Снова глухой гул снаружи, не у меня в голове гул, остальные его тоже услышали – Барсик сел, Мария поежилась, хотя в трюме не холодно. А я подумал: сыплется ли с Барсика шерсть?

– А знаете, что случилось на самом деле? – вкрадчиво спросил Уистлер. – Мы умерли. «Тощий дрозд» стремится сквозь лед и тьму изнанки, а экипаж и пассажиры лежат бездыханные в стазис-капсулах, а то, что мы наблюдаем вокруг…

Уистлер свистнул, эхо ответило. Мария вздрогнула и коснулась рукой моего локтя.

– Всего лишь чье-то не самое остроумное посмертие.

Барсик просительно мяукнул, и Уистлер дал ему печенье. Барсик сожрал и почесался.

– Чье? – спросила Мария.

– Видимо, мое, – ответил Уистлер. – Конечно, вы можете поспорить с Декартом, но я легко могу доказать, что все вокруг – это мое и ничье иное посмертие. В котором продолжаюсь я…

– А мы? – вмешалась Мария. – Как же мы?

Я подумал, что не хочу продолжаться во сне Уистлера. С чего вдруг? Мы с ним едва знакомы, а он уже утверждает, что я существую у него в голове, да и то меньше недели. Но я‐то знаю, что это не так, спорить с ним бесполезно, я все равно проспорю. А если вдруг переспорю, то потом, через два дня, пойму, что он нарочно поддался. Из всяких хитрых соображений. Я не могу переспорить синхронного физика.

– Кстати, а вы знаете, почему все видят сову? – спросил Уистлер. – Или я рассказывал? Про это есть отличнейший анекдот, я включил его в будущий сборник… Так вот, встречает как-то раз синхронный физик квантового…

Глава 4
Выход в день

Филиал Мельбурнского Института Пространства.

Уистлер утверждает, что Институт – самое большое здание в колониальных мирах, и это, наверное, на самом деле так; я сидел в кают-компании «Тощего дрозда» и разглядывал Институт – белый прямоугольник на севере материка, вокруг тундра, озера и реки, никаких гор, это хорошо, я устал от гор, сегодня мне нравится плоскость. До этого самым большим зданием на планете был прежний Институт Пространства. Его, если верить Уистлеру, тоже видно с орбиты, правда, мне его обнаружить не удалось, хотя я всматривался в Реген больше часа.

С орбиты филиал Института Пространства похож на белый, поставленный на ребро и чуть утопленный в землю кирпич.

В кают-компании по-прежнему никого. Я рассчитывал, что Мария и Уистлер после воскрешения придут, они не пришли. Но я не удивился – восьмой вектор прочувствовал даже я.

Я открыл глаза, потрогал лицо и обнаружил, что оно онемело, VDM-фаза завершена, приятного пробуждения, и правая рука онемела – я сжимал пальцы, но не чувствовал их. Укусил. Укус ощущался, боль нет. Отлично.

Я повторил, кажется, точно, я не спешил выбираться из капсулы, правую руку по-прежнему не чувствовал. Отлежал. Не думал, что в смерти можно отлежать руку. Хотя я мог отлежать ее до прыжка, во сне, в том быстром сне, где лед и океан…

Я сел. Наверное, надо сказать доктору Уэзерсу. И в ушах горячо.

…Снова стихи. Я их плохо запоминаю, а «Тощий Дрозд» выбирает самые странные.

Или лучше не говорить. Доктора почему-то не было.

Доктор не появлялся, что-то случилось в прыжке, наверное, неисправность стазис-капуслы. Ошибка финиша, статус нарушен, я воскрес. Не вовремя, отчего частично онемел.

– Восьмой вектор завершен, наш корабль прибыл в пункт назначения, добро пожаловать на Реген. Реген – вторая планета в системе Реи…

«Тощий дрозд», я стал думать о нем, но больше о рыжей собаке. Я в жизни не встречал таких ярко-рыжих собак, но отчего-то вдруг стал думать именно о них, об одной в частности, ее звали Кюхля, она жила возле моря и была знаменита… Эти собачьи мысли неожиданно пришли мне в голову, я увидел залив с дюнами и песчаными отмелями, Кюхлю, обосновавшуюся в старой бочке, питавшуюся моллюсками и каждое полнолуние необычайно художественно вывшую на луну, так музыкально, что некоторые окрестные жители нарочно приходили послушать…

Уистлер утверждал, что это тени потока. Гиперпространство, через которое прыгают наши корабли, есть второй пласт реальности, недостаточно, но все-таки изученный, вполне материальный, третий же слой бытия есть поле Юнга, кипящий океан снов, надежд, молитв и разочарований всех, кто когда-либо был, и сила его столь велика, что порой легким дыханием прорывается через лед и твердь гравитации, корабли задевают его верхушками мачт…

– Платону, Аристотелю, Декарту, римскому рабу третьего века до нашей эры, хромоногому трубадуру Каркассона, старухе, раздавленной дровяной повозкой в Трирском архиепископстве, Цезарю Хойлу, кому-то из них приснился сон, гениальный, ослепительно прекрасный сон, искристое счастье, с тех пор навсегда запечатленное в сердце мира…

Уистлер, как всякий синхронный физик, периодически скатывается в пафос, но почему-то это не выглядит смешно. Наверное, из-за футболки и сандалий. Человеку в футболке и сандалиях много прощается в наши дни. Ну и гений еще.

– Тот, кому снилась сова, сгинул, не оставив ни имени, ни следа, ни молекулы праха, но тысячи лет спустя мы, погружаясь в VDM-фазу, снова и снова видим его сон. Серую сову на камне возле дороги. Вы знаете, что первые изображения совы на камне относятся к восемнадцатому веку? Еще до прерафаэлитов этот сюжет был весьма распространен в английской живописи, равно как и в немецкой…

Вполне может быть, что рыжая собака с квадратной мордой, преуспевшая в добыче жемчужниц, приснилась мальчишке-ершатнику, плотогону или перевозчику, и его сон тоже гениален, и теперь его собака приходит в голову мне.

– На втором слое мироздания дыхание Юнга, пусть и рассеянное ледяным барьером Хойла, способно сжечь – именно поэтому преодолеть гиперпространство можно лишь в состоянии смерти… Сквозь хлад и прах и мрак небытия, сквозь тишину и дрему оправданий…

Здание Института полтора километра в самой высокой точке, это северная сторона. Южная сторона ниже на полтораста метров, крыша образует долгий пологий скат. В южной части Института располагаются физические лаборатории, реактор и генераторы, вычислительный центр, механические мастерские. Библиотека. Жилой блок там же, на верхних уровнях, включает помещения для проживания трех тысяч ученых, спортзалы, развлекательные комплексы, рестораны и службы быта, все, что требуется для полноценной жизни и работы.

Объем актуатора расположен в северной части здания. Собственно, кроме него и вспомогательных цехов, здесь нет ничего. Объем представляет собой структуру, больше всего напоминающую осиное гнездо, стенки которого изнутри и снаружи выложены модифицированной кобальт-молибденовой плиткой. Сам актуатор пребывает в первой фазе монтажа. Разработанный командой Уистлера, он серьезно отличается от машин Сойера и Дель Рея, кардинально переработана и усложнена архитектура устройства, повышена мощность, чтобы исключить любое воздействие, актуатор погружен в многослойный кокон инерционных полей, что позволит минимизировать любые внешние помехи. Монтаж актуатора будет закончен после окончательной коррекции расчетов. Испытание устройства должно экспериментально подтвердить существование потока Юнга. Так, во всяком случае, уверяла брошюра-путеводитель, найденная мной в кают-компании «Тощего дрозда».

– Меня с детства поражала устроенность мира – она необычайно поэтична. За хаосом первого впечатления неизбежно кроется порядок второго и поразительная гармония третьего…

Голос Уистлера звучал и звучал в голове, а доктор Уэзерс упрямо не появлялся, хотя я, похоже, впервые в жизни нуждался в медицинской помощи. Впервые, как ни странно, несмотря на профессию, я ничего не ломал, не вывихивал и не отмораживал, не падал с большой высоты на камни, не был поломан медведем, правда, однажды, еще в школе, подрался с братом, я ему нос сломал, а он мне челюсть вывихнул, отец тогда смеялся, на нас глядя. Челюсть мне вправил и нос брату. А вот восьмая смерть даром не прошла – пальцы продолжали неметь, правое ухо горело и глохло, возможно, понадобится пройти небольшую реабилитацию, гидромассаж или электрические процедуры.

Уэзерс не появился. Я прождал его полчаса. А потом слегка испугался. А что, если сбой навигационных машин? Ошибка в полторы секунды. Необратимая – и вычислить точку финиша теперь невозможно, и мы навсегда останемся в пустоте, сами станем пустотой, будем прыгать снова и снова в бессмысленных попытках нащупать путь домой, зная, что этого никогда не случится. И с каждым прыжком смерть будет подступать все ближе и ближе.

Или еще хуже. Я воскрес, остальные не воскресли.

Один.

Если «Тощий дрозд» сейчас на орбите Регена, то помощь прибудет. Меня спасут и вернут на Землю. А потом все станут объяснять, почему в живых остался именно я, спасатель.

А если «Тощий дрозд» прервал вектор, то выбраться в одиночку не получится. Я вряд ли сумею. То есть через пару месяцев, если повезет, я, наверное, смогу задать приблизительные цели навигационным комплексам, но к тому времени будет поздно, катастрофически поздно, галактика провернется, и между мной и домом проляжет бездна, я останусь один среди мертвецов…

Нервы.

Нервы – это обезвоживание, так всегда говорил Кирилл.

Я на всякий случай выпил еще две банки электролита, взял себя в руки и все же направился в медотсек за консультацией, но не дошел – навстречу мне шагал Уэзерс. В халате, заляпанном кровавыми пятнами. Доктор поинтересовался, все ли в порядке, я ответил, что да, а доктор сообщил, что с финишем возникли незначительные проблемы, ничего страшного, не срыв, так что если со мной все хорошо, он займется другими, им не так хорошо. И доктор отправился заниматься другими, а я, подумав, свернул в кают-компанию.

Из кают-компании отличный вид.

На первый взгляд Реген мало отличается от Земли, разве что формой материков.

Посадка заняла полтора часа, «Тощий дрозд» опускался на планету, продавливая атмосферу, лениво раздвигая редкие облака, медленно, казалось, что это планета поднимается нам навстречу, всплывает из черной глубины, растет, увеличиваясь, разгоняя небо по краям.

Реген. Похож на Землю.

Много синего, много охры. Океан, материки, несколько черных островов, видимо вулканических. Солнечно, но с запада наползает низкий серый фронт, успеем до дождя. Кажется, здесь самые красивые дожди в ойкумене, какие-то особенные, певучие и разноцветные.

Реген стал со всех сторон, горизонт начал задираться, небо оторвалось от земли и стало сверху.

Прибытие.

Никто так и не появился, видимо, на борту действительно проблемы. Я отправился в каюту за рюкзаком. Подумал, не взять ли с собой на планету деревянную утку счастья. Но оставил, утка должна летать.

Удачно добрались. Пожалуй.

Пока я спускался к шлюзу, подумал, что зря не взял утку, здесь, на Регене, она могла полететь дальше, чем на «Тощем дрозде», хотел вернуться, вспомнил, что так нельзя. Уистлер говорил, что возвращаться нехорошо, не в путь, синхронные физики никогда не возвращаются. И не оглядываются. Не наступают на пороги, а строго их перешагивают, не закрывают за собой двери, не смотрят на последний закатный луч.

Шлюз был открыт, я ступил на планету.

Это была моя первая планета, не считая Луны. Но Луна, строго говоря, спутник, не помню, в планеты ее засчитывают или нет. Реген, я ничего особенного не почувствовал.

Весна. Видимо, тундра недавно зацвела, и ветер приносил острые запахи здешних цветов. Я чихнул. Пчелам будет где разгуляться.

Вблизи Институт выглядел иначе, не так, как сверху.