– Мы только что хотели спеть арию Елизаветы из «Тангейзера», – продолжала она.

– На два голоса? – удивился я.

– Нет, петь будет Магда, у нее прекрасное сопрано.

– С удовольствием послушаю, – сказал я.

– А я думала, вы ей подыграете, – съехидничала Марта. – Вы же русский дворянин, а они все поголовно владеют музыкальными инструментами.

– Да, особенно – балалайками.

– Меня будет кто-нибудь слушать сегодня? – капризно осведомилась фройляйн Кранц.

Ага. Кажется – уже ревнует. Ах, Марта, Марта, принесла тебя сегодня нелегкая. Дураку ясно, она мне не даст затащить свою белокурую подружку в спальню. Скорее – сама меня в нее затащит. Придется повременить с решающим штурмом машинистки из «Тодта». Я галантно ухватил Марту за локоток и подвел ее к кушетке, времен Николая Кровавого. Усадил, а сам остался стоять, якобы из почтения к певческому таланту фройляйн Кранц. Та подошла к роялю фирмы «Бехштейн». За клавиши сел какой-то немчик в чине гауптмана. Зазвучала бравурная музыка Вагнера и Магда с чувством затянула:

О, светлый зал мой, здравствуй снова!
Вновь ты мне мил, приют певцов!
В тебе его проснутся песни, —
и я проснусь от мрачных снов!
Как он тебя покинул,
пустынным ты мне стал…
Тоска проникла в сердце,
унынье – в дивный зал!
Теперь в груди трепещет радость,
теперь и ты мне стал сиять:
кто жизнь тебе и мне дарует,
тот ныне будет здесь опять!

Не будь здесь Марты, я бы пустил сентиментальную слезу, а по окончании арии, принялся восторгаться талантом исполнительницы, целуя ей руки чуть более страстно, чем требует восхищение поклонника оперного пения. Теряя очки, я лишь вежливо похлопал, когда фройляйн Кранц умолкла. И мои жидкие аплодисменты утонули в бурной овации других слушателей, подтянувшихся из соседнего помещения. Пока Магда принимала поздравления, ее подруга улучила минуту, ухватила меня за руку и вытащила в курительную, которая сейчас пустовала, потому что гости дымили всюду, где им вздумается.

– Что, Алекс, нацелился на эту сучку? – накинулась на меня Марта, впрочем – шепотом.

– Тише ты! – осадил я ее. – Хочешь остаться со мною, называй меня Базилем.

– Что со мною делаешь! – запричитала Марта. – Пропал куда-то… Я с ума схожу, а он тут хвостом вертит перед каждой вертихвосткой! – последнее слово она произнесла по-русски.

– Останься сегодня со мною, – попросил я вполне искренне. – Я ужасно соскучился!

Она сразу обмякла и упала в мои объятия. Я понял, что еще мгновение и она примется меня раздевать прямиком в курительной, куда в любой момент может вломиться кто-нибудь из гостей. Пришлось встряхнуть разомлевшую любовницу и строго произнести:

– Марта! Соберись! Ты мне нужна! И не только – как женщина. Понимаешь?

Она распрямила свой мощный стан, выпятила грудь.

– Поняла, Але… Базиль. Можешь на меня рассчитывать.

– Вот и отлично. Пойдем к гостям. Надо дождаться, покуда они расползутся.

Мы вернулись в гостиную. Магда, окруженная офицерами и белоэмигрантами, злобно зыркнула в сторону подруги. Похоже, между ними пробежала трещина, которая вот-вот превратится в непреодолимую пропасть. Война войной, а человеческие страсти остаются человеческими страстями и никакие идеологии ничего не могут противопоставить им. Впрочем Марта тут же отошла от меня и принялась кокетничать с гауптманом, который аккомпанировал ее подруге.

Это смягчило фройляйн Кранц и мне даже удалось за остаток вечера перекинуться с нею парой ничего не значащих слов. Наконец, гости начали расходиться. Немецкие офицеры вызвались проводить дам и своих «русских друзей», так как на улицах шастали патрули. Я воспользовался суматохой и умыкнул Марту в свою опочивальню. Она первым делом осмотрела комнату, обставленную, как и другие, музейной мебелью. С восхищением покачала головой.

– Твои нынешние апартаменты нравятся мне гораздо больше прежних, Алекс! – резюмировала она.

– Тсс! – шикнул на нее я. – Называй меня только Базилем.

– Да, прости! – кивнула она.

– Где ты теперь служишь? – спросил я.

– Как и Магда – в «Организации Тодта».

У меня даже дыхание перехватило от предчувствия близящейся удачи.

– А ты, значит, подался в дворяне? – проговорила Марта. – Мне Магда много рассказывала о графе Горчакофф, но мне и в голову не могло прийти, что это – ты… Вернее – твоя очередная личина.

– Не узнаю тебя, Марта, – сказал я. – Ты стала более суровой…

– После того, как графа убили, меня с пристрастием допрашивали в гестапо.

– Тебя били?!

– Нет. До этого не дошло. Они были очень вежливы, но при этом перетряхнули все мое нижнее белье… Речь шла о связи женщины арийской расы с унтерменшем… С тобой – то есть… Меня спасло только то, что ты фольксдойче… То есть – не совсем русский. Ведь ты – фольксдойче?

– А если – нет? Это что-то изменит в твоем отношении ко мне?

Она вдруг рванулась ко мне, обняла, прижалась, зашептала горячо:

– Нет, любимый! Ничего не изменит! Мне наплевать на Розенберга и его расовую бредятину. Я хочу только, чтобы поскорее кончилась эта проклятая война, чтобы мы уехали из этого ужасного города, в Германию, я хочу родить тебе полдюжины маленьких полукровок, за которых я перегрызу горло любому!

– Тогда помоги мне закончить эту войну, – шепотом ответил я, расстегивая молнию на спине, что удерживала ее длинное, черное платье.

– Я помогу, милый! – задыхаясь от вожделения, бормотала она. – Надо будет – умру за тебя! Я их ненавижу!

Поведя плечами, она сбросила платье, оставшись в прозрачной комбинашке. У меня уже не хватило терпения раздеть ее полностью. Да и она не слишком была щепетильна с моим вечерним костюмом. Полураздетые, мы рухнули на кровать, а дальше началась такая сумасшедшая скачка, что не будь дом Сухомлинского построен лет двести назад, когда такие здания возводили с огромным запасом прочности, как крепости, он бы заходил ходуном. Признаться, я и думать забыл, что совокупляюсь с этой немкой по долгу службы. И она это почувствовала.

– Ты был сегодня как лютый зверь, – еле слышно сообщила Марта, когда мы обессиленные лежали на растерзанной постели. – Никогда ты таким не был, милый… Раньше ты пользовался мною, как любой мужик, а сейчас… Ты как влюбленный оборотень… Мой Красный Вервольф…

Утром я вызвал Глашу и велел ей проводить гостью в ванную. Горничная посмотрела на меня с обидой, но выполнила поручение. Пока Марта мылась и приводила себя в порядок, я направился к князю. Аскольд Юрьевич вставал ни свет, ни заря. Сам говорил, что эта привычка осталась у него еще с кадетского корпуса. Так что разбудить его я не боялся. Старик сидел у пылающего камина, закутавшись в свой любимый шлафрок и задумчиво попивал кофе. Увидев меня, он заговорщически подмигнул.

– Доброе утро, Аскольд Юрьевич! – поздоровался я.

– Доброго утречка, Базиль! Как почивали-с?

– Превосходно!

– А наша немецкая гостья?

– Вашими молитвами, – откликнулся я. – Собственно о ней я и хотел с вами поговорить, ваша светлость.

– Вы хотели бы, чтобы она осталась жить у нас? – проницательно заметил Сухомлинский.

– Совершенно верно!

– Дом большой и мне, старику, будет веселее.

Ишь ты, раздухарился, старый пенек. Хватит с тебя и Глафиры.

– Благодарю вас, Аскольд Юрьевич!

– Фрау Зунд, если не ошибаюсь, служит у Тодта? – осведомился старик.

– Да, вероятно…

– Что ж, это весьма полезное знакомство… Я хотел бы побеседовать с нею.

– В таком случае, я приглашу ее к завтраку?

– Всенепременно, Базиль! Если не захотите лишить меня удовольствия побеседовать с милой женщиной.

Я не захотел. Завтрак прошел в непринужденной обстановке. Кроме чисто светской болтовни, вести которую старый князь был мастак, обсуждались и вполне деловые вопросы. Сухомлинского интересовала возможность сотрудничать с «Тодтом» в плане поставок древесины. Аскольд Юрьевич приехал из Парижа не только для того, чтобы вновь завладеть фамильной собственностью. Из некоторых его обмолвок, я сделал вывод, что дальнейшие жизненные планы этого семидесятилетнего старика связаны отнюдь не с родиной предков.

Князь нацелился на США, а для переезда за океан требовались деньги, ибо Сухомлинский не собирался влачить жалкое существование где-нибудь на Брайтон-бич, он намеревался обустроить свою жизнь с чисто американским комфортом, жениться и оставить состояние детям. Ну или хотя бы – тем, кого он будет считать своими детьми. Поэтому в Нью-Париже князь развернул бурную коммерческую деятельность, безжалостно вырубая леса на своих родовых вотчинах. Меня он тоже подключил к своим операциям.

Все-таки как никак я его «родственник». Я не возражал. Ведь по делам «дядюшки» я мог выезжать за пределы Пскова с надежной ксивой. Ну а то, что в местах, куда я выезжал, потом обнаруживались изуродованные Красным Вервольфом трупы немецких военнослужащих и их пособников, так это чистое совпадение. Даже в СД никому не могло прийти в голову связать эти убийства со мною. Во-первых, я был представителем солидной фирмы, принадлежащей лояльному гражданину Великого Рейха, а во-вторых, я же не один выезжал.

После завтрака я отправился провожать Марту к месту ее нынешней службы. Меня очень интересовала контора «Тодта», ибо из истории Великой Отечественной войны мне было известно, что сия организация нередко служила крышей для различных учреждений «Абвера». Поначалу я планировал проникнуть туда через Магду, но теперь у меня есть кое-кто получше. Тем более, «Тодтом» заинтересовался и князь тоже. И если Марта начнет ему помогать, то и мне будет легче туда сунуться.

– Я все утро думаю, чем я смогу тебе помочь, – угадав о чем я думаю, проговорила моя спутница.

– Ну и что ты надумала? – осторожно спросил я.

– Я могу передавать тебе копии некоторых документов, которые перепечатываю.

– Это смертельно опасно, – с искренней заботой сказал я. – Попадешься, и гестаповцы больше не будут вежливыми… Как у тебя с памятью?

– Не жалуюсь. Во всяком случае, я помню каждую минутку, проведенную с тобой.

– Вот и отлично! Сами документы мне не нужны, достаточно если ты будешь пересказывать мне их содержание.

– О, милый! Ты такой заботливый! – растрогано воскликнула Марта, едва не кинувшись мне на шею.

На улице было слишком людно для жарких объятий русского и немки. Я проводил любовницу до ворот Довмонтова города. Она подошла к часовому, протянула ему пропуск. Изучив его, солдат кивнул и пропустил машинистку к калитке. Я лениво, как и подобает прожигателю жизни, побрел в сторону городского центра. Скользнул скучающим взглядом по веренице военных грузовиков, которая выезжала из ворот «Тодта». Судя по наглухо затянутым брезентом кузовам, везли они отнюдь не стройматериалы.

Проходя мимо виселицы, я с тревогой всмотрелся в опухшие от побоев лица повешенных. Нет ли среди них знакомых. Например – Митьки. Слава богу, его среди казненных не оказалось. Значит, не попался ночью. Я скрестил пальцы, мысленно пожелав парню удачи. Не сказал бы, что этот малолетний бандюга мне нравится, но все же он был своим. Такая вот странная судьба у нас. Сошлись на военной тропке те, кто в мирной жизни на одном гектаре бы даже гадить не присели.

– Кута торопишься, тетка! – услышал я мерзкий эстонский говорок. – Что у тепя в кошелке, показывай!