю, заставив Эрика упасть на колени. Папа с балкона наслаждался зрелищем… и тем, что его вижу я.

Это была месть. Сладко-горькая – за побег со свадьбы, за преданную клятву рода.

Я с мольбой глядела то на балкон, то на Эрика… Снова на отца. За что они так со мной? Почему так ненавидят друг друга?

В носу свербело, грудь жгло подкатывающей истерикой. Чем больше я глядела на кованые перила, тем лучше видела еле заметную пленку, что окутала папу стеной. Защитный экран.

Он мерцал на бледном солнце, отбивая часть лучей обратно в небо, как теннисная ракетка. Граф Ланге только выглядел доступным для мстительных клыков, но на деле – просто дразнил. Забавлялся.

– А где же маги-иллюстраторы, где журналисты «Трибьюн», спешащие за новой сенсацией? – хрипло усмехнулся Валенвайд. – Кто запечатлеет твой триумф?

Со лба вампира на мостовую капали крупные капли пота. Они шипели на гладких булыжниках, исходили ядовитым паром и высыхали, оставляя белесые пятна. Я почти не слышала гипнотический напев, но чувствовала, что тот бьет прицельно в уши Эрика.

– Думаю, в этот раз мы разберемся сами, по-мужски, – предложил отец и потер ладони. – Ты ведь похитил мою дочь. Прямо со свадьбы.

– Неуж-ж-жели? – прошипел Эрик, тыкаясь лбом в горячие камни.

– Две сотни свидетелей видели, как невеста исчезла в разгар ритуала. Скандал, достойный первой полосы… – вещал папа, прохаживаясь по балкону. – Я попросил редактора придержать новость, пока мы вас не найдем и не вернем перепуганную невесту ее жениху.

– Все было не так, – я ошалело мотала головой, отказываясь верить в реальность кошмара. Задыхалась, захлебывалась горечью. – Не так… не так… В храме была Ландра, а не я…

Никто из мужчин не обращал на меня внимания. Им было плевать, что самозабвенно шепчет безмолвная кукла. Даже обморочный ламбикур окончательно отключился, запрокинув кудрявую голову и отяжелев.

– В газетах напишут, значит, так, – отрешенно пробормотал папа и почесал подбородок. – Если понадобится, мы организуем картинки «чудесного возвращения».

– Слизняк, – выдохнул Валенвайд приговор.

– Ох, ради святого тролля, Эрик, я с балкона вижу, что ее ноги исполосованы порезами, сорочка порвана, а на запястьях – следы веревок. Мое бедное, глупое дитя… Довериться чудовищу… Как трагично.

– Рррр!

– Это укус на шее? Какой глубокий, – охнул отец и картинно приложил ладонь к груди. – Представляю, сколько мерзостей он с тобой успел сотворить в отместку за Яму. Я предупреждал, дочка… Предупреждал, что у Валенвайда свои счеты с родом Ланге.

– Папа… Папа, перестань. Он не монстр, не зверь… Я сама позволила укусить. Я его люблю, – прошептала, пытаясь вырвать локти из захвата. Но стражи были точно из металла сделаны: их руки вплавились в меня гвоздями. – Люблю. И мне не стыдно за это чувство.

Эрик поднял лицо и всмотрелся пристально. Испытующий взгляд его был тяжел. Он молотом вбивал меня в мощеную улицу, как хрустальный цилиндр в землю.

И я глядела на него во все глаза. Их щипало, они слезились, но я не прикрывала век. Пусть смотрит, пусть видит, как я его… Да. Да. Если бы нет, я бы в жизни не согласилась на то, что произошло в пещере.

– А стоило бы постыдиться, – папа закатил глаза и пощелкал пальцами по экрану, проверяя надежность чар.

– М-мне? – захлебнулась я, прижимая руками зашевелившийся сверток. – Ты держал в клетках чудесных созданий, ты пленил разумных существ, ты обезволил редчайших ламбикуров и заставил их служить злу!

Про свою судьбу, израненную графскими амбициями, промолчала. Он ведь намерен вернуть меня жениху. Стряхнуть пыль с порванной сорочки, стереть кровавые кляксы, залечить царапины и, убедившись, что куколка вновь тиха и послушна, передать в руки Раскова. Будто ничего и не было. А то, что было, приукрасят в «Трибьюн».

Судьба-богиня, надеюсь, брачное ложе, неоднократно испытанное Алексом, успело сгореть со стыда… А сам жених, брошенный у алтаря, и видеть меня не желает.

Потому что невозможно стереть из памяти все, что случилось в Дебрях. Прохладный пол пещеры, волнистый каменный свод, жаркие выдохи и хрипы. Объятия, поцелуи, обостренные чувства. И Эрик со мной. А я с ним. И это нужно обоим.

Всему конец… Все кончилось, нас поймали. Свобода оказалась ложью, дурашливой выдумкой: от папиных когтей не убежать. Не скрыться ни в одной пещере. Как наивно было думать иначе.

И как мерзко становилось от мысли, что Расков по-прежнему желает нашего брака. Ребра пробивало тупой болью, хотелось усесться на камни, обхватить колени и обреченно поскуливать.

– От ищеек Совета никакого толка… – удрученно пропыхтел отец. – Я пытался решить вопрос законно. С теми полукровками, что разбили стекла в моем банке и забаррикадировали дверь. Достаточно было послать ламбикуров по следу их крови, и наутро все облезлые шавки сидели бы в клетках! Но нет же, я ведь почетный, законопослушный гражданин! Я сообщил о нападении в магтрибунал. И вшивые волчата обвели вокруг пальца лучшего мага-следопыта!

– Разве… разве в магтрибунале не твои люди? Которые докладываются теле-маго-граммами о каждом шаге? – прорычала я сквозь зубы. Ягодка скисла, забродила и вконец обезумела, раз смела перечить отцу.

Творился какой-то кошмар. Мои колени под огрызками ткани дрожали, губы тряслись, в носу хлюпало. Такой уязвимой и безвольной я не ощущала себя даже в тот день, когда получила от маменьки письмо о помолвке. Я не могла ничего сделать. Ни Эрику помочь, ни себе.

– Ну… не все. Остались еще непокорные, с принципами, – рассмеялся мой отец. – И гипноз на них, как назло, не действует. Как славно, что у меня всегда есть запасной план. Я банкир, я не могу полагаться на Судьбу и случайную удачу. Уведите животное в клетку. И… смените воду в блюдце. Наш зубастый гость, кажется, хочет пить.

Последнее предназначалось стражам. Под мой скулящий вой Эрика потащили к заговоренной двери в аптекарский дом.

На пороге стоял индус с брошью на лацкане аляписто-яркого пиджака. Пожилой мужчина с длинной черной бородой оторвал бирюзовый камень и развернулся ко входу.

– Нет, нет, папа, ты не посмеешь! Я всем расскажу, я… не позволю тебе…

Я билась раненой волчицей, стонала, хныкала, но ни один мускул на лицах конвоиров не дрогнул. Они подчинялись отцу всецело.

«Все кончено… кончено… Мы оба с Эриком проведем вечность в клетке. Каждый – свою. Каждый – в своей», – билась в висок единственная цельная мысль. Упертая. Прорывающая рубежи тошнотой.

Индус не успел приложить камень-глаз к двери.

Гул голосов вдруг ворвался в уши, словно кто-то вынул из них комки ваты. Воздух прорезали крики птиц, улица заполнилась запахами, принесенными ветром с базара. Эстер-Хаз ожил.

И на конце Аптекарской улицы показалась подтянутая фигура следователя Шо, окруженная магами в форме Магтрибунала.

– Что здесь творится? И кто поставил завесу в центре города? – издалека прокричал мужчина.

Его поджарый силуэт, увенчанный черным ежиком волос и окутанный серой аурой ищейки, приближался. Яркие карие глаза, по-восточному раскосые, впивались в балкон.

– У меня есть разрешение, – спокойно отозвался отец. – Я иногда ставлю заслон тишины… в целях защиты ваших же сбережений, мой дорогой…

– Опустите щит, граф. Вы общаетесь с официальным лицом, – потребовал Шо и приказал своим людям рассредоточиться.

– Так это не дружеский визит? – удивился папа, послушно рассыпая в пепел балконный экран.

– Едва ли… У меня к вам слишком много вопросов, – следователь поджал губы и перевел взгляд на меня. Зацепился за запястья со следами веревок, за отметину на шее, за подранные колени. – И их только что стало больше.