Не помню, как добралась до дома. Рюкзак с учебниками забыла в школе. Наплевать. Через пару дней первый пробный экзамен. К Черту. Сейчас не могу думать об уроках. Ни о чем не могу думать. Перед глазами красная пелена. Вваливаюсь в дом, взбегаю по лестнице наверх, запираю дверь своей комнаты, падаю на постель. В голове шум. Тело сковала боль. Все словно зажато в тиски, потому что не понимаю, не представляю, как существовать дальше. Да и вообще, как выкарабкаться из омута разящих чувств, найти силы продолжать дышать? Я словно провалилась в черный бездонный колодец, откуда нет выхода, и не может быть. Час за часом лежу неподвижно, пялясь в потолок. Бесконечные слезы никак не заканчиваются, душат. Безумная мысль: сбежать в родной город, всё отчётливей и назойливей жужжит в голове.

Не знаю, сколько времени пролежала так на кровати. Я не плакала – слезы просто тихо текли из глаз. Ни единого всхлипа. Даже такой звук выдать не под силу. Пока в дверь не постучали, и я не услышала негромкий вопрос Анны Григорьевны:

– Василина? Ты здесь?

Спешно вытираю лицо. Понимаю, что это вряд ли поможет. Но в комнате полумрак, возможно, если не зажигать свет…

– Да, я тут… Только проснулась, – отвечаю, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Зайти можно? – вопрошает бабушка. В голосе недовольство, наверное, опять будет за что-то отчитывать. Последнее время отношения у нас портятся, хоть и пытаюсь не перечить ей ни в чем.

– Конечно.

Анна Григорьевна появляется на пороге и сразу же принимается изучать меня цепким сканирующим взглядом.

– Все хорошо? Ты какая-то странная.

– Просто сонная. Все в порядке.

– Я чего пришла… Внизу тебя кавалер дожидается.

– Что? – подскакиваю на постели.

– Артур Бурмистров, говорю, возле дверей стоит. Войти отказался. Тебя на улицу вызывает, – бурчит бабушка. – Или у тебя кавалеров много? Так вот, я вам не швейцар вообще-то. В век технологий живем. Можно номер набрать, попросить выйти. Вместо того, чтобы меня гонять. Кстати, выглядит он неважно. Тот еще наглец, прийти в дом девушки сразу после драки! Лицо в крови, одежда, губа разбита… Я конечно предложила помощь. Даже скорую вызвать, парень выглядит так, что честное слово, не помешало бы. Отказался. И продолжает требовать, чтобы ты спустилась. Что происходит, Василина? Разборки, драки… Это хорошим не кончится, так и знай.

– Я не хочу разговаривать с Артуром. Скажи, пожалуйста, что уроками занята… – прошу бабушку. Но она только сильнее злится:

– Я тебе что, девочка на побегушках?

– Пожалуйста! Умоляю! – вырывается у меня.

– Так, деточка, давай рассказывай, что там у вас произошло! – безапелляционно заявляет бабушка и садится рядом со мной на кровать.

– Мы поссорились, – вздыхаю. – Не хочу больше его видеть.

– Очень информативно. Я клещами слова из тебя должна тянуть?

– Не хочу говорить об этом!

– Что он сделал?

Отрицательно мотаю головой.

– Обидел тебя? Оскорбил? Послушай, я должна знать. Или отца, хочешь приведу? Ему расскажешь?

Начинаю мотать головой с утроенной силой, из глаз текут слезы. С папой точно не смогу о таком говорить. Анна Григорьевна… В принципе, ей можно было бы открыться… но слишком больно слышать в ответ: «я же тебя предупреждала».

– Ладно. Ты была права, бабушка. Это хочешь услышать?

– Это я и так знаю. Василин, ну как ты думаешь? Жизненный опыт хоть что-то да значит! Расскажи подробнее. Если что-то серьезное этот охламон натворил – прям сейчас спущусь и веником отхожу. Даром что и так побитый. Прогоню…

– Да, прогони, пожалуйста! – вырывается крик.

– Деточка… как мне жаль. Расскажи дорогая, я постараюсь помочь…

Анна Григорьевна никогда не была со мной такой милой. Как же мне это сейчас нужно! Ничто другое не прольется бальзамом на сердце… кроме доброты и сочувствия.

– Артур… обманул меня, – всхлипываю. – Мы дружили… не по-настоящему. Это был… спор.

– Хм, а ты уверена? Если все было игрой, зачем парень сюда притащился? И стоит внизу с виноватым видом. Я тебя не раз предупреждала о нем… Но в то же время, считаю, надо разобраться. Может, все не так как тебе кажется.

– Нет. Я не вынесу разборок и копаний в этой истории! Для меня все кончено, хочу отсюда уехать!

– Перед самыми экзаменами?! – ужасается бабушка. – Перед поступлением?

– Да! Шагу в эту уродскую школу не сделаю! И в институт, где он будет учиться не пойду! Ни за что!

– Это безумие, Василина! Бред сумасшедшего! – повышает голос бабушка. – О чем ты только думаешь! Да таких Артуров в твоей жизни еще сотня будет! Но твоя судьба – одна. Сломать ее хочешь? В угоду кому?

– Мне все равно!

– Успокойся!

– Нет!

Вскакиваю с постели и бегу вниз по ступенькам. Даже мысль о том, что Артур сейчас неподалеку, бесит меня. Заставляет сердце неистово колотиться в груди. Ощущаю непреодолимую потребность прогнать его. Вышвырнуть окончательно из своей жизни. Зачем он пришел? Неужели надеется оправдаться? Снова голову мне задурить?

Выбегаю на улицу, дверь за мной захлопывается с таким грохотом, что сама дергаюсь от испуга. Как и Бурмистров, который сидит на корточках перед моим домом, обхватив голову руками. Заметив меня, Артур поднимается и делает шаг вперед. Отступаю в сторону. Молча смотрю на него в ожидании. Хотя мне все равно, что он скажет. Даже его потрепанный в драке вид – не вызывает сочувствия. Мне просто все равно. Будто в один миг мне удалили все органы, отвечающие за чувства и эмоции. Даже боль пропала. Точно ввели местный наркоз.

– Мотылек… – начинает Артур нерешительно, а меня вдруг разбирает истерический смех. Какой мотылек, если крылья отрезаны тупым ножом? Он что, шутит?

Мой смех заставляет Бурмистрова замолчать. Он снова приседает на корточки, обхватывает голову руками, словно чувствует головокружение. Возможно, заработал сотрясение. Интересно, когда и с кем успел подраться? С Якобом?

– Тебе наверняка не до разговоров сейчас. Не понимаю, зачем ты пришел! – выпаливаю тираду. – Лучше к врачу сходи! Или к невесте, пусть поухаживает! А от меня отстань! Надоело, правда! Игры ваши бессовестные, споры. Тошнит! Убирайся, и больше не подходи ко мне. Я уеду скоро… домой. Не хочу больше даже воздухом одним с тобой дышать.

– Мотылек…

– Не могу уже смеяться! – громко всхлипываю. У меня действительно от натужного смеха болит лицо. – Хватит цирка, пожалуйста.

– Василин, я не хотел, чтобы так получилось, – бормочет Артур. – Черт, я так жалею… Хотел бы все вернуть… Изменить. К сожалению, не могу. Но это не повод так расставаться.

– А как тебе надо? Как расстаться, чтобы ты понял? Что это действительно конец. Больше тебе не разыграть меня!

– Я не разыгрывал!

– Да, лишь поспорил!

– Это было давно! На дискотеке! – выпаливает Бурмистров, а я замираю. Мой первый поцелуй. Сладкое воспоминание, бережно хранимое в сердце. Даже тогда все было игрой, притворством. От накатившей боли трудно дышать. Перед глазами пелена слез. Отворачиваюсь и иду к входной двери.

– Подожди! Мотылек! Василина! Стой! – летят мне в спину сбивчивые слова. Но не могу обернуться. Вваливаюсь в дом, хлопаю дверью и сползаю вниз. Бабушка подхватывает меня в последний момент, не дав упасть.

– Ох уж эти подростковые страсти, – ворчит она. – С ума сойти можно. Ромео и Джульетта, чтоб их там… в школе, с Шекспиром этим! Так, держи, я тебе валерьянки накапала, – бабушка отводит меня на кухню и сует под нос жидкость с резким запахом. Давай, залпом. И спать. Утро вечера мудренее.

Но никакой мудрости ночь не принесла. Проснулась я разбитая, оглушенная, в состоянии апатии. Даже рюкзак, который забыла в школе, невесть как оказавшийся в моей комнате, не встряхнул меня. Даже если Артур был так мил, что принес его вчера… мне плевать. Этим он не вымолит мое прощение. Да ничем не вымолит! Пусть катится к Черту! Ненавижу Бурмистрова и его лживые поступки!

Спускаюсь вниз. Папа сидит за кухонным столом, пьет чай, погруженный в телефон. Наверняка опять переписывается с Настасьей Михайловной. Влюбленные голубки не могут дождаться момента, когда начнут жить вместе.

– Пап… – начинаю неуверенно. – Хочу поговорить о моей учебе.

– Конечно, дорогая, – поднимает на меня глаза отец. – Сам хотел об этом поговорить. Ты знаешь, я ни дня не пропускаю, мониторю твои оценки. В последнее время они упали… что начинает беспокоить.

– Папа! – вырывается у меня почти криком. – У меня здесь не получается… уехать хочу.

– Что? – вид у отца ошарашенный. – Ты меня пугаешь, Василина. Еще совсем недавно ты ни о чем таком даже не задумывалась. Все было прекрасно. Но я понимаю, в чем причина. Вы помиритесь, дочка. Такое бывает.

Меня начинает трясти. Отец уговаривает меня помириться с Артуром? Это какой-то страшный сон! Даже не думала, что отец в курсе наших отношений. Неужели Анна Григорьевна такая болтушка? Но следующая фраза расставляет все по своим местам:

– Лиза уже давно пожалела, что поссорилась с тобой. Она Настасье плакалась. Мы категорически не поддерживаем вашу ссору. Это неправильно, дочка. Ведь скоро мы станем семьей.

– Не хочу я с ней мириться!

– Василин, ну это уже совсем по-детски. Вы ведь взрослые уже девочки. Что за детский сад. Да и причин для ссоры нет… Если это ревность… Обещаю, никогда никто не будет для меня важнее, чем ты, доченька.

– Нет… Пап, я не хочу говорить о Лизе. Согласна, наша ссора глупая. Но это уже не имеет значения. И примирение мне не нужно – потому что я уеду. Все равно, даже если не разрешишь!

– Да что случилось то? – начинает сердиться отец. – Тогда объяснись! Что произошло?

– Какой ты глупый, Никон, – раздается голос Анны Григорьевны. Бабушка стоит на пороге. Конечно, подслушивала наш разговор. – А я тебя предупреждала! Знала, что этим закончится.

– О чем вы, Анна Григорьевна? – поворачивается к ней донельзя удивленный отец. – Вы знаете что с Василиной?

– Конечно знаю. Это только ты здесь – слеп как крот.

– Тогда поведайте нам свою мудрость, – нахмурившись предлагает Никон Дусманис. – Я действительно понятия не имею.

Но бабушка поворачивается ко мне и вопрошает гневно:

– И что теперь удумала? Бежать? Ты с ума сошла! Школа, экзамены. Включай мозги, деточка. Не тебя первую в мире бросили. Мужчины – они такие.

– Анна Григорьевна… – пробует вклиниться в гневную речь отец. – Я не понимаю, о чем вы…

– О том, что твоя дочь влюбилась по уши! А ты только о своей личной жизни думать способен.

От звенящего голоса бабушки у меня разболелась голова. Спорить с Анной Григорьевной всегда довольно сложно, а в данный момент ситуация сложилась далеко не из легких.

– Это правда, Василина? – взволнованно спрашивает папа.

– Нет!

– Конечно правда, а ты думаешь, из-за чего она вечерами из дома рвалась? Воздухом дышать? – ехидничает бабушка.

– Хорошо, мы обязательно все это обсудим. Вы должны были поставить меня в известность, Анна Григорьевна.

– Ничего я тебе не должна! В няньки не нанималась! И так нервы последние вытрепала с твоей дочерью. С меня хватит, больше не собираюсь. Бежать она собралась! В институт не пойдет! – злится бабушка.

– Василина, мне пора на работу. Ты знаешь, я не могу опаздывать. Мы поговорим обо всем вечером, спокойно. Но пока – никто никуда не едет…

* * *

Отец уходит, оставив меня с разъяренной бабушкой наедине.

– В отца пошла, – задумчиво заявляет Анна Григорьевна. – Самое главное – гордость, о другом не думаете!

– Нет! – возражаю запальчиво. – Дело не в гордости. – Я просто…

– А знаешь, ты права! Гордостью тут и не пахнет! Если бы она у тебя была, последнее, о чем бы ты подумала – побег! Не стала бы убегать и прятаться как трусливая мышка! Показала обидчикам, насколько они неважны и ничтожны! Назло всем получила бы диплом и поступила!