Я горжусь дочерью. Так сильно, грудь сжимается от нежности. Как можно в таком возрасте настолько тонко чувствовать, так красиво передавать эмоции через цвет и форму? Ее рисунки – это не просто детские каляки-маляки, в них есть душа. Настоящая, глубокая.

Но здесь, в этом доме, ей никогда не дадут раскрыться. Никогда не оценят ее талант. Ее отец… Он не относится серьезно к ее творчеству. Несколько раз я пыталась достучаться, но тщетно. Дочь ничего не добьется, пока живёт в этом доме, которая больше похожа на золотую клетку.

Я сжимаю зубы, прогоняя эту мысль. Сабина должна выбраться отсюда. Должна жить в месте, где ее любят, где ценят каждую ее эмоцию, каждую мечту.

– Мам, смотри! – дочь поднимает голову, протягивая мне лист. Ее глаза сияют – так, как сияют только у детей, когда они ждут одобрения.

Я смотрю на рисунок. И чувствую, как горло сжимается от эмоций. Она нарисовала нас. Меня и ее. Мы держимся за руки. А вокруг – солнце, цветы, и никакой тени от высоких стен этого дома.

Она тоже хочет выбраться. Хочет оказаться там, где ей будет по-настоящему хорошо. Где нет места Феликсу, хоть он и ее отец…

– Очень красиво, родная. Я в восторге.

– Мамуль… – Дочь обнимает меня и кладет голову на мои плечи. – Я так хочу уехать отсюда… Далеко-далеко.

Я тоже, милая. Я тоже.

– Давай нарисуем красивый дом? В каком бы ты хотела жить…

– Хорошо.

Сабина берет чистую бумагу и берется за дело. Я машинально провожу рукой по волосам дочери, поправляя выбившуюся прядь. В этот момент чувствую, как на мне задерживается чей-то взгляд.

Поднимаю глаза и сразу встречаюсь с ним.

Охранник. Один из людей моего мужа. Стоит чуть поодаль, привалившись к колонне беседки, и смотрит прямо на меня. Глаза ленивые, наглые. Улыбка – противная, неприятная. От которой пробегает холод по спине. А потом он вдруг подмигивает.

Меня передергивает.

Я тут же возвращаю внимание обратно на рисунок Сабины, но ощущение чужого взгляда не исчезает. Напротив, кажется, он прожигает во мне дыру.

Мне никогда не нравилось окружение мужа. Эти люди – не просто охранники. Они чувствуют свою власть, свою безнаказанность. И каждый раз, когда я сталкиваюсь с кем-то из них, внутри поднимается тошнота. Они прекрасно знают отношение мужа ко мне и нашей дочери. Знают, что он никогда не поддерживает нас. Даже когда водитель оскорбил меня, Феликс встал на его сторону. Поэтому неудивительно, что ведут эти люди себя так нагло.

– Мам, а тебе нравится? – звонкий голос Сабины вытаскивает меня из мыслей.

Я моргаю, сосредоточившись на ее рисунке, заставляю себя улыбнуться.

– Очень, милая. Ты умница.

Но внутри остается неприятный осадок. Я изо всех сил стараюсь не показывать дочери свои переживания.

Около часа ещё проводим тут.

Сабина выводит линии осторожно, старательно. Маленькая ручка крепко сжимает карандаш, и на белом листе медленно появляется дом.

– Смотри, мама, – шепчет она, проводя последний штрих на крыше.

Я наклоняюсь ближе. На рисунке – одноэтажный дом с большими окнами. Светлый, такой красивый. Вокруг него аккуратно расставлены кусты роз. Их бутоны яркие, живые.

Высокий деревянный забор. Не суровый, не закрытый от мира, а тёплый, домашний, с красивыми узорами на досках.

Сабина улыбается, чуть наклоняет голову, любуясь своим творением.

– Здесь можно жить счастливо, правда? – спрашивает она, все еще глядя на рисунок.

Я не сразу нахожу, что сказать. Но киваю.

– Конечно, милая. Конечно.

– Альбина! – слышу я голос мужа. – Сюда! Живо!

Сабина быстро собирает вещи в портфель, прячет рисунки. Ведь знает, что Феликс начнет кричать сильнее, если увидит их.

Заходим в дом.

– Иди в комнату и не спускайся.

– На что снова папа разозлился? Мы же ничего плохо не делаем.

Не делаем. Мы никогда ничего плохого не делаем, но он все равно находит повод орать.

– Беги к себе, родная.

Жду, когда она поднимется. Лишь после того, как слышу хлопок двери, иду в кабинет Феликса.

– Что случилось? Ты почему кричишь?

– Какого черта с охранником переглядываешься?

– Что?! – моему возмущению нет предела. – Ты совсем свихнулся? Что ты несёшь?

– Я все видел. Хватит отрицать! – схватив меня за руку, дёргает на себя. – Значит, тебе мало меня, да? Решила на стороне интрижки завести?

– Что за бред? Господи, да ты лучше своих псов убери от жены и дочери как можно дальше! Все ты видишь не тем местом! Отпусти! Не трогай меня!

– Не трогать? Я имею право делать все, что хочу! Ты моя жена, ясно?

– Жена? – усмехаюсь. – Почему-то ты это вспоминаешь, когда нужно на ком-то отыграться! Боже, да меня тошнит от тебя!

– Тошнит, значит?! Ну я тебе сейчас покажу! – Муж толкает к дивану, а сам нависает сверху. – Как надо поимею, а потом отправлю к тому охраннику. Пусть он тоже наслаждается.

Глава 2

– Что ты делаешь?! Не трогай меня, слышишь?! Не трогай!

Всё происходит слишком быстро.

Я даже не успеваю понять, что случилось. Как мы опять докатились до такого состояния, по какой причине муж взбесился. И почему я снова во всем виновата…

Его рука резко взлетает, а потом со всей силой обрушивается на мою щеку. Голова дергается в сторону. Мир перед глазами плывет. Горячая, обжигающая боль мгновенно разливается по лицу.

– Ты что, думаешь, я слепой?! – Его голос, полный ярости и презрения режет слух. – Флиртуешь прямо у меня под носом?!

– Ч-что?.. – До меня все доходит слишком поздно. Опять я не успеваю осознать смысл сказанного, как следует еще один удар – на этот раз сильнее, хлеще.

Я падаю на пол, инстинктивно хватаясь за ноющее лицо. Щеки пульсируют болью, губы дрожат.

Муж стоит надо мной, тяжело дышит, сжимает кулаки. Глаза темные, злые, полные ненависти.

Я не двигаюсь. Только сквозь шум в голове слышу, как бешено колотится собственное сердце.

Нужно встать. Нужно подняться к себе, а лучше в комнату Сабины, но… Нет ни сил, ни желания.

Я не могу. Если она увидит меня в таком состоянии, снова будет долго в себя приходить. Задавать вопросы, что я опять сделала не так, раз папа ударил меня.... Да, она прекрасно понимает, что для Феликса не нужны причины, чтобы побить меня. Но в то же время не понимает, почему ее отец такой…

Я закрываю глаза и делаю неглубокий вдох. Лицо пылает, словно его облили горячей водой. Во рту соленый привкус, руки дрожат.

А он все еще стоит рядом. Смотрит сверху вниз.

– Ты ненормальный, – сплевываю на пол кровавую слюну. – Ненормальный, слышишь? Тебе нужно лечение! У тебя голова не работает.

Феликс злится сильнее, но мне совершенно плевать. Потому что он в последнее время переходит все границы дозволенного. Еле встаю на ноги, покачиваясь, пытаюсь удержать равновесие. Но перед глазами плывет. Прыгают разноцветные мушки.

– На себя посмотри, дура. Выглядишь как попрошайка, – рычит муж, надвигаясь. А я с каждым шагом отступаю назад.

– Был бы нормальным мужиком, я выглядела бы лучше. Ты настолько тупой, что не видишь дальше своего носа. Твои псы, которых ты нанял, издеваются надо мной. А все потому, что ты унижаешь меня перед ними. Обращаешься так, будто я кусок дерьма, а не жена и мать твоего ребенка! Вот они и ведут себя наглее некуда! Хватит! Хватит уже! Либо дай мне развод и живи своей жизнью, либо просто не трогай. Не лезь к нам, ясно?

– Мои охранники ведут себя так, как ты заслужила.

– Я заслужила, чтобы такие же дебилы, как ты, строили мне глазки? Мне хватает одного ебанутого на всю голову, как ты! Второго мне и не нужно, ясно? Я сегодня к брату поеду, Сабина давно просится! И только посмей отказать! Клянусь, всех на ноги подниму! И да, ты еще радуйся, что я в полицию не звоню! Может, ничего в итоге с тобой и не сделают. Ты вытащишь себя погаными деньгами, но репутация пострадает! Понял?!

Феликс всегда, когда злится или если я его как-то задеваю, запрокидывает голову назад и хохочет как ненормальный. Это он таким образом свою злость скрыть пытается, но я слишком хорошо его знаю.

– Ты, дура, еще смеешь угрожать мне? Ты? Да кто ты такая? Я не только тебя, но и всю твою семью уничтожу! В первую очередь брата!

Закатываю глаза и, скрестив руки на груди, вздергиваю подбородок.

– Придет время, Феликс, и я на все плюну. Я была слишком молчаливой, тихой и послушной, когда замуж за тебя выходила. Но ты сделал меня сильной, за что я тебе благодарна. Всему свое время… Клянусь, однажды я тебя уничтожу. Собственными руками сдам властям.

Под хохот мужа я выхожу из кабинета. Мысленно проклинаю того придурка, который смотрел на меня во дворе. Пусть горит в аду. Сукин сын. Клянусь, если он попадется мне на глаза, я выскажу ему все, что думаю.

Лестница кажется бесконечной. Каждый шаг отдается тупой, ноющей болью. Лицо по-прежнему горит, будто его обожгли кипятком, а внутри все выворачивает от отчаяния.

Я почти не чувствую правую щеку. Пальцы дрожат, когда дотрагиваюсь до неё – она пульсирует. Хочется завыть от боли, но я сжимаю челюсти, не позволяя себе сломаться.

Добравшись до комнаты, сразу иду в ванную. Включаю холодную воду, опускаю голову и подставляю лицо под ледяную струю. Холод пронзает кожу, но боль не уходит. Только усиливается осознание того, что меня убивают. И морально. И физически… Мучительно медленно…

Я закрываю глаза и впиваюсь пальцами в край раковины.

Как выбраться отсюда? Куда бежать? Где спрятаться, чтобы он не нашёл?..

Но ответа нет. Только страх. Только беспомощность. Осознания того, что я всю жизнь проживу таким образом…

Я резко вдыхаю, выпрямляюсь и смотрю в зеркало. Губа рассечена. Щека опухла. В глазах пустота. Усмехаюсь собственному отражению. Мысленно проклинаю себя, что я такая слабая, беспомощная, ни на что не способная глупая женщина, которая не может защитить не только себя, но и своего ребенка.

Медленно вытираю лицо полотенцем. Пытаюсь сделать вид, что ничего не случилось. Именно в этот момент дверь открывается.

Я поворачиваюсь и встречаюсь с огромными, полными слез глазами Сабины.

Она смотрит на меня. Смотрит и молчит. Ее губы начинают дрожать.

А я не знаю, как объяснить девятилетнему ребенку, почему ее мама снова в синяках.

– Мамуль! – голос Сабины срывается на крик, и прежде чем я успеваю что-то сказать, она бросается ко мне.

Ее руки обхватывают мои ноги, она зарывается лицом в ткань моего платья.

Дочь горько, судорожно плачет. Тоненькие плечи вздрагивают от рыданий, и это ломает меня окончательно.

Я пыталась держаться. Пыталась не показывать ей, как больно.

Но сейчас, когда мой ребенок цепляется за меня, дрожит от страха и плачет, что ее мама снова избита, я больше не могу сдерживаться.

Глухо всхлипываю, а потом сдаюсь.

Слезы льются ручьем. Опускаюсь на колени, обнимаю ее крепко-крепко, зарываюсь носом в теплые волосы и плачу вместе с ней.

– Все, родная, – вытерев ноющее лицо, отстраняюсь и заглядываю в глаза Сабины. – Собери сумочку, мы едем к дяде.

Дочь качает головой, недоверчиво разглядывая меня в ответ.

– Нет, мам. Нет, не хочу. Папа снова бить будет?

– Не будет, родная. Нам нужно отсюда уехать. Хотя бы на несколько часов.

«Иначе я с ума сойду», – продолжаю мысленно.

Сабина быстро скрывается в своей комнате, а я подхожу к зеркалу.

На щеке все еще пылает жар от ударов Феликса. Кожа горит. Нужно замазать, спрятать, сделать вид, что ничего не случилось.

Быстро достаю тональный крем, припудриваю лицо, закрашивая синюшные следы. Провожу кисточкой по глазам, убирая заплаканные тени. Затем переодеваюсь в свежую одежду. Забрав сумку, смотрю, что находится внутри. Я уже несколько лет храню небольшой нож. Чтобы защитить себя и дочь в случае, если псы мужа станут приставать.

Сабина выходит из комнаты с сумкой, и мы направляемся вниз. Я не смотрю по сторонам, не хочу видеть Феликса. Вести с ним какой-либо диалог.