– Извини, – прошептала она и отвернулась к окну, украдкой смахивая слезы. Я тоже приуныла. В этот момент солнце скрылось за облаками, и город вдруг показался мне холодным и враждебным. Папа нахмурился и повернулся к таксисту, подсказывая, где лучше свернуть, чтобы подъехать к подъезду. Вернее, парадной, как говорят петербуржцы.

Знакомый консьерж открыл нам дверь, приветливо кивнул и мы поднялись на второй этаж. Хозяйка квартиры, Бронислава Александровна, уже ждала нас в дверях.

– Анечка, Оля, Леша, рада видеть! – она посторонилась, давая нам пройти в длинный коридор, уходящий куда-то вдаль. – Аня, какая ты молодец, что все-таки решилась! Проходите, раздевайтесь, я сейчас кофе сварю.

– Я, наверное, пойду, – папа выжидающе посмотрел на маму, та только кивнула, но Бронислава Александровна остановила его:

– Ты хоть кофе попей, заодно и с дочерью пообщаешься!

– Ну я не знаю… – папа снова бросил взгляд на маму, та пожала плечами:

– Броня права. Оля по тебе очень скучала.

– Пап, оставайся! – подытожила я.

В этот момент из дверей одной из комнат высунулась взъерошенная голова.

– Уже приехали? – светловолосая девочка, моя ровесница, нацепила на нос очки, недовольно взглянула на нас и широко зевнула. – Здрасти.

– Настя, можно и повежливее, – заметила Бронислава Александровна. Девочка демонстративно закатила глаза и исчезла.

– Проходите на кухню, – тем временем распорядилась хозяйка квартиры. Мы послушно побрели по длинному коридору. Пока мы рассаживались за столом, Бронислава Александровна достала из холодильника и подогрела сырники, а потом сварила кофе себе и папе. Мы с мамой предпочитали чай.

Настя появилась на кухне минут через пять. Одетая в футболку шорты, она присела на стул, подогнув ногу, радостно подцепила один из сырников и закинула в рот.

– Хоть тарелку возьми, – Бронислава Александровна посмотрела на нее с укором, но девочка только отмахнулась, а потом украдкой облизала пальцы. Я с завистью вздохнула: в отличие от дочери хозяйки квартиры мне пришлось орудовать вилкой и ножом под пристальным взглядом мамы. Получалось не слишком успешно: сырники рассыпались на мелкие крошки и постоянно падали с вилки.

Наконец, с едой было покончено, взрослые остались за столом, а нас с Настей вежливо выпроводили в ее комнату.

Молча мы прошли по коридору и переступили порог. Настя сразу села на кровать, а я не смогла сдержать любопытства. В прошлый раз я видела комнату мельком, теперь же можно было и осмотреться. Большая кровать была не застелена, постельное белье было темным, со звездами.

– Они светятся в темноте, – пояснила Настя. – То есть светились пару дней, когда только купили. А потом одеяло постирали.

– Круто, – отреагировала я, с интересом рассматривая стеллаж, полки которого были забиты пластинками! Да, да, настоящими виниловыми пластинками. Сам проигрыватель стоял на массивном с резными ножками столе. Там же лежали ноты, целая стопка, скрипка и метроном.

– Ничего себе, – я с благоговейным ужасом взглянула на Настю. – Ты действительно любишь музыкалку?

– Ну да, – она встала и подошла к столу, с любовью провела ладонью по чехлу, в котором лежала ее скрипка. – Ты просто не представляешь себе, что я чувствую, когда играю. У меня словно появляются крылья!

Крылья появлялись и у меня. Вернее, это чувство изумительной легкости, когда кажется, что ты летишь, а перед тобой лежит весь мир… Только со мной это происходило, когда я скакала верхом на лошади. О чем я и не преминула заметить Насте. Она нахмурилась:

– Не знаю… лошади такие большие и страшные…

– Ты что! Они самые благородные и честные создания на земле! – возмутилась я. – Хочешь, приходи к нам в школу, я тебе все покажу. Могу даже посадить. Наверное… Если разрешат…

Я думала, девочка обрадуется приглашению, но она в ужасе уставилась на меня:

– Ты что! А если я упаду и сломаю руку! Это же катастрофа! Я не смогу играть!

– Ну тогда просто приходи, – предложила я.

– Фу, там пахнет плохо, – скривилась Настя, а я обреченно вздохнула, понимая, что мы с ней вряд ли подружимся.

Глава 3

Разговаривать с Настей стало совершенно не о чем, и мы просидели в комнате, каждая уткнувшись в свой телефон, пока взрослые общались. В отличие от нас, они быстро нашли общие темы, поэтому с кухни то и дело доносился смех и громкие голоса. Потом папа попрощался и отправился на работу, а мама торжественно объявила:

– Оля, мы идем в Эрмитаж!

– Супер! – обрадовалась я и повернулась к Насте, все еще смотревшей на экран мобильника. – Пойдешь?

– Неа, – мотнула головой девочка. – Нас туда каждый год таскают, чего я там не видела? Голых мужиков или малахитовую вазу?

– Вот как раз все покажешь и расскажешь, – Бронислава Александровна хоть и улыбалась, но говорила непререкаемым тоном. Настя скривилась, но возражать не посмела.

– Ты можешь не ходить с нами, а подождать где-нибудь, – тихо предложила я, пока мы шли на автобусную остановку.

– Да ладно, – беспечно отмахнулась Настя. – Все равно вы или со входом напутаете, или внутри потеряетесь.

– С чего это мы потеряемся? Это же дворец, а не лабиринт Минотавра.

Я хотела блеснуть знаниями, но, по всей видимости, Настя читала мифы Древней Греции, потому что хмуро посмотрела на меня:

– Поверь, тот лабиринт Эрмитажу и в подметки не годится!

Я скептически хмыкнула, но совсем скоро убедилась, что эта задавака права.

Чего стоило просто найти вход, указанный в билете! Благо билеты мы покупали по интернету, и не пришлось стоять огромную очередь, проходившую через весь двор. Гордо размахивая телефонами, мы зашли с другого входа, прошли систему металлоискателей, после чего я радостно взяла план и ужаснулась. Оказалось, Эрмитаж состоял из пяти зданий: Зимний дворец, Старый Эрмитаж, Малый Эрмитаж, Новый Эрмитаж (хотя какой же он новый, если был построен почти два века назад, но музейным работникам виднее) и Эрмитажный театр. А отдельно еще было здание Главного штаба. Почему он Главный, я не знала, ведь столица была в Москве.

– Там министерства были при царе, в том числе военное, – пояснила Настя. – А в Адмиралтействе – морское.

– Мы что, обойдем все? – ужаснулась я.

Мама пожала плечами:

– Наверное, сколько успеем. Да, Настя?

– Или пока голова не заболит, – мрачно отозвалась она, рассматривая толпы туристов, большинство из которых были китайцы. – Погода хорошая, нет бы в пригород поехать, что ж они все здесь?

Погода и вправду была хорошая: во всю светило солнце, а с воды дул легкий бриз. Я заикнулась о прогулке на кораблике по рекам и каналам после Эрмитажа, но Настя покачала головой:

– Поверь, нет. И ты мне еще спасибо скажешь. Мумию смотреть будем?

– Чью мумию? – спросила я, чувствуя себя идиоткой.

– Того, кто заблудился и не вышел из музея, – фыркнула Настя. – Так да или сразу на второй?

– Будем, – решительно объявила я, а мама брезгливо скривилась.

Оказалось, что мумия при жизни была египетским жрецом. Кости, обтянутые желто-коричневой кожей меня не впечатлили, как и расписные саркофаги, гораздо больше заинтересовали остатки стремян и железо уздечек, найденные в курганах кочевников.

– Надо же, столько столетий прошло, а они ничуть не изменились! – восхищалась я. Мама только покачала головой, а Настя закатила глаза и со словами: “Ну если кони нужны, то нам туда!” потащила нас в Рыцарский зал, который, кстати, мне совершенно не понравился. Особенно посадка манекенов, на которых были надеты латы. Ну кто так ездит! О чем я заявила вслух, и мама предпочла увести меня оттуда. Дальше мы долго бродили по залам.

Слова Насти оказались пророческими. Через несколько часов перед глазами рябило, ноги гудели, а художественные и исторические ценности вызывали только чувство глухого раздражения и усталости.

Малахитовый зал мне понравился, как и часы Павлин, а также огромный стол из самоцветов, стоявший на лестничной площадке.

– К западному искусству пойдем? – обыденно спросила Настя. Я посмотрела на маму. Она заколебалась, но, взглянув на план, сдалась:

– Нет, давайте лучше по мороженому?

Мы с Настей переглянулись и кивнули. Мороженое купили по пути, огромный брикет, который мы с удовольствием умяли дома. После Настя, сказав, что ей надо заниматься, скрылась в комнате. Оттуда действительно послышались звуки скрипки. Я же разместила фото и видео из Эрмитажа на своей странице и получила лайки от бывших одноклассников. Всех, кроме Лики. Судя по ее странице, подруга наконец-то добилась внимания Кирилла и теперь постила фотки, где они то шли, взявшись за ручки, то обнимались на фоне клумб в парке, то сидели на скамейке. Я лайкнула фото, написала “Прекрасная пара”, получила в ответ “Да-а-а!” вместо благодарности за комплимент и с чувством выполненного долга отправилась спать.

На следующий день мы с мамой поехали в Петергоф, поскольку в Академии проводилось родительское собрание. Оно хоть и должно было состояться во второй половине дня, но я очень хотела показать маме золотые фонтаны каскада, а еще встретиться с Витей и Толей.

Я звала Настю, но она отказалась, поскольку хотела переписать нотную партию с виолончели на скрипку. Я только пожала плечами. Меня до сих пор бросало в дрожь при виде пианино. Мама, конечно, уговаривала не бросать музыку, но я была непреклонна, сославшись на то, что буду жить в интернате, поэтому заниматься будет негде. И некогда. Мама только вздыхала, но настаивать не стала.

Близнецы ждали нас на автобусной остановке.

– Здрасти, – хором сказали они маме и сразу же повернулись ко мне. – Ну как оно?

– Нормально, а у вас?

– Норм, только Зяма хромает на левый зад…

– А что случилось?

– Похоже, в леваде отбила неудачно.

Я кивнула, а мама вопросительно посмотрела на меня. Пришлось переводить:

– Зяма – лошадь. Из Академии. Она хромает на левую заднюю ногу, потому что в ле… загоне для прогулок неудачно ударила ногами по доске.

– А почему бы так и не сказать? – спросила мама.

Мы с близнецами переглянулись:

– Так мы же так и говорили!

– Неужели?

– Мам, – протянула я. – Это как с музыкой, свои приколы.

– Ясно, – вздохнула она. – Ладно, не буду вам мешать…

– Ну уж нет! – я решительно взяла ее за руку. – Я же обещала показать тебе фонтаны! Вот и пойдем их смотреть!

Фонтаны привели маму в восторг. Особенно ей понравился Тритон у Оранжереи.

– Понимаешь, Большой каскад он помпезный, а здесь все такое… уютное, – извиняющимся тоном произнесла она. Я только пожала плечами. Каждому свое. Мне, например, больше всего нравились морская терраса у Монплезира и скамейки-шутихи, где посетители искали камушек, на который надо было наступить, чтобы их окатило водой, и огромный земляной вал у дворца Марли… В общем, Петергоф мне нравился весь!

Наконец мы вышли из парка, мама отправилась на собрание, а мы с близнецами пошли к пруду, где плавали утки. Рядом стоял ларек, в котором можно было купить мороженое и корм для птиц.

– Это же обычный сухой хлеб, – удивилась я, рассматривая бумажный пакетик, на котором была изображена мультяшная утка.

– Ага. В соседнем ресторане придумали, чтобы хлеб не выбрасывать. В Питере к нему особое отношение из-за блокады, – пояснил Витя.

– Это ты про Вторую мировую? – уточнила я.

– Именно. Ты же знаешь, что Ленинград был в кольце блокады? Девятьсот дней и ночей.

– Вообще-то восемьсот семьдесят один, – поправил брата Толя. – Но от этого не легче.

– Ага. Постоянные бомбежки, голод, потому что в первые дни разбомбили склады, где запасов продовольствия было на пять лет…

– Хлеба выдавали 125 грамм на человека на день.

– Ужас! – охнула я.

–Ага. Поэтому в городе до сих пор многие хлеб не выбрасывают, рука не поднимается, а вот уткам скормить запросто! – хмыкнул Толя.

– В конце концов, в голодное время этих уток можно поймать и съесть! – весело подхватил Витя.