Поднявшись по ступенькам, я только успеваю пройти мимо Руслана, когда распахивается дверь и меня окутывает сначала запахом выпечки, а потом ароматом знакомых, цитрусовых духов. А уже через секунду я попадаю в объятия мамы.

– Наконец-то… – шепчет она растроганно. – Я все жду-жду, у нас даже кексы подгорели… А вы на улице топчетесь! Вадим, что же ты их на улице держишь?

– А что, – хмыкает брат, – ты уже разрешаешь курить в доме?

Мама морщится, а потом добродушно машет рукой.

– Ради того, чтобы увидеть свою доченьку пораньше, я и на такое согласна. Ну все, хватит стоять! Там еще папа тоже соскучился. И тетя Глаша. Давайте, все за стол! Вадим, Руслан, и ты тоже. Тоже ведь по Людмиле скучал!

Мама это говорит так уверенно, как будто действительно считает, что тот дни считал до моего возвращения. Хотя он понятия не имел вообще, что я прилетаю. Я жду, что Руслан возразит, он ведь всегда говорит то, что думает, но…

Он молчит.

И так же молча заходит в дом следом за нами.

Глава 2

– Ну как тебе? – слышу за спиной голос мамы.

Это она замечает, что я осматриваюсь. Цветовая гамма стен изменилась – стала теплых серо-молочных оттенков. Раньше мы не могли переубедить маму избавиться от фиолетово-оранжевой раскраски. Правда, ее любовь к необычному проявилась в сиреневой люстре, которая напоминала огромного ежа и в светильниках той же формы. А еще исчезли картины современных художников. Мама убеждала нас, что когда-нибудь они будут стоить баснословных денег, а художники станут известными.

– Все, – говорю я, грустно кивнув в сторону опустевшей стены, – у них шансов нет?

Мама смеется и целует меня в макушку.

– А я все думала: заметишь ты или нет, что что-нибудь изменилось? А еще… а еще волновалась, понравится ли тебе дом.

Дрожь в ее голосе заставляет меня почувствовать легкий укол вины. Я сжимаю ее ладони, говоря: я здесь, мам, я здесь, все хорошо.

Несмотря на кое-какие изменения, дом остался прежним – уютным, распахивающим свои объятия, привечающим светом и знакомыми запахами. Сняв обувь, с удовольствием чувствую прохладу, и кажется, что через мои стопы дом делится со мной своей энергией, помогает мне отдохнуть после долгого перелета.

– Нравится, мам, – говорю я, – очень нравится. Как мне может не понравиться наш дом?

Она гладит меня по плечам и отпускает, когда я замечаю папу. Он выходит из гостиной и хмурится. Он всегда хмурится. И я так рада, что ничего не меняется. Разве что на его лице добавилось несколько новых морщинок и в темные пряди затесалось несколько серебряных нитей.

Я не видела этого по видеосвязи. Или не замечала, не обращала внимания, слишком была зациклена на себе.

– Пап… – Я утыкаюсь ему в грудь, потому что он сам преодолевает разделяющее нас расстояние, наверняка почувствовав, как сильно я хочу обнять его. – Папочка, я так соскучилась!

Его рука ложится мне на спину, а потом он неловко прижимает меня к себе.

– Я тоже, – слышу спустя долгую паузу, и обнимаю его двумя руками, как в детстве.

В детстве ты знаешь, что твой папа самый сильный на свете, и он любит тебя просто так. Не каждому везет почувствовать это, когда вырастаешь. Больше требований к себе и другим, больше забот, суеты, других интересов, много капканов. У нас тоже не все получалось. Но у нас получилось это вернуть.

– Ну все, все, – он похлопывает меня по спине, – а то еще расплачусь.

Я улыбаюсь и быстро-быстро моргаю, чтобы слезинки меня не выдали. Ворчит. Наверняка снова хмурится. А сам доволен. Вадима на такие сантименты не разведешь.

Только успеваю отстраниться, как меня обнимают теплые, пухлые руки, которые я узнаю даже с закрытыми глазами – по запаху сдобы.

– Теть Глаша…

– С возвращением, моя хорошая, – бормочет она. – Это замечательно, что ты вернулась домой. Чужбина – что? А здесь люди, которые тебя любят.

Отстранившись, она ведет рукой, как бы перечисляя: мама, папа, брат и… Руслан, который стоит на пороге.

Он смотрит на меня – прямо и пристально. Даже когда понимает, что я замечаю его взгляд, все равно не отводит свой. Я сдаюсь первой, но это легко пояснить: у меня есть, чем заняться, а он мне неинтересен.

– Пойду переоденусь, – роняю я, отворачиваясь.

Ступеньки ведут меня на второй этаж. Останавливаюсь у своей комнаты, на секунду задерживаю дыхание и толкаю дверь.

Беж, много оттенков синего, полки со сказками всех стран мира, кровать с покрывалом, у которого задран один уголок – приглашение, здесь меня ждали.

– Мы ничего не меняли.

Обернувшись, замечаю маму с моим чемоданчиком. Наверное, я уже долго стою, задумавшись, потому что не слышала, как она подошла.

– Если захочешь, сделаешь все по-другому. У тебя такие красивые проекты, что я даже нашу с папой комнату готова переделать.

– Спасибо, мам, – улыбаюсь, – у меня пока не так много опыта, так что я тренируюсь на заказчиках.

Мама оставляет мне чемодан и спускается вниз. Мне выделяют двадцать минут, чтобы присоединиться ко всем. В общем, времени катастрофически мало.

Душ в первую очередь. Лето, жара, кажется, что к телу все липнет, поэтому я с удовольствием долго стою под прохладными струями. Волосы высушить не успеваю, вытерев полотенцем, просто скручиваю их в узел. Труднее всего, как всегда, мне с одеждой. Почему-то, когда собиралась, старалась брать только все самое подходящее, а сейчас ощущение, будто мне чемодан подменили.

Это платье слишком короткое, это слишком обтягивающее, это вечернее… Это нужно выглаживать. Удобней всего было бы в легинсах и длинной футболке, но у нас гости…

Поймав себя на этой мысли, я уверенно останавливаюсь именно на этом комплекте. У нас только Руслан. А для него я наряжаться не собираюсь. И специально даже не крашусь. Лицо должно отдыхать от косметики, а этому гостю уж точно все равно, как я выгляжу.

Стол накрыли на террасе, на заднем дворе. Я слышу голоса, когда спускаюсь по лестнице.

– Быстро ты, – хмыкает брат, заметив меня. – А я всех подбивал начинать, ты же обычно целый час собираешься.

– Это когда я собираюсь на какую-то важную встречу. А мы просто обедаем.

– Правильно, – поддакивает отец. – Все по-домашнему. У нас все свои.

Я бросаю в его сторону взгляд – я ведь совершенно не это имела в виду. Но молчу-молчу. К тому же есть и правда хочется.

Даже несмотря на то, что мне оставили место напротив Руслана, а он ведет себя так, будто у него задание – меня препарировать.

Медленный взгляд исследует мои влажные волосы, лицо, спускается ниже, и… обламывается, потому что я сажусь.

Я не замечаю его. Это, оказывается, куда проще, чем я полагала. Я смотрю влево – на папу и маму, вправо – на брата. А прямо для меня пустота.

Тем более что Руслан и не пытается поддержать разговор. Он и так немногословен, а тут ему, скорее всего, еще и неинтересно, потому что мы говорим обо мне. Папа расспрашивает о моем обучении, а потом довольно замечает:

– Лучшая на курсе! Вот так им, американцам! Такие вот у нас самородки! Они премии там организовывают, а берет их моя дочь! Даже какая-то там звезда захотела себе интерьер дома, который ты разработала. Слышал, Руслан? У нас, у Мироновых, всегда так!

– Нет, пап, – поправляю, – я далеко не лучшая, есть ребята куда талантливее меня.

– Ну да… – помедлив, соглашается он. – Талантливей, может, и есть. А лучшая ты для меня.

Я благодарно ему улыбаюсь. Он все-таки смог это принять – то, что я могу ошибаться, то, что я не обязана быть лучше всех. Сразу хочется разболтаться, что я и делаю.

– Просто, когда мне что-то нравится, у меня это хорошо получается. И даже если это кажется невозможным, я знаю, что так только кажется.

Я вижу, как чья-то рука тянется за солонкой, которая стоит ближе всего ко мне, и машинально пытаюсь подвинуть ее. И только когда наши пальцы соприкасаются, я понимаю, что это Руслан, и поспешно отдергиваю ладонь.

Он невозмутимо берет солонку, а мне становится душно, чувствую, что щеки становятся горячими.

– И потом, – продолжаю, – я же не сама, у меня отличный напарник. Вот Эд действительно очень талантливый, он все так четко улавливает, так тонко чувствует…

– Последний дизайн-проект вы с ним разрабатывали? – интересуется мама.

И я выдыхаю: никто ничего не заметил. А мне хватает этой пары секунд, чтобы снова чувствовать себя как ни в чем не бывало.

– Да, с ним.

– Надо было взять парня с собой, – говорит мама. – Пусть бы посмотрел на наш город, да и с тобой бы подольше побыл. Вы ведь так сдружились за эти три года. А теперь когда еще с ним увидитесь?

Я сжимаю вилку, делаю глоток прохладной воды, потому что мне снова становится жарко. И решаю, что это лучший момент.

– Скоро увидимся, мам. Я тут ненадолго. Только проведать вас – и обратно. А то растеряю все навыки. – Я примирительно улыбаюсь, чтобы хоть как-то смягчить информацию. – Здесь, конечно, есть одно любопытное предложение и пара мелких заказов, но я еще не решила: возьмусь ли за них… Хотя проект меня заинтересовал, не буду скрывать. И он же подтолкнул вылететь поскорее. Но там у нас с Эдом тоже хороший проект, он пока поработает с ним один, но мы привыкли в дуэте, и еще… И еще я выхожу замуж.

Пауза.

Долгая.

За время которой я успеваю сосчитать количество лепестков цветка на красивой новой скатерти. А потом…

– Что? – выдыхает мама. – А как же Руслан?

Мое сердце на миг останавливается. А потом я все-таки смотрю на него. Он рассказал… Он все-таки им рассказал нашу тайну?

Наши взгляды с Русланом встречаются, и я со всего размаха переношусь в прохладу зеленого леса…

Как наяву снова вижу, как иду по дорожке, петляя между массивных деревьев. Мне восемь, на мне красивое белое платье, у меня день рождения, но я незаметно ускользнула из дома.

Мне ужасно стыдно, потому что я опозорилась перед гостями. Папа так расхваливал меня, так гордился тем, что я знаю наизусть много стихотворений и отрывков из классических книг. Попросил меня выступить перед всеми, чтобы и они в этом убедились. А я не смогла.

Забыла слова. Такое ощущение, что я вообще ничего никогда не читала, а уж наизусть… Смотрела на всех, видела, как они ждут, улыбаются, но так ничего из себя и не выдавила.

Гости мне все равно похлопали, из вежливости, ну и из жалости. Мне даже достался кусок торта побольше, но я к нему не притронулась. Я видела, как сильно расстроился папа, а мне очень не хотелось его огорчать.

– Ну ничего, ничего, – сказал он, подойдя ко мне, – ты просто переволновалась. Но мы-то знаем, что ты самая лучшая, верно?

Я с готовностью кивнула.

– К тому же, – продолжил папа и подмигнул мне, – архитектору не обязательно быть искусным оратором. Даже самому лучшему.

Папа ушел к гостям, а я посмотрела на свой кусок торта, и уже даже хотела попробовать его, когда услышала сбоку шипение:

– Давай, давай, закинься глюкозой, а то память совсем никуда не годится!

Обернувшись, я увидела нашего соседа – Валерку. Он был старше на целых три года, меня терпеть не мог, и я вообще не понимала, что он делает на моем празднике. Наверное, он пришел, чтобы вкусно поесть, потому что у него на тарелке был огромный кусок торта. Как моих два.

– А у тебя, судя по всему, вообще в памяти дыра, – буркнула я, и ушла, потому что знала, что он захочет сказать мне что-то обидное.

Он всегда так делал, когда мы пересекались. Но я никому не жаловалась. Даже когда ему купили овчарку, и он обещал, что команду «фас» будет оттачивать на мне.

Это ведь мелко – жаловаться.

А плакать – некрасиво. Хоть и очень хотелось. Но я помню, что брат, если вдруг я расплачусь, вздыхал и приговаривал: «Чудовище мое, тянешь из меня жилы». Быть страшной мне не хотелось, тем более в такой день.