– В штаб ВВС Московского округа поступило вот это письмо, в котором говорилось, что ОКБ-155 готовит модификацию серийного самолета «МиГ-9» для борьбы с основным носителем атомных бомб авиации Соединенных Штатов. Готовность двух самолетов 4-й серии давали на сегодня. Я перезвонил в Липецк, генерал Селезнев был не в курсе происходящего, но сказал, что некоторое время назад из Приморского военного округа прибыл слушатель на курсы, которого сразу увезли в Москву товарищи Гуревич и Ромодин. Что они сделали, он не знает, но требуется провести проверку, в первую очередь, слушателя из Воздвиженки. Посоветовал захватить с собой человека, который сможет показать разницу в классе между заштатным летчиком и ветераном ВВС. Товарищ Гуревич отдыхает в Кисловодске, его обязанности исполняет товарищ Ромодин. Я ему позвонил, он сказал, что да, предсерийная машина прошла государственные испытания, есть незначительные замечания, погружена и завтра будет в Липецке в количестве двух штук. Я заехал за полковником Кожедубом, благо по пути, и из Монино утром мы вылетели в Липецк. Дальше ничего объяснять не буду, предлагаю посмотреть, что получилось.

И включился фильм, он был почти без звука, несколько комментарий от операторов и «главного режиссера», который командовал записать звук, переключал камеры, чтобы рассмотреть, что происходит. Комментировал Василий Сталин.

– Это первый вылет на облет машин. В первой машине – трижды Герой Советского Союза гвардии полковник Кожедуб. Во второй машине – лейтенант Старшинов* (фамилия изменена), орденоносец, участник войны, восемь сбитых, среди которых два самолета RB и FB-29, которые были действительно сбиты в районе озера Хасан, на границе с Кореей в начале июня 1947-го года. Лейтенант следует за маневрами ведущего, в точности повторяя их по указанному маршруту. На дозаправке, вы сейчас услышите, он попросил меня, ставил задачу на учебный бой я:

«Прошу зарядить орудия холостыми выстрелами.»

«Для чего?»

«Покажу несколько новинок, придуманных именно для такого исполнения машины, мне важно знать дистанцию, с которой товарищ полковник открывает огонь. Покажет это пламя выстрела.»

– Его просьба была удовлетворена. Без этого кинопулемет срабатывает незаметно для атакуемого. Это кинокамера на левом крыле. Погружен боезапас, они взлетают. Теперь смотрите внимательно, что происходит. Самолет полковника имеет темный нос, самолет лейтенанта не имеет отличительных пятен. Заход выполняет полковник Кожедуб. Здесь, явно, лейтенант слегка увеличивает скорость полета, но внешне это не заметно, чуть растянуто по времени схождение. Кожедуб прицеливается, и… – на уходящем вверх-вправо самолете Андрея, Василий остановил проектор.

– Спокойно, товарищи, я хочу показать, с другого проектора, что произошло, через фотопулемет полковника. Вот первый кадр, это вспышка выстрела, а это – пламя из форсажной камеры, как ее называют конструкторы, самолета лейтенанта. Обратите внимание на марку прицела: она смещена влево, а это второй кадр, видно, что снаряд в цель не попадет. Камера скоростная, мы ее просмотрели полностью, Иван Никитович промахнулся, точнее, лейтенант ушел от очереди из трех пушек «МиГа». Теперь продолжение основного фильма: с одного виража, лейтенант зашел в хвост лучшему асу ВВС объединенных наций. А теперь еще один маневр. Он делает вертикальную горку, каким-то образом укладывает нос, разгоняется и вновь повисает на хвосте. Полковник выполняет маневры, но бесполезно. Машины у обоих совершенно одинаковые. А это их объяснения на стоянке.

«Товарищ лейтенант, полковник Кожедуб дважды условно сбит. Иван.»

«Андрей».

«Покажешь, все покажешь!»

«Спарка нужна, чтобы руки, ноги и голова запомнили».

«Заметано».

– Оба участника вылета в этом зале, товарищи. Товарищи летчики, прошу встать! – скомандовал генерал Сталин.

Мы выполнили приказание, свет в зале уже горел, первым к нам подошел маршал Василевский, поздоровался с Кожедубом, они были знакомы, Иван Никитович был очень известен. Затем маршал сделал шаг в сторону и встал напротив меня, я представился и пожал протянутую мне руку.

– Лицо знакомое, мы встречались?

– Так точно, вы мне вручали вот этот орден, и я летал в составе прикрытия Вашего борта, как ведомый подполковника Муравьева. Три недели Вас прикрывали, в Китае, в Корее, и в Японии, Вы летали туда на подписание Акта капитуляции.

– Да-да, единственный старшина в эскорте, помню. Я Вам тогда лейтенанта присвоил.

– Приказ тот так и не поступил, товарищ маршал. В полк вернулся штатный командир, еще до нашего возвращения из Японии. Звание лейтенант я получил в июне этого года, после боя над Хасаном.

– Лейтенант, в чем причина такого к вам отношения со стороны командования полком? – прозвучал вопрос со стороны старшего Сталина.

– Для того, чтобы ответить на этот вопрос, товарищ Сталин, необходимо вложить в мое личное дело вот эту бумагу, заверенную особым отделом 1-го гвардейского авиакорпуса еще в 1943-м году. Её изъял из дела второго июня 1947 года адъютант командующего 10-й воздушной армией. Когда он вышел подписать направление на переучивание в 117-й ЗАП, я извлек ее из мусорной корзины для бумаг.

– Зачем?

– В ней говорится о том, что я знаю, где находится моя кандидатская карточка, выданная мне 5-го мая 1942 года на Ленфронте политотделом 1-й горнострелковой бригады народного ополчения. Она была закопана на Клухорском перевале в сентябре 42-го, вместе с остальными документами шести человек, оборонявших этот рубеж и не пропустивших немцев через него. Но попасть на перевал и доказать это, я за все время так и не смог. В отпуске с 1940 года я ни разу не был.

– Раз вы удержали перевал, почему не достали документы? – задал вопрос белобородый генерал-полковник.

– О том, что мы удержали перевал, я узнал в госпитале в Алма-Ате. Вот эта нашивка за те ранения. Там прошел ВЛК и закончил ускоренный курс 2-й Одесской авиашколы в городах Фрунзе и Кант. Оттуда попал в свой гвардейский полк, но успел сделать всего два боевых. 5-го июля 1943-го получил три проникающих ранения, но сел, моим ведущим был старший лейтенант Муравьев, комэск. Вернулся в полк я только в августе 1944-го. Муравьев вновь взял меня своим ведомым. За первый же боевой вылет я получил орден Красного Знамени: обнаружил аэродром противника, на который из Кенигсберга перелетела 3-я группе 54-й дивизии немцев. Меня тут же забрал у Муравьева ведомым новый командир полка, бывший адъютант командующего армией. А через два дня он промахнулся по «фоккеру», который добивал самолет командира полка «Нормандия-Неман», хотя атаковали мы из удобнейшей позиции: сверху и сзади противника. Он промахнулся и проскочил, а я этот «фоккер» сбил. Разрешения на атаку он мне не давал. Я получил первый выговор: оставил командира без прикрытия, на целых три секунды, я его успел догнать, еще на выходе из атаки. На «фоккер» ушло менее трех секунд. А после получения мной французского ордена, мы стали врагами. Но я так и летал его ведомым, на боевые сам он прекратил летать, вообще. И меня не пускал. Муравьев меня использовал как инструктора по вводу молодежи в строй. Исполнял его обязанности. И сейчас просит вернуться в полк, и занять это место. Вот его письмо.

– И почему такая любовь у командира полка к старшине? – довольно ехидно спросил все тот же генерал-полковник. Позже выяснилось, что его фамилия Булганин, и он – министр обороны, из политруков, Членов Военного Совета.

– Так, товарищ генерал, в сорок третьем, та очередь, которая мне грудь пробила, предназначалась Муравьеву. Затем он меня прикрыл и помог сесть. Мы друг другу жизнью обязаны. А «сурок»? «Сурок» – он чужим был. Ни летать, ни стрелять, ни командовать не умел, только пил и спал. Сейчас об этом можно открыто говорить: его и его дружков их же жены сделали рядовыми запаса.

– О, господи! Василий, надо бы помочь лейтенанту найти то, что он закопал на перевале. – неожиданно сказал Сталин, – А то ведь точно придется еще раз разбирать его персональное дело! Где-то уже заготовлена бумажка, что он скрыл, что вступал в партию и его не приняли. С этим вопросом все понятно, товарищи. Давайте перейдем к делу. Полковник Кожедуб! Что вы можете сказать о новой машине?

– Пока – ничего, товарищ Сталин. Её предстоит осваивать, чтобы летать, как летает он. Самолет, явно, приспособлен для боя отличным летчиком-истребителем. По техническим деталям сказать ничего не могу. Пересадка на него не вызвала никаких сложностей. По обычному управлению – он не отличается от самолета «МиГ-9» первой серии. Но проделанные Андреем маневры показывают, что предстоит еще много работать, чтобы так использовать заложенные в него преимущества, как это делает Андрей. Извините, лейтенант Старшинов.

– Давайте пройдем в мой кабинет. – предложил Сталин, повернулся и двинулся на выход из кинозала. Никаких дополнительных указаний не последовало, все присутствующие пошли за коренастой фигурой «вождя».

Глава 5. 21 сентября 1947 года

В кабинете мне отвели место напротив Микояна, не к добру это! Плюс не знал я: кем был этот генерал-лейтенант с каменным лицом, наверняка, ведь, большой начальник. Военных Сталин посадил чуть дальше, и разговор пошел о том, какие технические новшества позволили резко увеличить маневренность машины. В основном, Сталин допрашивал Ромодина, не Микояна. Последний, в основном, отвечал на вопросы, касающиеся организации производства и наращивания количественных показателей по выпуску машины.

– Да, товарищ Сталин, нами было установлено, без потери самолета, что на высотах выше 11000 метров происходит остановка двигателя из-за применения 57 и 37 миллиметрового орудия, из-за помпажа двигателя пороховыми газами. Предыдущие испытания не выявили этого недостатка, так как стреляли под другим углом к горизонту.

– А кто дал команду изменить угол?

– Андрей Васильевич, который высказал предположение, что при уменьшении подпора, при положительных углах атаки, это обязательно случится. Мы подготовили машину к повторным пускам двигателей, и убедились, что действительно, при стрельбе снизу-вверх в обоих двигателях происходит срыв факела. Это ведет к чрезвычайной ситуации в воздухе.

– А вам откуда это было известно? – спросил Иосиф Виссарионович, посмотрев на меня.

– Разбор двух летных происшествий в 117-м ЗАПе.

– Летные происшествия тоже приносят пользу? – усмехнулся Сталин.

– Сами по себе – нет, это неприятное явление, а вот корректный разбор, без огульного обвинения летного состава, он позволяет установить причину. К сожалению, чаще всего, разборы делаются людьми, которые стремятся переложить ответственность с больной головы на здоровую. Технической грамотности в полках не хватает. До войны существовала независимая комиссия, сейчас она прекратила свою работу.

– Товарищ Хруничев, в ваш огород камешек.

– Это не мое постановление. – буркнул человек с каменным лицом. Он, оказывается, министр МАПа.

– Да, отменили МАК не вы, но и не возобновили его работу.

– Бюджет не позволяет держать такую кучу специалистов фактически без работы.

– А Вы как считаете, лейтенант?

– Сэкономим больше, если будем корректно проводить расследование каждого инцидента. Кстати, у нас до сих пор обучают стрельбе по воздушной цели используя конус в качестве мишени. Мы наступали на Приморском участке, в составе первого Прибалтийского, и стояли в Грайфсвальде, там находилось крупнейшее училище Люфтваффе. Немцы для обучения стрельбе использовали самолет-мишень «Fi-157», радиоуправляемую, и полигон был оборудован соответствующими радиостанциями и средствами наблюдения. У нас такого до сих пор нет. Я в то время отвечал за ввод летчиков, и попробовал эти самолетики, и сам, и молодежь на них погонял. Там можно стрелять под любым углом, а у нас наиболее часто используемые в бою курсовые углы закрыты самолетом-буксировщиком, и мишень не уклоняется от атакующего. Мы поднимали этот вопрос еще в сорок пятом, но самолеты-мишени так и не появились.