С такими мыслями и прошел этот выходной день, чтобы рано утром, еще затемно, освободившись от рук и волос Маринки, встать, одеться и пробежаться по утренней прохладе до спортивного городка. Там позаниматься на снарядах, заскочить в столовую на завтрак и встать в строй неполной эскадрильи. Летчиков в ней всего шестеро, при штате восемь. Короткий развод. У меня первый вылет, я же новенький. Для этого в эскадрилье есть старенький Як-7. У меня первая кабина, а во вторую втискивается Прохоров. Даже не запутавшись, запускаю двигатель, прикрыв заслонки, быстро прогреваю чахленький и старенький «М-105А». Его работа мне не очень понравилась, технику надо руки оторвать и отправить служить куда-нибудь на Чукотку.

– Чего башкой мотаешь? – послышалось через СПУ.

– Вернемся, если сможем, руки технарям поотрываю: два из четырех карбюраторов чистить давно пока, и настроить трамблеры.

– Выруливай! У технарей и без этой рухляди работы по самое горло!

Получил добро на взлет, прошел по коробочке, пилотаж на этом «Яке» лучше не показывать.

– Давай домой, за ручку держаться умеешь. – буркнул комэск. Сели, я подошел получить замечания.

– Ты вот, что, гвардеец, это – ЗАП, здесь свои порядки. «Як» – первый на списание, ему два летных часа осталось. Не приставай к технарям. Из-за этих гробов, их особист наизнанку выворачивает.

– А в чем дело?

– Три двигателя взорвалось за два месяца и шесть отказов в воздухе. Дело шьют, в том числе, и мне.

– А можно поподробнее и с документами? Меня же на новую технику прислали переучиться.

– А ты что, в «свистунах» понимаешь?

– Было дело, еще в сорок пятом. Мы в Ростоке базировались, там три машины освоили, без записи в летные книжки, чтобы по заднице не получать от командования. Еще тогда было ясно, что дальше на таких летать придется. Но нас перевели на Приморский фронт. Здесь такой техники не было.

– Во как! Ну пошли!

И, вместо того, чтобы начать изучать «МиГ-9» по книжкам, я его начал изучать руками. Нюхнул топливо, чихнул, и повернулся к командиру.

– А топливо не то, оно пахнет иначе.

– А другого нет, с ним прислали и вот результаты испытаний. Топливо именно это, только в НИИ ВВС и в Москве летали на немецком топливе, но его больше не выпускают.

– А где его с присадкой смешивают?

– Ну как где? Вон станция ГСМ.

И уже трое: я, инженер полка и комэск направились туда, где химичили технари.

– У меня все по инструкции!

– Покажи инструкцию.

Она у него была, для немецкого бензина «В-4».

– А какой у вас бензин.

– Какой привезут, такой и есть.

– Показывайте накладные.

Их было много, и бензины там были совершенно разные, от Г-70 до американского Б-120.

– Вот вам и разгадка: бензины разные, а таблица одна. Задача присадки получить детонационную стойкость 110. Это я хорошо помню по Ме-163. Он, как раз, летал на этой смеси. Надо делать детонационную камеру.

– Че её делать, она есть. – ответил инженер. Я не стал у него спрашивать: «Почему она не стоит в этом помещении?». Не было надобности ссориться с ним. Надо сделать так, чтобы топливо проходило нормальный контроль. К вечеру для всех восьми сортов топлива я посчитал пропорции. Заверил это дело у инженера, и подошли к начальнику штаба полка оформить все это приказом. Тот уперся.

– Это должна прислать Москва. Вы занимаетесь не своим делом.

– Товарищ подполковник, Москве абсолютно все равно, что делается в 117-м ЗАПе. Есть инструкция по эксплуатации двигателя: в летних условиях детонационная стойкость смеси должна быть 110, зимой 98. Это вы видите?

– Вижу.

– Вот результаты проверки: все партии показали 109-111. Оформляйте приказом, или я пойду к особисту. Они как раз ищут виновных в гибели трех человек и в потери семи истребителей.

– Твою мать, лейтенант!

– Не надо упоминать мою маму, тащ подполковник.

Все это повторилось и у командира. Но приказ оформили, и я поплелся по пыльной дороге в Иволгинск. Зашел в хату, а там Прохоров сидит, самогон маринкин гоняет.

– Садись, Андрюха. Степан, зови меня Степаном. Мне звонили, обругали тебя последними словами, сказали, что ты грозил пойти в особый отдел, но, чтобы приказ был. Ты знаешь, какой грех с души ты у меня снял! Я ж себе места не находил, когда троих подряд на кладбище увезли, точнее, то, что от них осталось.

– Доля нашей вины, Степан, в этом есть. Не любим мы инструкции и читаем их наискосок. Авось вынесет. Меня другое интересует: в Германии этот двигатель работал на другом топливе. Тяжелом керосине. А здесь целая инструкция, куча испытаний. Видимо для того, чтобы тягу поднять. Три трупа.

– Пей, не нашего ума дело, Андрей.

– Вопрос я этот подниму, не сейчас, когда машину освою.

– Зачем?

– Так, понимаешь, бензин – взрыво и пожароопасен. Керосин – нет. Поджечь его ой как сложно! А по нам еще и стреляют, иногда.

– А я все у тебя хотел спросить: а что это за «РБ»?

– Американский разведчик и фоторазведчик. Они у нас часто летают. А здесь – нет?

– Нет, сюда никто не летает. Большой?

– Большой, четырехмоторный бомбер. Они Хиросиму и Нагасаки бомбили.

– Вэ-29, что-ли?

– Да, только они называются «Би-29», «Боинг-29», а пишутся через нашу «Вэ». По-английски она «Би» читается.

– Все не как у людей! И как?

– Их двое было, двадцать четыре «Браунинга», а я в воздухе один оказался. У меня четыре «Браунинга» и пушка – 37 мм.

– А почему один?

– Так получилось.

– Колись! – но я отрицательно помотал головой.

– Так получилось, больше никого не было.

– Ладно, замнем вопрос. – ответил комэск, и вопросов более не задавал. Дескать, сам потом скажешь. 117-й ЗАП входил в 10-ю армию, и откровенность здесь была лишней. Но отношение ко мне комэск изменил на 180 градусов. Через две недели я сдал все зачеты по «МиГ-9» и выполнил свой первый полет на нем. А еще через неделю плачущая Маринка провожала меня на вокзале в Улан-Удэ.

– Адрес-то помнишь? Я скучать и ждать буду.

– Ждать меня не нужно, в этот ЗАП я уже больше никогда не попаду. Прощай, спасибо за всё. Все было замечательно! – В этот момент скорый поезд тронулся, Андрей успел вскочить на подножку, а бывшая хозяйка осталась на перроне.

Глава 3. Учимся летать, и учим других

В тот год офицерский состав иначе как в купе не ездил. Слухи ходили совершенно разные, готовилась денежная реформа. То говорили, что надо изъять все деньги со счетов, то наоборот, положить все в банк. Поэтому, получив 4000 рублей за два сбитых бомбардировщика, лейтенант не стал «мелочиться», и купил до Москвы купейные билеты, тем более, что воинское требование учитывалось, доплачивать пришлось совсем небольшую сумму. А ехать, не мало не много почти 6 суток! Выплаченные милицией НКПС 700 рублей он потратить еще не успел: где их было тратить? И на что? Питался в полку, в город ни разу так и не выехал. Пару раз сходил в сельмаг за всякими мелочами. Все. Квартиру оплачивала КЭЧ полка, этих денег он и не видел. Вагон был набит офицерским составом и членами их семей. Большинству требовалось попасть в Москву, а оттуда в места отдыха. Начало июля, самый «сенокос». Семейство, ехавшее из Владика, уже освоилось и в вагоне, и в купе. Ему, естественно, досталась верхняя полка. Глава семьи – достаточно пожилой полковник-артиллерист, с молоденькой женой и дочуркой трех-четырех лет. Через некоторое время Андрею предложили обменяться с женщиной-военврачом, и перебраться в купе, где ехали молодые офицеры, лейтенанты, 26-27 годов рождения, впервые направляющиеся в отпуск после окончания училища. Все стали офицерами в прошлом году, после различных училищ. Он был единственным летчиком и единственным командированным. Все ехали отдыхать. Так как пока еще не отменяли приказа на ношение личного оружия, то «некоторые товарищи», которые нам вовсе не товарищи, обходили такие вагоны стороной. Ехать было и весело, и безопасно. Перезнакомились все, настоящих фронтовиков было совсем немного. Сезон только начинался, сейчас в отпуск выгоняли тех, кто в частях не слишком нужен. Ресторан, хоть и считался «коммерческим», принимал талоны на питание по летной и армейской норме, но из всех пассажиров этого вагона этой привилегией пользовался только он, как командировочный. Остальные получили деньги вместо суточных. Кормежка значительно уступала по качеству кормежке в полку, но «куда ты денешься с подводной лодки». Скоро и этого не станет, как говорят. 2400 рублей месячного содержания было значительно больше того, что получали люди на других рабочих местах. И в два раза больше, чем у лейтенанта из пехоты. Чтобы сэкономить, молодежь активно скупала «обеды» на многочисленных остановках. Я хотел было сэкономить время, но скорый поезд шел севернее, и быстрее всего в Липецк было попасть через Москву. В общем, на восьмые сутки я попал, наконец, в кабинет генерал-лейтенанта Селезнева, Николая Георгиевича. У нас генералы ВОВ представляются эдакими старперами, с брылями, увешенными орденами, как Брежнев. Ничего подобного! Генералу еще не исполнилось сорока лет. Кроме небольшой колодки из трех рядов, с весьма серьезными орденами Суворова, Кутузова, Невского и несколькими БКЗ, на гимнастерке ничего лишнего не было. Даже нашивок за ранения. Я представился и передал ему направления.

– Вы прибыли первым, курс только объявлен. Придется немного подождать. Летную книжку дайте. – сказал начальник Высшей летно-тактической школы ВВС, поправляя зачесанные назад темно-русые волосы, не тронутые сединой.

– Не понял, вы же двадцатого года, почему училище в сорок третьем закончили?

– В октябре сорок второго поступил, в марте сорок третьего закончил.

– А где были до того?

– С конца июня 1938 года проходил службу в горнострелковых частях РККА. В сорок втором, после излечения в Алма-Ате, прошел ВЛК и был направлен в летное училище, по 246-му приказу от сентября 1942-го.

– А почему на боевые летали так мало? Черт знает, что творится! Вы посидите в приемной. В моем приказе ясно говорится, что направлять на переучивание лучших летчиков.

– У меня восемь сбитых, товарищ генерал. Два, из них, месяц назад.

– Иди, посиди, я уточню.

Я пожал плечами, мне ведь так и не сказали ни слова ни о каком приказе, по которому меня направили в ЗАП. Номер я видел, остальное было покрыто мраком секретности. Прошло минут десять, когда адъютант снял трубку и показал мне, что надо вновь посетить человека, который сейчас выставит меня вон с этих курсов. Тот не сказал мне ничего из того, что я ожидал услышать.

– Ваши документы приняты, Вы назначены в первое звено первой учебной эскадрильи переменного состава. Проверять Вас буду лично.

«Нашел, чем испугать!» – подумал я, забрал бумагу, подписанную генерал-лейтенантом, и попросил разрешения выйти. Расспросил адъютанта: где найти первую переменного состава. Из-за этих дурацких записей в летной книжке столько проблем! Но деваться было некуда. Того городка, который здесь раньше был, Вы уже не увидите. Место было шумное, известное, но меня направили не совсем туда. Там жил постоянный состав, нам же, слушателям школы, отводились места «согласно купленным билетам». Совсем недалеко от штаба. Буквально метров 150-200, и домик, где размещался штаб эскадрильи. Рядом – трехэтажные здания казарм, правда, с комнатами на двоих. Две спортивные площадки. За шоссе – несколько прудов, с пляжами и даже вышками для прыжков в воду. Хорошо сделанный городок. По этому типу многие летные военные городки были построены, давно, правда. Сейчас таких не строят. В эскадрилье вопросов не возникло, летную книжку никто не смотрел. Ко мне особо не приставали. За ужином сказали, что со мной хотели бы встретиться инженеры из Москвы. Так получилось, но курсы я закончил первым из строевых летчиков. После ужина майор, командир эскадрильи, представил меня двум москвичам, одного из которых я знал, не лично, звали его Михаил Иосифович Гуревич. Второго я не знал, его звали Владимир Ромодин. Отчество он так и не сказал. Одет был в летную куртку, я посчитал его летчиком, из-за специфических вопросов.

– Нам сказали, что вы прошли переподготовку для полетов на «МиГ-9», первым из строевых летчиков.

– Наверное это так, я не в курсе: заканчивал до меня кто-то или нет.

– Где Вы проходили эти курсы?

– В Улан-Удэ, в Забайкалье.