Идею полвека назад подсказал папа: у особого отдела должно быть что-то уникальное. Такое, чтобы с порога заявляло: «Здесь работают природники». И мама вырастила Дерево – гибрид акации, персика, ивы, клёна, глицинии, шиповника, липы, виноградной лозы и ещё десятка растений. Когда его видят впервые, то замирают с открытым ртом, а если Дерево предложит гостю гроздь винограда или персик, немое восхищение сменяется восторженными ахами и охами.

Мой день начинается с разбора почты. Вопросы, советы, предложения… Изредка попадаются и угрозы: «Природная магия опасна, всех её носителей следует искоренить». Подобные письма я пересылаю начальнику Службы безопасности Кериза. Детские просьбы «хочу живой дом» отправляю сотрудникам Государственного ботанического парка, родителям Эн и Кела. Сегодня писем немного, и я переключаю ви́зор на главный новостной канал, как раз успеваю к концу выпуска.

Ведущая воодушевлённо рассказывает об общем проекте Совета Магов и Верховного Собрания. В честь столетия со дня основания Аури на центральной площади столицы будет построен храм Семи Стихий. Завтра состоится торжественная закладка первого камня, вернее, семи камней, поскольку самые достойные представители каждой энергии положат в основание здания по камешку. Природники единогласно выбрали Рэни́ту Суэз, и мы всем отделом собираемся присутствовать на церемонии.

Заканчиваются новости выступлением понтифика. Привлекательный смуглый брюнет улыбается так лучезарно, что невольно хочется улыбнуться ему в ответ. Господину Ало́нио недавно исполнилось четыреста сорок два года, а выглядит он от силы на сто сорок. Красивый волевой облик мог бы принадлежать визоактёру, неудивительно, что ведущая откровенно восхищается понтификом. Ему необычайно идёт белоснежная мантия, которая словно усиливает сияние, исходящее от служителей Всевышнего.

– Будем уповать на то, что храм Семи Стихий положит конец нашим страхам родом из далёкого прошлого, – произносит господин Алонио. – Коли Всевышний в милости своей создал природную магию, то оспаривать Его волю – значит идти против Божественного замысла. В мире нет и не может существовать ничего такого, что возникло бы без Его ведома. И если однажды люди из алчности исказили посланное свыше, то вина лежит на отдельных личностях, а не всех носителях дара.

Дерево осторожно касается моего плеча. Оборачиваюсь и запрещаю себе краснеть: за моей спиной стоит Алан и напряжённо прислушивается к новостям. Загорелое лицо – повезло же некоторым с кожей: полчаса побыл на солнце и не ходишь круглый год бледной немощью! – непривычно взволнованно. Оторвавшись от визора, Алан переводит взгляд на меня:

– Лин, ты ведь можешь изменить внешность?

«И тебе светлого утра», – мысленно желаю я, а вслух произношу:

– Любой маг умеет создавать иллюзии. Этому обучают в старшей школе.

– Речь не об иллюзиях, – Алан энергично качает головой, отчего из косы выбивается выгоревшая прядь и придаёт ему боевой вид. – Изменить по-настоящему. На время стать другим человеком.

– Запросто. Но любой природник заметит разницу аур.

– Сегодня тот редкий случай, когда я рад, что вас в мире слишком мало. Прочие увидят лишь яркое сияние ауры мага высшего уровня. Тебе даже жетон снимать не придётся.

Из кармана он достаёт снимок и протягивает мне. На снимке – госпожа Лари́на Шеу́с, член Совета Магов. Я окончательно теряюсь, и в этот момент в кабинет заходит мама.

– Что произошло, Ал? – требовательно спрашивает она. – На тебе лица нет.

– Я забираю Лин, – отвечает он. – У нас чрезвычайная ситуация. Сегодня утром в главном храме Аури кто-то зверски убил понтифика.

Глава 2

– Почему именно Лин? – хмурится мама. – Я тоже природник, к тому же опытный следователь. Раз так нужно изобразить госпожу Шеус…

– Не просто изобразить, а выдать себя за боевого мага, – нетерпеливо перебивает Алан. – В отличие от тебя, Ани, твоя дочь, – боевик с десятилетним опытом. За время практики у неё выработались рефлексы, которые не подделаешь. А мне меньше всего хотелось бы, чтобы кто-нибудь заподозрил подмену.

– К чему такие сложности?

Мамино удивление объяснимо: я тоже впервые слышу о том, чтобы в расследовании преступления применялись подобные методы.

– Помощник понтифика, наглый мальчишка, заявил, что пропустит к телу исключительно членов Совета! – Алан сердится. – И он в своём праве: храмы – территория Всевышнего, там распоряжаются патеры. Но в Совете до сих пор нет ни одного природника. Мы же так и не утвердили кандидатуру госпожи Суэз. Мол, она «слишком молода», даже четырёхсот лет не исполнилось. Я же более чем уверен: без природника мы проглядим нечто важное. Неспроста этот парень выдвинул такое условие!

– Ты подозреваешь патера?! – мы с мамой ахаем одновременно.

– Я подозреваю всех, а особенно тех, кто препятствует следствию. Поэтому и договорился с госпожой Шеус о подмене.

– В таком случае ты многое упустил, – мама садится в моё кресло. – Во-первых, принимать облик по портрету – плохая идея. Какой у госпожи Шеус рост? Осанка? Как она ходит, разговаривает, жестикулирует? Вы можете столкнуться с её хорошими знакомыми, а не только с теми, кто видел по визору пару раз. Насколько мне известно, госпожа Шеус – дама общительная. Во-вторых, одежда. Рост Лин – сто семьдесят восемь со́нов, её брючный костюм за почтенной госпожой поволочётся по полу. Да и не носят в шестьсот лет…

– В пятьсот девяносто восемь.

– Хорошо, почти в шестьсот не носят молодёжные фасоны и облегающие блузки. Я уж не говорю о белье. Какой бы стройной ни была госпожа Шеуз, это не сорокалетняя девочка. Не хотелось бы, чтобы Лин провела день без возможности вздохнуть.

– Об этом я не подумал, – винится Алан. – И что ты предлагаешь?

– Отправляйтесь к госпоже Шеус, пусть Лин посмотрит на неё и скопирует манеры. Заодно и одолжите вещи из гардероба.

Алан подносит к лицу браслет связи:

– Госпожа Шеус, нужна ваша помощь. Сейчас будем, – он подаёт мне руку. – Идём, Лин. Твоя мама права: нужно подготовиться получше.

Хочется запрыгать от радости, словно только что вылупившийся виверн, но я осаждаю себя. Мой восторг неуместен. Убит человек, даже не просто человек – патер! И всё же это моё первое расследование убийства, к тому же вместе с Аланом! Не папки из архивов, не отчёты и сводки – серьёзное преступление, для раскрытия которого требуется моя помощь.

Из портала я выхожу необычайно сосредоточенной. Арочные своды, мраморные плиты на полу и старомодный интерьер холла свидетельствуют о том, что дом госпожи Шеус находится не в Аури. Судя по шероховатому камню, из которого сложены стены, зданию не менее шести-семи тысяч лет. Шеус выходит нас встречать в кокетливом атласном халате с кружевами. На расстоянии пяти со́неннов её легко принять за мамину ровесницу. Лишь вблизи становится заметен возраст: тщательно подкрашенные брови и ресницы и не настолько гладкая кожа, хотя на морщины нет и намёка. Она с весёлым любопытством смотрит на меня и приветливо кивает Алану:

– Неужели ты взял ещё ученицу? Шелдона тебе мало?

– Увы, это дарование мне не отдали, – разводит руками Алан. – Прошу любить и жаловать: Али́на Шэнон, дочь Кайла и Ани Шэнон. Та самая девушка, которая будет вас изображать. Надо одеть её так, чтобы никто не заподозрил подмены.

– Ух ты, природница! – карие глаза госпожи сверкают. – Алан, всё это замечательно, но тогда мне придётся сидеть дома? Не могут же параллельно существовать две Лары Шеус!

– Считайте, что у вас оплачиваемый выходной. Запритесь, не принимайте гостей, не отвечайте на вызовы и не подходите к окнам.

Госпожа Шеус понятливо кивает, берёт меня за руку и ведёт на второй этаж, в спальню.

– Жаль, что у нас мало времени, – бормочет она по пути. – А правда, что вместе с обликом вы копируете и голос?

– Да, – подтверждаю я и спешу объяснить: – Это получается само собой. Голос образуется, когда воздух проходит через грудную клетку и гортань. Если изменить внутренние органы, меняются и голосовые связки.

– Чрезвычайно интересно, – госпожа Шеус открывает шкаф и начинает перебирать наряды. – Что ж, выберем тебе платье… Почему ты морщишься?

– В платье неудобно, – отвечаю честно. – Не наклонишься и никуда не залезешь.

От звонкого смеха хозяйки дребезжат хрустальные подвески бра над кроватью.

– Дорогая моя девочка, если в старом теле ты проявишь молодую прыть, никакие наряды не спасут от косых взглядов! Я не скачу юным нэ́кром уже лет тридцать, а последние четыре года и вовсе семеню нога за ногу. Взгляни, это платье у меня любимое: оно всегда приносило мне удачу. К нему комплект белья, колготки и туфли. Переодевайся, я отвернусь.

– Вы очень добры, – смущаюсь я.

Менять облик при ком-то постороннем неловко, стараюсь проделать всё быстро. Природная энергия отличается от других, с ней следует обращаться как с разумным существом. Это не коварная мощь стихийника, не прямолинейный напор боевика и не послушная сила универсала. Магии внутри меня нужно подробно объяснить, чего я хочу. Дальше она справляется самостоятельно: перестраивает тело, уменьшает рост, прибавляет объём, осветляет, укорачивает и завивает в кольца волосы, меняет цвет радужек. Не больно, но неприятно, щекотно. Браслет связи впивается в запястье, я поскорее ослабляю замок и переставляю застёжку на целый сон. Бельё у госпожи Шеус вовсе не старушечье – очень даже стильное, винного цвета, в тон элегантному платью. Плотные колготы утягивают бёдра, удобные мягкие туфли на низком каблуке явно ношены и жать не должны. Расправляю подол и тихонько кашляю.

– Как странно видеть себя со стороны! – выдыхает госпожа Шеус. – Согласись, для своего возраста я вполне ещё ничего!

Да… Только пятьсот девяносто восемь – не сорок три. Конечно, я не постарела и физическую форму не утратила, но в чужом теле неуютно, особенно чувствуется разница в росте. Чтобы привыкнуть к смещённому центру тяжести, прохожусь по спальне, подражая мелким шажкам Шеус.

– Отлично! – восклицает она. – Теперь последний штрих – макияж. Ты-то и так красавица, а я никогда не появляюсь на людях без косметики. И надо убрать волосы, заколки в шкатулке… нет, лучше я всё сделаю сама.

Она скалывает пару моих – или своих? – боковых прядей на затылке, затем подводит мне губы помадой, а ресницы – новомодной магической тушью и смеётся:

– Крашу сама себя! Ну, Алан, ну выдумщик! Вторая сотня лет, а мальчишка мальчишкой! Серьёзное хоть дело?

Я мнусь, не зная, вправе ли рассказывать об убийстве. Шеус понимает правильно:

– И то верно: без разрешения не болтай. И не бегай! Нога за ногу, помнишь?

– Помню, – её голосом говорю я. – Спасибо, госпожа Шеус.

– Успеха, госпожа Шеус, – желает она. – Пойду старые альбомы со снимками разбирать, раз такая оказия. Забыла уже, когда я бездельничала… Слушай, а разыграем-ка мы Алана?

Она живо скидывает халат, надевает его на меня поверх платья и подмигивает:

– Расскажешь потом!

По лестнице я спускаюсь медленно. Притворяться особо не приходится: в обтягивающем платье не побегаешь. Алан с кем-то разговаривает, держа браслет у самых губ, оборачивается и строго сдвигает брови:

– Госпожа Шеус, где Лин?

– Прихорашивается, – я стараюсь копировать жизнерадостный тон госпожи Шеус. – Алан, неужели никого постарше не нашлось?

– Юность – недостаток, который проходит со временем, – он почему-то становится грустным. – Поверьте, Лин – идеальная кандидатура. Лишь бы её отец не подпалил меня пульсаром за то, что втягиваю ребёнка в серьёзное расследование.

– Я не ребёнок, – обиженно закусываю губу и снимаю халат.

Алан растерянно моргает, становясь при этом очень милым. Затем одобрительно хмыкает:

– Отлично, Лин! Слушай, я не стал говорить при Ани, но произошедшее убийство просто кошмарное. Покойным словно стая угров позавтракала. Ты не упадёшь в обморок при виде крови?