Он сказал это так трогательно, что всем стало его жалко, особенно Кассандре. Иван бросил взгляд по сторонам, на утомленную жарой сельскую улицу, открыл калитку:

– Заходите, дамы и господа.

В частном домишке учителя географии был кавардак: косыми колоннами громоздились книги, раздутые папки с тесемками прессовали друг друга, слежались подшивки журналов и газет, – но выделялся он особенным колоритом. Фотографии и репродукции по стенам! Портреты, дома, особняки. Фотографии почти все старинные. А еще географические карты. Было видно, что человек вел напряженную умственную деятельность. Исследовательскую! Иван усадил гостей рядком на старый диван, а сам взялся освобождать пространство.

– Чаю хотите? – на ходу спросил он.

– Не откажемся, – за всех ответил Крымов. – Но позже. Да, коллеги?

Коллег чай волновал мало – они с нетерпением ждали продолжения спектакля.

– Я все-таки поставлю чайник, – сказал хозяин и ушел на кухню.

Там загремела посуда, ударила из крана вода о дно чайника. Кассандра не смогла промолчать.

– Сколько у вас всего, Иван. Я о книгах и картах, – громко сказала она. – Сразу ясно – географ, педагог, ученый!

– Благодарю! – откликнулся тот и включил плиту.

– Потрафить ему решила наша красавица, – прошипел Антон Антонович своему коллеге – детективу. – Главное, чтобы чокнутым не оказался. У них тоже частенько кипучая интеллектуальная жизнь. А потом с ножом за домашними…

– Я не чокнутый, – вернулся в комнату хозяин дома. – Уверяю вас.

– Кхе-кхе, – откашлялся в кулак Долгополов. – Какой у вас слух хороший, Иван. А по батюшке как?

– Трофимович. – Он деловито кивнул: – Тимофеев Иван Трофимович. Но лучше просто Иван. Двадцать пят лет, холост, на учете в психдиспансере не состою. Имею грамоты за педагогическую деятельность. Лауреат областной олимпиады «Хочу все знать».

– Любознательными они тоже бывают, – отведя глаза, как бы между прочим пробормотал Долгополов. – Знавал я одного чудака с грамотами, так вот…

– Антон Антонович! – зашипела Кассандра и погрозила старичку кулаком.

Иван Тимофеев внимания на это не обратил. Он не просто так суетился и убирался – освобождал пространство перед стеной, сплошь покрытой фотографиями. Причем эта стена была раздвижная, за ней пряталась другая. Такие бывают у следователей и ученых, но не у школьных учителей географии. Было ясно, что молодой педагог ведет следствие. Но какое? Некоторые портреты и дома были обведены красным, черным и синим фломастерами. Гости поняли: сейчас они и должны это узнать в самой торжественной обстановке.

– Итак, – наспех убравшись, сказал Иван и посмотрел на гостей, сидевших на стареньком диване лицом к его пестрой стене. – Когда-то весь этот край принадлежал одному человеку – местному магнату, купцу Ануфрию Ферапонтовичу Столовертову. Вот он, – ткнул тыльным концом авторучки в фотографию в середине доски Иван. – Суровый и жестокий был человек и в крайней степени загадочный…

Снимок запечатлел худого длиннобородого мужика средних лет, плечистого, в черной рубахе, застегнутой под самое горло, с темными горящими глазами. Подстрижен мужик был в длинную скобку: челка, плоское темя, с боков волосы ровной волной закрывали уши.

– Старообрядец? – предположил Крымов.

– Да как вам сказать, – задумался Иван. – Этого никто не расскажет. Может, да, а может, и нет. Иные говорили, что он в своего бога верит. А другие, что он сам себе владыка.

– Это как? – поинтересовался детектив.

– А вот так. Бывают же люди, которым не нужен ни Бог, ни дьявол, сами с усами. Свои щупальца он разбросал по многим губерниям, но центр его паутины был здесь. Тут стоял его огромный деревянный терем с большим подворьем, да за целой крепостной стеной. Вот она – фотография. Деревянный замок!

– Так он стоял не в селе? – поинтересовался Крымов.

– Нет. За селом и был виден издалека.

– Но теперь его нет?

– Конечно, нет. Все сгорело во время Гражданской войны – у нас же белые и красные каждый день выбивали и кромсали друг друга. Все деревянное сгорело дотла.

– Мукомолом небось был? – полюбопытствовал Антон Антонович. – Столовертов ваш?

– В том-то и дело, что нет. Непонятно, как и чем накопил свои сокровища. Они просто были у него, и все.

– Странно, – пробормотал Долгополов.

– Еще как странно. Говорили, что досталось ему все от предков. Но на чем предки сделали деньги, – пожал плечами Иван Трофимов, – никто не знал. Но главное не это. Все знали другое: у Столовертова каменное сердце. Был он к тому времени вдовцом – уже двух жен похоронил. Детей не нажил. И про жен его слухи ходили всякие: мол, писаные красавицы, только таких он подбирал, а как выходили за него замуж, сохли год за годом и помирали очень быстро. Зато богатыми. На его деньги отцы тех невест и бросались. – Рассказчик печально вздохнул. – И губили дочек своих…

– Сколько же он давал за них? – спросил Крымов.

– Много, очень много. Первый тесть после смерти дочери уехал на Урал и там открыл ткацкие фабрики.

– Ого.

– И тут Ануфрий Ферапонтович вновь полюбил. Как влюбляются такие люди – мрачной темной любовью. В дочь разорившегося помещика, бесприданницу Елизавету Анастасьевну Марьину. Дело в том, что она была уже влюблена и обещала отдать свою руку молодому офицеру, петербуржцу Константину Пожарскому, но он тоже был беден. Вот ее фотография и его, – указал шариковой ручкой на два старинных снимка Иван.

– Да она красавица, – встав с дивана и подойдя к доске, заметил Крымов.

– Еще какая, – подтвердил Иван.

– И он хорош, – тоже приблизившись к ним, подхватила Кассандра.

Подковылял и Долгополов, раздвинул всех и вышел на первый план:

– Прямо царевна и царевич из сказки. А, Крымов? Иван-царевич и Василиса Прекрасная. Вы же про них говорили, Иван? Там, на улице?

– Про них.

– И про Кощея.

– И про Кощея говорил, – кивнул Иван.

– Значит, купец Столовертов и есть Кощей? Но ведь это образно?

– Разумеется. Ну, скорее всего, образно.

– Что значит, скорее всего?

Молодой географ пожал плечами:

– Точно сказать ничего нельзя.

– А как насчет той силы, что живет в вашем краю? – подхватил Крымов. – Отпить которой сюда приезжали многие знаменитые люди, как правило, тайком, и самые темные личности. Авантюристы Гохманы, Григорий Распутин, Лев Троцкий, Сонька Золотая Ручка, Комаровский…

– Вы уже знаете? Впрочем, конечно. Ради этого вы и явились.

– Разумеется. Но что было дальше с Иваном-царевичем и Василисой Прекрасной?

– Отец Елизаветы отказал Пожарскому. Сказал: разбогатей вначале. Заплати за красоту моей дочери. Или стань героем на войне. Наверное, он так пошутил. Но Пожарский уехал на турецкую войну. Вскоре пришла похоронка. Решив, что счастья для нее нет на белом свете, такова ее судьба, Елизавета с горя вышла замуж за купца Столовертова. И ее красота стала таять на глазах.

– Как это? – спросил Крымов. – Я не понимаю, как она «стала таять».

– А вот так. Все списывали на несчастную любовь, на горе горькое, на отсутствие детей, но слишком быстро она стала дурнеть и стареть. Год шел буквально за пять, а то и за десять. Муж как будто пил свою жену, жизнь ее выпивал.

– Жуть какая, – поежилась Кассандра.

– Еще какая. Отец быстро раскаялся, что погубил дочь, и сам вскоре умер от удара. А когда появился Константин Пожарский – он выжил, был изранен, но с орденами на груди вернулся, – Елизавета Столовертова уже лежала при смерти. Зато все отметили, как помолодел купец Столовертов. А его слуга всем разболтал: хозяин специально мукой бороду посыпает, чтобы выглядеть старше, каким и был до последней женитьбы. Письма Елизаветы попали в чужие руки. В одном несчастная говорила о том, что узнала тайну жизни и смерти своего мужа. Но что это была за тайна? – развел руками Иван. – Она не обмолвилась ни словом. Пожарский пришел проститься с ней, и она что-то успела сказать ему. Прошептать на ухо. Так и умерла со своей тайной. На ее похоронах Константин Пожарский поклялся, что убьет Столовертова. Через год он стрелял в купца-разлучника – выпустил семь пуль в грудь.

– Вот это да, – сказал Крымов. – Круто.

– Но тот выжил.

– Надо было серебряными палить, – заметил Антон Антонович.

– В смысле? – нахмурился Иван.

– Серебряными пулями.

– О чем вы?

– Продолжайте, товарищ учитель, очень интересно.

– Слуга Ануфрия Столовертова, его цепной пес, в ответ застрелил Пожарского. Вот, собственно, и все. Василиса Прекрасная умерла. Ивана-царевича, стало быть, убили. А Кощей выжил.

– Что потом стало с купцом Столовертовым? – спросила Кассандра.

– В революцию, когда его пришли арестовывать, как купца-мироеда, он исчез. Будто в воду канул. В его покоях обнаружили приживалу, калеку, хромого, с изуродованным лицом. Он только мычал. Его пожалели – взяли работать на скотный двор.

– А еще вы про ржавую Кощееву иглу говорили, – напомнил Крымов очкарику его слова, брошенные в садике. – Не забыли?

– Как тут забыть. Но это моя версия. – Учитель уставился на гостей. – Именно поэтому и не умер Столовертов, когда Пожарский его из револьвера изрешетил, потому что не мог. Хоть простыми пулями стреляй, хоть серебряными, – он посмотрел на бодрого старичка, – эффект один и тот же. Надо сломать иглу, понимаете? Все как в русских сказках. Прочитать молитву и сломать ее! А ржавой я ее просто так назвал.

– Вон оно как, – пробормотал Антон Антонович. – Стало быть, все-таки Столовертов и был Кощей? А если был, то и сейчас он где-то существует?

– Очень может быть, – кивнул Иван. – Если только иглу не нашли прежде и не сломали.

Вновь все трое многозначительно переглянулись, да так явно, что учитель географии не выдержал:

– Ну и что вы от меня скрываете? Я перед вами как на духу…

– Пока у нас только догадки, – перехватив взгляд старика, уклончиво ответил Крымов, потому что честной Кассандре, он был уверен, не терпелось выложить очкарику всю правду начистоту. – Но они стоят того.

– А почему вы таились от библиотекаря Лютикова? – вдруг спросил Долгополов.

– Только Лютиков и знает, что случилось с купцом Столовертовым, но хранит эту тайну.

– Откуда вам это известно, молодой человек?

– А он мне сам об этом сказал.

– Как это? – не поверил Долгополов.

– А вот так. Вышел как-то пьяненький из клуба, а я мимо проходил. У него был пузырь самогона. День рождения отмечал.

– Один?

– Он всегда один. Говорит: выпьем за мое здоровье, Ваня? Я говорю: давай, Пал Палыч. Ты ведь у нас свет в окошке. А я после дополнительных занятий шел – измотали меня эти бестолочи. Решил польстить ему. Он ведь и впрямь человек неглупый. Без твоей библиотеки, говорю, всем бы худо пришлось. Последний бы луч просвещения померк. Ну и выпили мы с ним. Крепко выпили. Тут он и сказал: жив купец Столовертов и ждет часа своего. Какого часа, спрашиваю. А он мне: урочного. Когда миру он понадобится. «А где же он живет?» – «А где и всегда жил: под землей. Мертвец он – тысячи лет как мертвец. Черный король. И там ему милее всего, в сырой земле». – «Ой, говорю, куда тебя понесло, Пал Палыч». А он: «Вам этого, простым смертным, не понять». Я: «Да куда нам». Ну проводил я его до дома, а потом к себе пошел. А ночью-то ко мне мысли стали приходить разные. Вдруг не все сказка, о чем говорил Лютиков…

Иван как будто задумался, и лицо его ожило, отражая фантазии разума и души. Кассандра окликнула его, требуя продолжения, но тот не услышал.

– Да говорите же, – поторопил его Долгополов. – Что в самом деле, товарищ учитель? Вы и на уроках так замираете?

– Бывает, – рассеянно кивнул он. – Так вот, формально смерть Столовертова никогда зафиксирована не была. Всем фольклористам известно: древние божества, то есть демоны, сильны только на том месте, где обретались изначально, как полноправные хозяева. В других местах они изгои – там свои демоны правят.