Огонь в камине, приглушенный сгустившимся вокруг мраком, освещал центральную комнату особняка. Ночь породила тьму, свою вечную слугу, что требовательно затягивает в свой омут любое порождение света. Но огонь опасен. Он разгоняет мрак и дарит свет. Неистовая стихия, перед которой даже ночь не смеет заявить свои права. Ничего не изменилось и сейчас. Тьма робко тянула свои рваные руки к сидящей в кресле девушке, а беснующееся пламя безжалостно рвало ее полог, тускло освещая фигуру гостьи. Борьба за лик неизвестной продолжилась. Огонь чуть притих, и тьма начала свое наступление, захватывая редкие кусочки пространства вокруг, недавно милостиво покинутые непостоянным, танцующим дикий танец пламенем. Но вот новый яркий всполох в камине, – страстная вспышка в танце, – и оранжевые языки слизали темные пятна со всего, до чего дотягивался их свет, как голодная кошка сметану со своих усов.

В мягком, с высокой спинкой кресле сидела, подобрав под себя ноги, жрица в ожидании ответа. Напротив, у высокого мраморного камина на шкуре таара, подперев локтем голову, лежал на боку маг. Его пепельно-белые локоны ниспадали на пол позади и расходились на тонкие серебристые пряди у самых корней, разделенные широкой пятерней воина, что поддерживала его голову на весу.

– Я жду, – мягко поторопила воина жрица.

– Прости, но это не имеет никакого смысла, – обреченно вздохнул воин.

– Ошибаешься. Смысл есть во всем, его просто нужно найти, – девушка прикрыла глаза. Ее обволакивала сладкая дрема.

– Значит, из меня никудышный сыщик.

Маг свободной рукой водил по гладкой шерсти, закручивал ее спиралью и просто пощипывал. То было явным признаком мыслительного процесса. Он думал.

– Объясни мне свое видение, и я открою тебе свое.

– Я не могу понять одного: зачем дарить надежду на взаимность и получать в ответ только одну любовь, если можно иметь все на свете, при этом лишь проявив интерес. Твое высказывание не имеет смысла, – воин раздраженно провел рукой по шкуре в том месте, где только что вырвал клок шерсти.

– А я думала мы уже прошли стадию гнева из-за непонимания. Когда ты злишься, сложнее увидеть истину. Даже если она перед тобой, – жрица грустно вздохнула и пристально посмотрела прямо в глаза магу. – Я могу объяснить тебе все до мельчайшей детали, привести примеры, поделиться опытом, но понять, я не могу тебя заставить. Ты должен почувствовать привязанность к кому-либо на себе, всей душой откликнуться на зов. Любовь нельзя понять разумом. Пока твои чувства лишь теория, ты обречен на поражение в любви.

– Тогда объясни свою теорию, – ехидство так и сквозило в его словах.

Предчувствуя крах жрицы, маг ухмыльнулся. Причем здесь чувства, если логики не было? Мужчина был уверен в своей правоте. Слова, однажды сказанные кем-то, не имели ни капли здравого смысла.

– Хорошо, – девушка слегка изменила позу, чтобы размять затекшие ноги. – Даря взгляд или редкое прикосновение, но оставаясь при этом холодным и бесчувственным к любящему тебя человеку, ты можешь получить выгоду от него, получить власть над ним и даже его смерть. Это правда.

Воин лениво потянулся и заложил руки за голову. Его прекрасные длинные волосы раскинулись серебристо-пепельным покрывалом под ним, а на лице заняла свое место улыбка одобрения.

– Но…

Воин слегка вскинул брови вверх и перевел взгляд с бегающих по отделанному лепниной потолку огненных зайчиков на девушку.

– Но?

– Но ты никогда не получишь его жизнь, ведь ты отвергаешь ее. Не ответив на чувства, ты никогда не увидишь этой жизни. Она обойдет тебя стороной. Только если ты подаришь надежду на взаимность, пусть самую маленькую, еле уловимую, но все же надежду, ты получишь счастье, получишь его жизнь. Ответные чувства проснуться и в тебе. Когда кто-то завоевывает тебя не холодными материальными вещами, или бездушными, как власть и преклонение, а всего лишь даря тебе счастье, надобность в остальном отпадает. Но пока ты не почувствуешь хоть каплю любви, счастье не найдет тебя. Ты так и будешь получать бездушные подношения и надоевшее тебе преклонение. Только надежда способна сотворить чудо.

В глазах воина все еще читалось непонимание.

– Объясню проще. Когда испытываешь хотя бы симпатию к человеку, ты открываешься ему, рассказываешь о своем прошлом, о привычках, о том, что тебе нравиться. Если ответных чувств нет, то твой любимый просто не обратит на тебя внимания, и все, что ты с таким трудом открывал ему о себе, будет бесполезно. Он не запомнит ничего о тебе. Он не получит твоей жизни даже при том, что ты так пытался подарить ему ее. С другой стороны, твой возлюбленный не откроет тебе ничего из своих сокровенных секретов. Он не станет рассказывать о себе больше, чем кому-либо другому. Его жизнь будет закрыта для тебя, так же, как твоя для него. Вы чужие. Поэтому умерев за возлюбленного, который не отвечает на твои чувства, ты даришь ему не жизнь, как в выражении «отдать жизнь», а свою смерть. Вы просто случайные знакомые, и не важно, как глубоко было твое чувство, счастье не настигнет тебя без взаимности.

Спокойствие. Оно распространилось по всей комнате, смежило веки жрицы, утихомирило неспокойное пламя, оставив угли тлеть, и опустилось на плечи воина. Он понял смысл и даже прочувствовал его. Слова заставили его задуматься. Мешала ли ему когда-либо его холодность? Он соврет, если скажет, что нет. Жрица была единственной, кто видел ущербность в строгом воспитании мага, а не преимущество. С ранних лет отец отбивал у него любые чувства.

«Воин должен мыслить здраво и холодно. Чувства убивают. Дашь им волю – умрешь!». – Так всегда говорил вождь племени.

Воин верил в это, свято верил. Тогда почему его накрыло спокойствие, а не презрение. Неужели он не просто понял ее точку зрения, но и прочувствовал.

Маг был сбит с толку. И это нравилось жрице. Она смогла пробиться к заколоченным в гроб и похороненным за огромной стеной чувствам. Пусть это всего лишь сомнение, но цепи, сковывающие сердце до этого момента, натянулись и жалобно заскрипели – вот-вот порвутся. Теперь вопрос времени, когда воин сможет понять себя до конца и дать волю эмоциям.

Это была маленькая, но очень важная победа в череде других, что ждали их в будущем.

***

Зомби меня задери! Как я рада наконец оказаться в своем собственном теле, и даже умерший в первые же секунды после возвращения Ласкан вызвал только радость. Я пела с таким воодушевлением очередную пакостную песенку, что на меня начали странно поглядывать – не тронулась ли я умом.

Вторым радостным событием стал Малыш, затолкавший маньяка на задворки своего сознания. Как же я соскучилась по своему ненормальному. Не обращая на остальных ни малейшего внимания, я кинулась обнимать Ванюшу и целовать его в обе щеки. Мне ответили щенячьей радостью и мертвой хваткой. Вырываться пришлось долго. Малыш был сильно напуган. Где он находился все эти двенадцать дней, я не знала, но страх был неистовым. Будто его вышибло из этого мира на время нашей путаницы, и он боялся остаться там навсегда.

Что же до Широ, то эльф спокойно подошел к Ласкану, не говоря ни слова, снял с него свою перевязь со стилетами и скрылся за деревьями, так и неся ножны в руках. Через вар пять послышался свистящий звук лезвия, разрезающего воздух, и хруст падающих деревьев. По грохоту было ясно, что срубили дерево радиусом минимум в пол тата. Ну что ж, этого следовало ожидать. Столько времени быть заключенным в беспомощном теле без возможности сражаться – это сложно далось эльфу. Ему нужно выпустить пар, но первородный никогда не сорвется перед чужаками. Даже Широ с его смешенной кровью допустит такое только в крайнем случае. Хорошо, что роща кончилась, а то не избежать нам очередной встречи с духами леса.

– Сколько осталось до границы? – поинтересовался Алкай.

– Пара тан, не больше. Как ты себя чувствуешь? – Я посмотрела на вполне бодрого оборотня.

– Вполне, если учесть, что пол вата назад у меня был расколот череп, – весело ответил огонек.

Он и вправду выглядел намного лучше, да и вернувшаяся на спокойное лицо насмешливая улыбка радовала, как никогда. Ну никак у меня не вязалась внешность Алкая с характером Салвана. Они полные противоположности. Яркий, жизнерадостный оборотень и серая, безэмоциональная рептилия.

– Правильно! К-как у оборотня справиться о здоровье, т-так пожалуйста, а к-как обо мне… – Кто-то розовый злился.

– Ты же только что переродился. Ты просто в идеальном состоянии всегда, – поддела я.

– Ага, особенно п-после того к-как твой эльф с выражением на лице «убью любого, кто подвернется, к сраным зомби» подошел к-ко мне и, излучая убийственную ауру, н-начал раздевать, – истерил феникс.

Представляю, какое выражение было у Широ, что принц заикаться стал.

– Он всего лишь снял перевязь, причем свою. Хватит преувеличивать, – попыталась успокоить.

– А я преувеличу, если скажу, что пошевелись я в момент своего раздевания, и я – труп.

– Восстающий из пепла труп, – заметила я.

– Думаю, про это Вартек в тот момент забыл, – вмешался Салван.

Он стоял, облокотившись о дерево, и вся его поза выражала лишь спокойствие и никакого присутствия недавней нестерпимой боли. Просто скала, а не мужик.

– Сомневаюсь, Салван.

– А я не сомневаюсь. Ты его не видела, Дана. Он убил бы любого, мамой клянусь!

– Что за клятвы с утра пораньше?

Ласкан подпрыгнул на месте, а наша четверка обернулась на голос. На тропинку вышел Широ. Перевязь с ножнами позвякивала у него на поясе, а лицо было спокойно и уравновешенно. Значит, пронесло.

Я верила Ласкану, но одно верить, а другое поддержать. Не стоит им знать, насколько близко к кровавой бойне мы все были. За четыреста пятьдесят весен я изучила взрывной характер учителя, и беспомощность, именно то чувство, что гарантированно выводило его из себя и могло привести к очень кровавым последствиям.

– Да так. Лес еще существует? – решила проверить состояние учителя.

– Как и раньше. Просто новая полянка появилась, заплутавшим путникам на радость, – то ли пошутил, то ли сказал правду эльф. – Пора. Сворачиваем лагерь.

Отлично. Деревья приняли на себя весь удар. Он спокоен. Осталось еще одно маленькое дельце.

– Ванюша, а где наши копытные преследователи, не подскажешь?

– Кто?

– Ясно, значит, только я в твоем теле чувствовала их. Широ, как далеко коняшки?

Первородный был удивлен, как и все присутствующие.

– Они до сих пор за нами идут? – эльф действительно был удивлен.

– Да, остроухий. Так где?

Широ замер на ват, положив ладони на землю, а потом резко поднялся.

– Эти хитрецы меньше чем в тане позади нас. Снимаю перед ними шляпу, они идеально маскируются. Не знай я, что они где-то рядом, то и не засек бы их, – эльф замолчал и задумался, но потом посмотрел на феникса и продолжил, – а ты их почувствовал, Ласкан?

Принц дернулся и обернулся. У него был весьма затравленный вид.

– Каким боком? – А это уже было возмущение.

– Не знаю, ты мне скажи. – Эльф пристально уставился на птичку.

– Широ, что происходит? Ты его и так чуть до очередной смерти не напугал, а теперь ведешь себя, как на допросе. – Что-то происходило между этими двумя, и это не прошло с возвращением в свои тела.

Эльф не ответил. Он просверлил феникса взглядом, а потом, как ни в чем не бывало, начал собирать лагерь.

– Я его боюсь, Данка. Можно я с тобой поеду? – прошептал феникс, чуть не вжавшись в меня всем телом.

– Успокойся Ласкан. Ничего он тебе не сделает, по крайней мере, пока я здесь. А ехать будешь сам, ко мне скоро транспорт вернется.

– То есть это Кайа и Палан позади нас.

– Ага, они голубчики. Кайа! Выходи несмышленыш! Конец вашей конспирации!

– Дана, ну какого голодного вампира? Мне так понравилось вас дурить. Ну скажи, что вы все это время о нас не знали? Мы же только что попались, да? – канючил подросток, прорываясь сквозь кусты. Видно его еще не было, только слышно.

– Знали и давно, но не все.

Из лесу высунулась вороная морда огромного жеребца. Пепельная грива, спутанная ветром, скрывала бесстыжие глаза кельпи. Он переминался с ноги на ногу и не решался подойти ближе.

– Двигай свои копыта сюда. Я сразу знала, что ты не вернешься домой, – спокойно призналась я.

– Откуда? – Кайа вскинул голову.

– Оттуда! Ты свои глаза видел? Горят, как две магические свечки, на таны вокруг. Это путешествие для тебя, как глоток воды для жаждущего. Не надо быть мудрецом, чтобы просчитать твои действия.