Я даже не успел отойти в сторону, как он обошёл меня и направился к столу.

«Странный человек, а зачем тогда просил подвинуться?» – глядя ему вслед, подумал я.

Пока Елисеев собирал посуду, мне ничего не оставалось делать, как наблюдать за ним. Есть у меня такая слабость – люблю смотреть, когда кто-то работает.

– Весь пол в варенье, – бросив на меня взгляд, недовольно пробормотал он и опять скомандовал: – Тащи тряпку из ванны.

Я снова сорвался с места и побежал выполнять очередной приказ. Правда, в коридоре меня неожиданно занесло, и я чудом удержался, чтобы не завалиться набок. Затормозил буквально в нескольких сантиметрах от напольной вазы с камышами. Ну Шура, ну чудачка, нашла что в неё поставить. Ладно бы цветы, а то какие-то легкомысленные палки. Не хватало ещё повалить этот горшок, и тогда мне точно хана. Вот честное слово, не понимаю я этих людей. Ну зачем делать пол таким скользким. Я в спокойном состоянии не могу по нему ходить, у меня лапы разъезжаются, а в экстренных случаях, когда надо быстро выполнить команду, так и подавно. Неужели нельзя было покрыть пол чем-то более шершавым. Ей-богу, думают только о себе. Как-будто они тут вдвоём живут, а мы с Трисоном так, сбоку припёка.

Хорошо хоть дверь в ванную оказалась открытой, иначе опять пришлось бы открывать её с разбега. Я влетел туда как ракета и в растерянности остановился. «Интересно, какую тряпку он имел в виду?» – оглядевшись, я ничего похожего на этот предмет не обнаружил. Только полотенца висели возле раковины. Одно человеческое, другое предназначалось для нас с Трисоном. Да-да, не удивляйтесь.

Дело в том, что наши домочадцы устали постоянно наливать нам свежую воду и научили нас пить прямо из-под крана. Благо открывается он легко. Для этого нужно всего лишь поднять лапой металлический рычажок, напиться, а потом ударить по нему сверху, и вуаля – кран закрылся. А полотенца они повесили для нас, чтобы мы об него морды вытирали. Видите ли, им не нравится, когда у нас с усов вода капает и оставляет пятна на полу. Я до сих пор не могу понять, какие пятна может оставить вода? Ну да бог с ними, у людей свои «стасики» в голове, причём их там столько, что я даже представить не могу, как они живут с этим зверинцем.

Ладно, вернёмся к команде. И как я должен её выполнить?! Ну и юморист Елисеев, однако. Это всё равно что сказать: «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Но приказ дан, его надо выполнить, и чем быстрее, тем лучше. Времени на раздумья не было. Я схватил зубами ближайшее полотенце, стянул его с крючка и рванул обратно. А что мне оставалось делать? Вернуться на кухню ни с чем и расписаться в собственной несообразительности? Ну уж нет, я хоть и молодой пёс, но не глупый.

Глава 2

Каково же было моё удивление, когда я прибежал туда, а на полу от варенья не осталось и следа. Вот тебе раз! А зачем было отправлять меня за какой-то тряпкой, если можно и без неё справиться?

Мало того, за это время, пока я был в ванной, Елисеев успел убрать всё остальное и теперь собирал веником рассыпавшийся сахар. Хорошо хоть соль и перец не высыпались из банок, а то чихал бы я до приезда Трисона.

Я положил перед Елисеевым полотенце и с чувством выполненного долга посмотрел на него. Хоть я и понимал, что оно уже не понадобится, но тем не менее радовался, что решил очередной ребус, который он мне задал. Нет, ну какой я всё-таки сообразительный пёс! Прямо гордость за себя берёт. Будь на моём месте другой, он вернулся бы ни с чем, но только не я. Ну а что вы хотели? Собаки нашей породы одни из самых умных. Трисон рассказывал, что наши предки были моряками, вместе с людьми ходили в плавание и даже спасали их, если корабль терпел крушение. Во как!

Правда, уже в следующее мгновение от моей радости не осталось и следа, как от варенья на полу.

– Ты ничего умней не придумал, как принести полотенце? И почему ты взял наше, а не ваше? – глядя на меня исподлобья, спросил Елисеев.

Это ж надо быть таким неблагодарным. Нет бы похвалить, а он ещё ругается. Да и некогда мне было разбираться, где чьё. Какое ближе висело, то и взял. В этой ситуации мои «ав» и «у-у-у» не подходили для ответа, и я промолчал.

– Забирай его, – Макс кивнул на полотенце, – и тащи обратно.

Говорю же, достал он меня своими дрессировками. То принеси воды, то тряпку, то неси её обратно. Ну а что я могу сделать? Да ничего. Я забрал полотенце и поволок в ванную. Повесить на место, конечно, не смог, в конце концов, я же не супермен. Положил под вешалкой, а дальше пусть сам разбирается.

На кухне, можно сказать, уже был порядок, когда я вернулся. Разве только штука, отвалившаяся от двери, которую Макс в задумчивости крутил в руках, ещё напоминала о погроме. Хотя какой это погром, так, лёгкий бардачок.

– Не понимаю, как можно было открывать дверь, что аж наличник отвалился, – вздохнув, Елисеев покачал головой и посмотрел на меня: – Ты что, прыгал на неё?

Как же мне хотелось соврать, но, к сожалению, нас в школе этому не учат. А зря. Мне кажется, иногда можно и соврать. Ведь ложь бывает разной. Одно дело, когда врёшь, чтобы кому-то причинить вред, и совсем другое, когда ложь во спасение, как, например, в этом случае. Но увы, в отличие от людей, мы не умеем этого делать, и мне ничего не оставалось, как сказать правду.

– Ав, – ответил я и понуро опустил голову.

– Вон оно в чём дело, – ухмыльнулся тот. – Неудивительно, что эта штуковина отвалилась. А ну-ка, такой лось на дверь прыгнул.

Нет, ну это уже ни в какие ворота не лезет. Лосем меня ещё никто не называл. До чего же Елисеев порой бывает бестактным. Пользуется тем, что мы не можем ответить, и оскорбляет как вздумается. Хорошо хоть Шура не такая. Она, конечно, тоже называет нас всякими пупсиками и малышами, но это хотя бы ласковые слова. Едва не задохнувшись от возмущения, я с обидой посмотрел на него. А тот, вместо того чтобы извиниться, продолжил надо мной издеваться.

– Ну а кто ты? – усмехнулся он. – Ты когда последний раз себя в зеркало видел? – спросил он и тут же продолжил: – Это по годам ты ещё подросток, а ростом вон какой кабан вымахал.

Да что же это такое? То лосем обозвал, теперь кабаном. Не знаю, как я сдержался, чтобы не рявкнуть. Да как? Порода у меня не та, да и воспитание другое. Разве мог я себе позволить рыкнуть на человека? Но моё негодование было настолько велико, что всё же из груди вместо лая вырвался жалобный скулеж.

– Обиделся он, это мне надо на тебя обижаться, – бросил на меня взгляд Елисеев и показал на планку, – вот что теперь с ней делать? Назад её не приклеишь, она треснула, придётся полностью менять дверной косяк. Как же ты меня достал, – снова вздохнул он, – и когда ты уже повзрослеешь?

Да при чём тут мой возраст? Просто команды надо давать такие, которые мне по силам выполнить. Сам затворил дверь, а теперь вздыхает.

– Вот вернётся твой инструктор из отпуска, отвезу тебя в школу и месяц не буду забирать, – пригрозил Елисеев.

Стоп, стоп, стоп. Что значит месяц? Ты предлагаешь мне и на выходных торчать в школе? Ну уж нет, в конце концов, я же не сирота какая-то, у меня семья есть. Эх, как жаль, что я не умею говорить, а то я бы Шуре пожаловался, когда она будет ему звонить. Впрочем, я ведь понимаю, что он нарочно это говорит, а на деле никто меня не оставит. Да и инструктор ему не позволит. У нас же с ним два дня выходных. Он что, ради твоей прихоти лишит себя выходных? Не бывать такому. Понимаю, что Елисеев всё это говорит сгоряча. А Шура, вот уж она точно меня на выходные заберёт.

Макс отнёс планку в прихожую и направился в свою комнату, ну а я поплёлся следом. Правда, в святая святых мне не удалось попасть.

– Тебе здесь делать нечего, – сказал он и захлопнул перед моим носом дверь.

Вот так всегда. С тех пор как мы переехали в эту квартиру, я ещё ни разу не был в их спальне. Ума не приложу, с чем это связано, но Елисеев категорически запрещает мне туда заходить. Сами заходят в нашу комнату по двадцать раз на дню, к тому же без стука, а меня к себе не пускают. Трисон уже миллион раз побывал там, а мне нельзя даже одним глазком взглянуть на их апартаменты. Какая-то вопиющая несправедливость!

Признаюсь честно, я уже много раз пытался проникнуть туда в их отсутствие, да вот только все попытки заканчивались неудачей. А всё потому, что на их двери стоит хитрый замок с какой-то пипкой, которую они почему-то называют собачкой. Я, когда первый раз услышал это, битый час пялился на замок в надежде увидеть что-то похожее на моих сородичей, но, кроме круглой металлической кнопки, так ничего и не увидел.

Но всё же я не теряю надежды проникнуть в их комнату. Рано или поздно они не закроют замок на эту самую собачку. Люди ужасно забывчивы. Взять хотя бы нашу Шуру.

Помню, как однажды мы всей семьей поехали гулять в центральный парк. Перед тем как выйти из дома, она гладила платье, а я лежал рядом. Потом она выдернула шнур утюга из розетки и, несмотря на это, всю дорогу причитала: «Не помню, выключила утюг или нет». Я хоть и видел всё своими глазами, ну а что толку? Сказать-то ей об этом не мог. Ей-богу, я уже думал, нам так и не удастся погулять в парке. Хорошо, что Елисеев её успокоил: «Шура, забей, – сказал он, – даже если не выключила, уже ничего не изменишь». И только после этого она перестала причитать. Но, как только мы вернулись домой, она первым делом бросилась проверять утюг. И самое удивительное, что подобное с ней происходит каждый раз, когда она что-то гладит. Не понимаю, зачем вообще это делать? Неужели нельзя надеть платье неглаженым? Да если бы я так переживал, я бы уже давно выкинул этот утюг к чёртовой бабушке. Ну а зачем мучить себя и других? Говорю же, у людей в головах «стасиков», в смысле тараканов, мама не горюй.

Пока Елисеев был в комнате, я прилёг в коридоре. Не торчать же столбом под дверью. Нет, конечно, я мог бы пойти к себе, но я боялся не услышать его, если ему опять что-то понадобится от меня. Я даже задремать не успел, как он снова появился. Судя по тому, что Макс сменил домашние шорты на джинсы и футболку, нетрудно было догадаться, что он куда-то навострил лыжи.

– Француз, я ухожу, – сказал Елисеев и, перешагнув через меня, направился в прихожую, – натворил дел, а мне теперь надо твои грехи исправлять.

«Тоже мне грех. Да если бы все так грешили, мир был бы идеальным», – глядя ему вслед, подумал я.

– Ты остаёшься дома, но смотри у меня, – обернувшись, он пригрозил пальцем, – не дай бог ещё что-нибудь натворишь, я тебе не только ухо, но и хвост откушу. Ты меня понял?

Да понял я, понял, надо сидеть тише воды ниже травы. Конечно, обещать ничего не могу, но постараюсь.

– Ав, – подтвердил я.

Он забрал дверную дощечку и скрылся за входной дверью. Проводив его взглядом, я снова уронил голову на пол и попытался уснуть. По своему опыту знаю, что сон лучшее средство, чтобы потом не лишиться уха или хвоста. Хм, а вы говорите, у меня нет жизненного опыта. А это что?

Но не тут-то было. Как назло, в голову пробралась мысль о яичнице, которую Елисеев ел на завтрак, и давай эта мысль жужжать в голове, как назойливая муха. Я отлично помню, что он её не доел, а вот куда дел остатки, этот момент я как-то упустил. Да и как я мог не упустить, если был занят своим завтраком. Но я был абсолютно уверен, что Макс её не выбросил. Я не первый раз остаюсь с ним и точно знаю, что в отсутствие Шуры он ничего из еды не выбрасывает. Он же ещё тот лентяй. Для него пожарить яичницу – это всё равно что воробья в поле загонять. Значит, она должна быть либо на столе, либо в холодильнике. Но, скорее всего, второе.

Я подорвался с пола и направился на кухню убедиться в правильности мыслей. В этот раз попасть на кухню не составило проблем, дверь, как всегда, была открыта. Не понимаю, почему в тот раз она оказалась закрытой. А может Елисеев её машинально закрыл? Тогда зачем было ругаться? Вот пусть теперь пожинает плоды своей рассеянности.