И все же я не могу вознаградить его за подобные разговоры. Не хочу создавать прецедент или что-то в этом роде. Поэтому я подхожу к окну, набирая последнее сообщение.

Я: Тебе просто придется задействовать свое воображение.

И задергиваю шторы.

Глава 5
Тейт

Мой отец звонит, когда я направляюсь на встречу с парнями в Rip Tide. Включается блютус, и я быстро отвечаю:

– Привет, пап, как дела?

Поскольку у меня опущен верх джипа, я сбавляю газ и еду медленнее, чтобы ветер не заглушал его голос.

– Эй, сынуля, сможешь мне завтра помочь?

Я не могу удержаться и закатываю глаза. Мне двадцать три, а он все еще называет меня ребенком. Между тем если кто и является ребенком, так это сам Гэвин Бартлетт. Мой папа, по сути, мальчик-переросток, настолько полный энергии и жизни, что, честно говоря, иногда это просто ошеломляет. Он был большой бейсбольной звездой в Джорджии, так что я вырос, слыша от всех на острове, каким потрясающим был мой отец. Потом мы переехали в Авалон-Бэй, место, где он не знал ни души, и через год весь залив тоже пел ему дифирамбы. Где бы он ни оказался, люди любят его. Он один из тех универсально хороших парней, которые всем нравятся. В нем нет ни капли высокомерия. Всегда ставит свою семью на первое место. Он скромный. Веселый. И если не считать его ворчания, когда я был подростком, по поводу того, что мне неинтересно идти по его спортивным стопам, он вполне себе замечательный отец. К счастью, наша общая любовь к воде компенсировала мое отсутствие интереса к бейсболу, так что нам еще есть о чем поговорить.

– Зависит от обстоятельств, – говорю я ему, поскольку знаю, что лучше слепо не соглашаться на одолжения. – Что случилось?

– Ты сможешь прийти на работу завтра утром на пару часов? Я хочу отвезти твою маму в бухту морских звезд.

– По какому случаю?

– А обязательно должен быть повод? Мужчина не может взять свою жену на спонтанный воскресный пикник? Это романтично!

– Чувак. Я не хочу думать о том, как мои родители целуются на романтическом пикнике, пожалуйста.

– Целуются? Мы идем как минимум на третью базу, дорогой сынуля.

Я издаю громкий рвотный звук, в основном для него. По правде говоря, в этом мире есть вещи и похуже, чем иметь родителей, которые все еще безумно любят друг друга после двадцати пяти лет брака.

Я один из редких членов моей группы друзей, чья семья полностью, до отвращения нормальная. Я единственный ребенок в семье, так что мне никогда не приходилось сталкиваться ни с каким дерьмом, связанным с соперничеством между братьями и сестрами. Мама любит возиться в саду, а папа до сих пор играет в бейсбол в мужской лиге города. Когда люди спрашивают меня, почему я такой уравновешенный и ко всему отношусь спокойно, я говорю, что это из-за того, что я не сталкивался с особыми трудностями в своей жизни. Самым близким к потрясению, которое мы пережили как семья, был короткий трудный период во время переезда из Сент-Саймона в Авалон-Бэй. Стресс, связанный с переездом, в сочетании с тем, что папа сменил профессию, вызвал небольшие ссоры между моими родителями, легкие трения в доме. Но и это потом прошло.

Наверное, мне повезло.

– Конечно, я могу это сделать, – смягчаюсь я. Как бы мне ни претила мысль о том, что завтра придется работать на двух работах – утром в автосалоне, а днем в яхт-клубе, – я знаю, что маме понравился бы пикник в бухте морских звезд. И я один из тех придурков, которым нравится делать счастливыми своих родителей.

– Спасибо, сынуля. Я у тебя в долгу. Да, и следи, когда явится мужчина по имени Альфред. Или Альберт? Не могу вспомнить. В любом случае он придет около девяти, чтобы посмотреть на пятидесятифутовую «Бенето»^[7], которую только что привез Сэм Пауэлл.

– Что? Сэм продает «Бенето»? – спрашиваю я в смятении.

– Уже продал. Мы заключили сделку в пятницу.

– Черт, правда? Разве он не сделал ремонт в 2019 году? И потратил кучу денег на ту новую палубу из тикового дерева, нет?

– Вот почему он продает сейчас – ремонт повысил стоимость. Сейчас самое время продавать.

– Но Сэм любит эту лодку.

– Своего ребенка любит больше. И она поступила в Гарвард. Надо же как-то оплачивать обучение в Лиге плюща, верно?

– Жесть.

Мы болтаем еще несколько минут, а затем я вешаю трубку. Когда я поворачиваю налево на главную дорогу, ведущую в центр города, мои мысли все еще о Сэме Пауэлле, расстающемся со своей любимой парусной лодкой. Чувак, я никогда не хотел бы оказаться в положении, когда мне придется выбирать между ребенком и яхтой. Не то чтобы у меня на данный момент есть хоть что-то из этого, но моя цель состоит в том, чтобы, по крайней мере, начать работать над обеспечением последнего. Вероятно, я мог бы купить подержанную сорокафутовую «Бристоль», может, даже «Бенето Оушенис» в ближайшие пару лет, если мне удастся сэкономить больше денег.

После этого, что ж, в идеале я бы отправился на ней в кругосветное плавание, хотя это скорее мечта, чем цель. Причем несбыточная мечта, ведь я ни за что не смогу просто так сваливать на месяцы. Папа уже все распланировал: он хочет пораньше уйти на пенсию, и, как только он это сделает, я возглавлю «Пристани Бартлетта», буду продавать другим людям лодки их мечты, а не плавать на своей собственной. И хотя я не могу отрицать, что дилерский центр приносит серьезную прибыль, управлять им не было мечтой всей моей жизни.

Главная улица уже забита машинами, свободного места не найти. В конце концов мне приходится заехать на одну из гравийных парковок, прилегающих к пляжу, и проехать полмили до Rip Tide, где я нахожу своих друзей, собравшихся вокруг высокого столика рядом со сценой. Наш приятель Джорди и его регги-группа играют здесь почти все выходные, но сегодня их нет. На их месте – металл-группа с вокалистом, который пронзительно воет неразборчивые тексты, пока я бочком подхожу к парням.

Купер, одетый в черную футболку и рваные джинсы, потягивает пиво и морщится от жутких звуков, доносящихся со сцены. Его вторую половину нигде не видно, и под этим я подразумеваю его близнеца. Маккензи – его лучшая половина, девушка, которая за последний год заставила Купера улыбнуться больше раз, чем за все годы, что я его знаю, вместе взятые. И улыбнуться искренне, а не выдать самодовольную усмешку, которыми он обычно сверкал, после чего мы непременно оказывались в заднице.

Чейз стоит рядом с Купом, поглощенный своим телефоном, в то время как Дэнни слушает группу со страдальческим выражением лица.

– Эти ребята ужасны, – говорю я, гадая, кто, черт возьми, решил их нанять. Теперь певец издает странные дыхательные звуки, в то время как два гитариста шепчут что-то в свои микрофоны. – Чего они там шепчут?

– Он что, говорит: «У меня череп рыдает»? – требовательно спрашивает Купер, наморщив лоб.

– Нет. «Моя душа страдает», – говорит ему Дэнни.

– И то, и другое, – говорит Чейз, не отрываясь от телефона. – «Мой череп рыдает» или «моя душа страдает» – это тексты песен.

– Глубоко, – сухо говорю я, и мой собственный череп чуть не плачет от облегчения, когда песня – если ее можно так назвать – заканчивается, и певец – если его можно так назвать – объявляет десятиминутный перерыв.

– Ох, черт, слава богу, – выдыхает Дэнни.

Боковым зрением я замечаю размытую фигуру официантки и оборачиваюсь, чтобы подать ей знак, прежде чем она успеет исчезнуть.

– Бекка, – зову я, потому что в этом городе все друг друга знают.

– Тейт! Привет! Что я могу тебе предложить?

– Могу я заказать «Хорошего мальчика»? – спрашиваю я, называя одно из наших местных сортов пива.

– Поняла. «Хороший мальчик» для хорошего мальчика. – Она подмигивает и поспешно уходит.

Купер вздыхает.

– Кажется, в этом городе не найдется официантки, которая не видела бы ваши с Эваном члены.

– И? – возражаю я, ухмыляясь. – Официантки теперь под запретом?

– Только если ты разобьешь им сердца. Не хочу, чтобы кто-то плевал в наши напитки.

– Ха, тогда поговори со своим братом. У меня никогда не было отношений, которые заканчивались бы чем-то плохим. Не могу сказать того же самого об Эване. И кстати об Эване – где он? Разве это не была его идея прийти сюда сегодня вечером?

– Ага. – Купер закатывает глаза. – Но потом ему пришла в голову идея получше – запереться с Женевьевой в их спальне после работы. С тех пор его никто не видел.

Я не могу не рассмеяться. Эвану не терпелось снова сойтись с Женевьевой Уэст с тех пор, как она вернулась в Бэй после годичного отсутствия. Он не только вернул ее, но теперь они еще и помолвлены. Рад за Эвана. Черт возьми, он любил эту девчонку с восьмого класса. Он заслуживает победы.

– Не могу поверить, что они реально женятся, – говорит Чейз, качая головой.

– Дикость какая-то, – соглашаюсь я.

– Я слышал, ты следующий, – подает голос Дэнни, толкая меня локтем в плечо. – Когда планируешь сделать предложение Алане?

Я притворяюсь, будто обдумываю это.

– Как насчет… никогда? Не думаю, что встречал кого-то, кто был бы менее заинтересован в браке, чем Алана. Кроме того, у нас все.

Куп заинтригованно оглядывается.

– Все?

– Больше никаких друзей с привилегиями, – говорю я ему, пожимая плечами. – Мы снова стали обычными старыми друзьями.

Дэнни ухает.

– Она тебя кинула?

– Это означало бы наличие отношений, а у нас определенно их не было.

– Ты уже сообщил новость Стеф? – усмехается Купер. – Наверняка девочки поспорили, что ты влюбишься в Алану. Почти уверен, что Стеф поставила все свои сбережения на «да».

– Любовь? – Я приподнимаю бровь. – Чувак, я не могу нести ответственность за Стеф и ее безответственный выбор в азартных играх. Она вообще знакома со мной?

И вообще, что, черт возьми, такое любовь? Одно из тех слов, которыми люди бессистемно разбрасываются, как зернышками риса на свадьбе. Я люблю это. Люблю то. Люблю тебя. Я тоже тебя люблю. Конечно, я испытывал платоническую любовь. Я люблю свою семью, своих друзей. Но романтическая любовь? Та любовь, которая проникает так глубоко, что ты чувствуешь другого человека в своей душе? Мои единственные настоящие отношения были с девушкой, с которой я встречался в старших классах в течение года. Мы хорошо проводили время вместе. Секс был феноменальным. Но был ли я влюблен в нее?

Когда думаю об этом, мне кажется, что это была просто похоть. Такая же, как и в остальных моих встречах с противоположным полом. Череда знакомств, интрижек… Любовь не играла роли ни в одной из них, и это включает в себя мою договоренность с Аланой.

– Йоу. Тейт. – Подставка вонзается мне в лоб.

Я моргаю, возвращаясь к реальности, и слышу, как ржут парни.

– Что, мать твою, это было? – рычу я, потирая лоб.

– Ты буквально отключился на десять минут, – сообщает мне Дэнни.

– Десять минут?

– Ладно, может, на десять секунд, но все же. Бекка принесла тебе пиво, а ты даже спасибо не сказал.

Вот дерьмо. Я оглядываюсь через плечо, но Бекка уже обслуживает другой столик. Я тянусь к своему «Хорошему мальчику» и делаю глоток как раз в тот момент, когда визг микрофонной обратной связи наполняет бар и заставляет вздрогнуть.

– Нет, – выпаливает Дэнни. – Черт, нет. Они вернулись.

Безо всякого энтузиазма мы вчетвером поворачиваемся к сцене, куда действительно возвращается группа. Они, не теряя времени, врываются с песней, которая начинается с необъяснимого серф-риффа, совершенно не сочетающегося с жалобными воплями, вырывающимися изо рта солиста.

– Да уж, ни за что, – говорит Купер. Он со стуком ставит свою бутылку на стол и смотрит на меня. – Допивай это, чтобы мы могли убраться отсюда к чертовой матери. Я не могу слушать это всю ночь.

– У Джо сегодня шоты за полцены, – говорит Чейз, уже соскальзывая со стула. – Я голосую за то, чтобы мы отправились туда.

Дэнни хмурится, когда замечает, что я не пью.