И Юхан забухал каблучищами в направлении склада. Мы со Степкой, крадучись, отправились следом. Чухонец и впрямь подошел к часовому. Тот издалека принял его за своего, но диалог не состоялся. Крепкий кулак обрушился на голову полицая и тот свалился, как подкошенный. Юхан невозмутимо занял пост, предоставляя нам делать остальную работу. Мы метнулись к воротам. Степка открыл замок, приотворил створку, а я подхватил то ли дохлого, то ли отключенного эстонца и втащил его внутрь. Дальше мы должны были слинять по-тихому. Кроме ворот, на складе были вентиляционные короба, ведущие на крышу.

Напарник показал лучом фонарика на стопки матрасов, с верхушки которой, до одного из коробов, вполне можно было дотянуться, но я медлил.

– Давай, лезь! – прошептал Степка.

– Уходи один!

– Рехнулся! Ждешь, когда патруль нагрянет!

– Уходи, тебе говорят! Привет Лазарю Ивановичу!

– Ну как скажешь! – буркнул напарник и отдал мне фонарик.

Подсвечивая ему путь лучом, я наблюдал, как он карабкается по матрасам. Через несколько мгновений Степка был уже под потолком. Подпрыгнул, вцепился к край короба, втянул в него свое тулово. И пропал из виду. Было слышно, как он пробирается по вентиляционной системе, гулко отзывавшейся на его ползание. Я подошел к приоткрытым воротам и вовремя. Снаружи прозвучали громкие и нервные восклицания на эстонском, оборвавшиеся в результате двух увесистых оплеух. Я высунулся. Перед Юханом лежало еще два тела. Уж не знаю, какой степени бесчувственности. Я выдернул из-за голенища заточку.

Уж кого-кого, а полицаев в живых оставлять я не собирался. Чухонец помог мне втащить их на склад.

– Что тальше? – спросил он, озирая пыльный хлам, в котором не было ничего ценного.

– Тальше? – передразнил я его. – Дальше скажешь своему хозяину, что я спас твою жизнь. И еще – если он хочет иметь со мною дело, пусть приходит по известному ему адресу и разговаривает, как подобает дворянину с дворянином. В противном случае, я сообщу в гестапо, кто именно организовал нападение на армейский склад! А теперь думай, чью голову Серебряков первым делом положит под топор? Поверь – не мою.

– Я понял, – угрюмо пробурчал чухонец. – Я уйту и все перетам!

И он растворился в темноте. Я вернулся к обездвиженным полицаям и без всякой жалости добил их. Потом вышел наружу и аккуратно запер ворота на замок. Когда разводящий обнаружит пропажу караула, он в последнюю очередь станет искать своих людишек на складе. Скорее всего, их там найдут не раньше, чем потребуется завезти очередную партию обоссанных матрасов, ну или когда трупы начнут вонять. В любом случае и я, и Степан, и Юхан будем далеко от места происшествия. Я оглядел заслякощенный плац перед воротами. Собака, конечно, след возьмет, но пока до собак дойдет все следы уже смоет дождем. Вон тучи-то какие!

Накликал. Так как пришлось пробираться закоулками, путь до княжеских хором занял в два раза больше времени, чем потребовалось бы, возвращайся я торной дорогой. И в пути меня застиг дождь. Нахлобучив кепарик, подняв воротник и вжав голову в плечи, я брел под весенним дождем, радуясь ему, как старому другу. В спящий дом я постарался войти тихо и не через парадное. Снял мокрое и развесил его прямиком в чулане, где и держал свою «рабочую экипировку». После чего пробрался в ванную. Пощупал колонку. Она была еще горячей. Превосходно! Нет ничего лучше, чем смыть с себя грязь, после ночной вылазки.

Вымывшись, я нагишом прошмыгнул в спальню. Не зажигая света, нырнул под одеяло, сразу оказавшись в горячих женских объятиях.

* * *

– Ну и как это понимать? – осведомился я, исполнив извечный мужской долг перед обездоленным женским телом.

Глаша сладко потянулась. Даже в комнате, с плотно задернутыми светомаскировочными шторами окном, было видно, как блеснули в счастливой улыбке зубы.

– Да что тут понимать, Васенька, – сонно проговорила горничная. – Когда год за годом стелешься под старым козлом, у которого стручок увял еще при царе, так хочется почувствовать настоящего мужика. И чтоб культурного…

– Давно ты служишь у князя? – спросил я.

– Хочешь спросить, сколько мне годков? – проницательно уточнила она. – Тринадцать мне было, когда барыня, покойница, в дом меня взяла, в услужение.

– Как это – взяла? – удивился я. – Крепостное право уж лет восемьдесят, как отменили.

– Отменить-то отменили, – вздохнула она, – да у тятеньки моего землицы было мало, а детишек – десять душ, как их прокормишь?.. Я младшенькая, а старшего нашего, Петеньку, на японской убили… Вот и отдали меня барам… Нет, про барыню ничего плохого не скажу. Она меня учила, как с господами обращаться, французскому опять же… Они с барином всё на французском изъяснялись… И Аскольд Юрич снизошли до крестьянской девки… Тоже учили-с… С пятнадцати моих годочков начали-с… А после барыню холера прибрала, а барин, испужавшись, в Париж перебрался и меня с собою взял… Так с ним и езжу… Даже в Америке была… В Нью-Йорке… Дома там… Страсть Господня!.. За тучами крыш не видно… Еропланы над головами жужжат…

Последние слова Глафира пролепетала еле слышно. Засопела. А мне не спалось. Я думал о том, почему не вернулась Марта? Передумала останавливаться у князя или с нею что-то стряслось? Надо завтра, как только встречусь с своими бойцами, попытаться выяснить… Хотя какое мне дело до этой немки?.. Для утех и княжеская горничная сойдет…

Старый стручок хоть и испортил свою сенную девку, а утолить пробужденную женскую жажду так и не смог… Сон меня все-таки подстерег. Мне снилось, что я удираю от своры псов, которые гонят меня дворами заброшенных домов, спотыкаюсь о торчащую арматурину, падаю, вожак стаи прыгает мне на грудь, открывает слюнявую пасть и гавкает: «Василий Порфирьевич, вставайте, вас спрашивают!»

Открыв глаза, я удивился, что в комнате светло. Шторы раздернуты. Солнечные лучи свободно проходят сквозь стекло. Я продрал зенки. Глаши рядом нет, зато она стоит за дверью и заглядывает в щелочку. Ах вот в чем дело! Уже утро, и горничная приступила к исполнению других своих обязанностей. Сев на кровати, я кивнул ей, дескать, сейчас встану.

И когда она вышла, сбросил одеяло, соскочил с койки и начал делать зарядку. Кто бы там меня ни спрашивал, подождет. Никто из своих сюда прийти сегодня не мог, а чужой потерпит.

Отложить встречу нельзя только в двух случаях – когда приходит гестапо или – смерть, что в конечном счете одно и тоже.

После зарядки, неторопливо умылся и почистил зубы. Облачился в домашнее и только тогда прошел в гостиную. Признаться, я даже не слишком удивился, только не ожидал, что он примчится прямо с ранья. Видать, припекло. Как говорит Глафира, в речи которой то и дело проскальзывают простонародные словечки, «испужался», гнида, что я на него настучу с утра пораньше. Страх – это хорошо. Страх – это основа сотрудничества с врагом. Временного, разумеется. На пользу терзаемого Отечества. Я неторопливо прошел к креслу, уселся в него, положив ногу на ногу. Гость смотрел на меня, как мышь на кота. Прежнего надменного превосходства уже не было в его взгляде.

– Как это понимать? – процедил он, встопорщив усики.

Я усмехнулся. Аналогичный вопрос я задал Глафире, после того, как она застала меня врасплох, чем я и воспользовался.

– А так, что вы не на того напали, поручик, – ответил я. – Князь Горчаков никогда ни у кого на побегушках не был.

– Бросьте! – отмахнулся Серебряков. – Какой вы князь!.. Седьмая вода на киселе…

– Тем не менее, – благодушно отозвался я. – Я – солдат. И таких как вы, в Индокитае мы топили в болоте.

– Это угроза! – стеклянным голосом осведомился он.

– Нет. Предупреждение. Ваш человек убил трех часовых. Правда – полицаев, а не немцев, но все равно, вы же знаете, за это полагается виселица. Или думаете, что ваш здоровяк Юхан в гестапо станет выгораживать своего хозяина?

– Хорошо, – кивнул поручик, все еще пытаясь сохранить лицо. – Что вы хотите?

– С этого и надо было начинать, поручик… – кивнул я и дернул за шнурок колокольчика.

В гостиной тут же образовалась горничная.

– Глашенька, сварите нам с гостем кофе, пожалуйста, и сделайте так, чтобы нам не мешали.

Она присела в книксене и выскочила из гостиной.

– Так что вы хотели мне сказать, сударь? – спросил поручик, которому явно было не до светских любезностей.

– Вы жаждете денег, я это понимаю, – неторопливо проговорил я. – В Пскове сейчас скопились некоторые ценности. Было бы глупо всё отдать немцам. Я помогу вам приобрести их, а вы…

– Что – я?

– Будете оказывать мне некоторые услуги, не интересуясь моими целями.

– Понимаю, – пробормотал он. – Вероятно, вы работаете на разведку… Вряд ли – на комиссаров, скорее всего – на британскую Ми Шесть… Да-да, вас вполне могли завербовать в Индокитае…

– А вы работаете на Радиховского, как прежде – на Врангеля, – откликнулся я. – Не слишком ли вы низко пали, поручик?

– Да, Радиховский, по сравнению с Врангелем, плебей… Хотя в некотором роде Михаил Иванович фигура колоритная… – не без яда продолжал Серебряков. – Знаете, ведь он был главой «азиатского отдела» боевого крыла партии социал-революционеров, доверенным лицом самого Савинкова. Во время Гражданской примкнул к басмачам, но после их разгрома бежал в Манчжурию. А в тридцатых перебрался в Европу. Из революционеров Радиховский преобразился в русского националиста. Искренне верит, что Гитлер освободит Россию от большевистского ига и на трон взойдет новая династия. Надо полагать – по фамилии Радиховские…

– А вы так не считаете?

– Россия потеряна окончательно и бесповоротно, кто бы ни победил в этой войне. Нам, осколкам былого величия империи, остается только позаботиться о себе.

– И – близких нам людях, не так ли? – вставил я.

Судя по тому, как он вздрогнул, я попал в точку. Видать, поручик не просто так забрал Злату с пацаненком к себе. Этот немолодой уже служака и в самом деле решил свить уютное семейное гнездышко и не в России и уж точно – не в Рейхе, от которого через три года только пыль останется, а скорее всего – за океаном. А ведь, пожалуй, для Златы это не самый худший выход. Что ее ждет после освобождения Пскова? Как доказать, что она тоже сражалась с врагом? А даже если удастся, и СМЕРШ оставит ее в покое, каково будет жить со славой «немецкой подстилки»? А в любой из Америк Злата сможет начать новую жизнь, да и сынишку поставит на ноги. Так что я не обманываю Серебрякова, и в самом деле помогу ему разжиться золотишком.

Раздался стук в дверь. Я сказал: «Войдите!». Это оказалась Глафира со своим заветным серебряным подносиком. Поставила его на столик, разлила кофе и снова удалилась.

Серебряков взял чашечку. Пальцы его заметно подрагивали. Волнуется. Ничего. Это даже полезно. Служил одному хозяину. Затем – другому. Кто знает, сколько он их вообще сменил?.. Теперь послужит мне. Правда, я пока не решил, как я буду его использовать, но ведь нюх у него есть, значит, может оказаться не бесполезен. Вон как смотрит, словно собака на человека – своего господина. Ну что ж, надо будет бросить ему косточку… Кстати, пожалуй, уже сейчас он может мне пригодиться… Вернее – не совсем он…

Глава 6

– Прикомандируйте мне вашего здоровяка Юхана, – сказал я. – Для начала. А там видно будет.

– Что я буду с этого иметь? – осведомился Серебряков.

– Сначала – дело.

– Хорошо, я пришлю Юхана.

– Не сюда. Я его буду ждать в тринадцать часов возле городской управы.

– Договорились!

Поручик допил кофе и поднялся. Я – тоже. Проводил его до выхода. И отправился в столовую, завтракать. Князя я застал в дурном расположении духа. Что это с ним? Подагра обострилась? А может, он узнал, что Глаша ночевала в моей койке? Пожелав ему доброго утра, я занял свое место за столом. Горничная подала мне яичницу с ветчиной.