– Прощай, – дежурно произнес Никита, испытывая некоторое облегчение. На этом их бессмысленные отношения и закончатся. За последние восемь лет они виделись всего два раза, если не считать вынужденную встречу после смерти отца. Тут и говорить не о чем.

«Скучать уж точно не стану», – едкая усмешка коснулась губ и исчезла.

Мать Никиты умерла, когда ему было тринадцать лет. Он хорошо помнил ту боль, которая свинцовой тяжестью наполнила его грудь и, обжигая, медленно поползла вверх. Зубы сжались. И кулаки тоже. Он выл, кусал губы, метался, винил врачей («Разве от аппендицита умирают?!») и твердил: «Нет, нет, нет…» Но мир уже рухнул. Тот прекрасный, уютный, родной мир…

Случившееся сблизило Никиту с отцом, они все старались делать вместе, а в выходные часто придумывали какие-нибудь поездки, чтобы не сидеть дома. Музеи, театры, рыбалка, турбаза, Питер… Они старались и справлялись.

– Пап, мне неожиданно понравилось рисовать.

– Давай поищем подходящую художественную школу, чтобы не слишком далеко от дома и с хорошими преподавателями.

И это был тот день, когда Никита интуитивно или случайно сделал первый шаг к будущей профессии. Ему нравилось придумывать красивые миры и размещать их на бумаге. Именно размещать, а не рисовать. Была в этом определенная техническая составляющая. Его манили линии, углы, тени, неведомое пространство…

Бумаги оказалось недостаточно, требовались многомерные программы, позволяющие делать предметы объемными. Никита создавал дома, а затем буквально нырял в них, придумывая этажи и комнаты. Его работы побеждали на конкурсах, он уверенно шел вперед и видел, как отец гордится им. А это же много. Очень много.

– Никита, я давно хотел с тобой поговорить, но как-то не решался… Тебе уже шестнадцать лет, и надеюсь, ты сможешь меня понять… – однажды произнес отец. – Я очень любил и люблю твою маму. Машенька была моим самым большим счастьем… – Его лицо побледнело, а губы задрожали. – Никита, я встретил женщину, которая стала для меня… нужной… значимой… м-м… необходимой. – Отец старательно подбирал слова и явно нервничал, на его высоком лбу выступили мелкие капельки пота. – Никита, я принял решение жениться. У Марины… Марины Георгиевны… есть дочь. Ей десять лет. Евгения. Женечка. Забавно, девочку зовут так же, как и меня. Она хорошая, добрая и независимая. Очень интересно в ней сочетаются эти качества… Уверен, вы поладите. Быть старшим братом – это даже почетно!

В тот момент Никита никак не мог понять, как он проглядел столь серьезные перемены в жизни отца. Заучился, видимо. Это же не начало отношений с какой-то там женщиной… Они решили пожениться. И теперь посторонняя Марина Георгиевна будет жить здесь. И не одна, а с дочерью.

– Поступай, как считаешь нужным, – холодно ответил Никита, испытывая только одно желание – уйти в свою комнату. Нет, он не законченный эгоист и понимает, что человеку нужен человек, но… не так быстро… Три года – это разве достаточный срок, чтобы забыть? И зачем обязательно жениться? Можно просто встречаться. Или хотя бы пусть будет гражданский брак…

Почему именно официальные отношения отца и пока еще незнакомой Марины Георгиевны его столь сильно ранили, объяснить не получилось. Какая разница: есть штамп в паспорте или нет? Новая семья – вот то будущее, изменить которое уже не получится. Но в ушах все звенело и звенело противное слово «предательство».

«Я справлюсь, – твердо сказал себе Никита и добавил: – Нужно потерпеть ради отца. Если ему так лучше, то и пусть».

Марина Георгиевна оказалась женщиной красивой, сдержанной на эмоции, тактичной и заботливой. И она старалась стать для Никиты другом. Он замечал это, но не предпринимал попыток к сближению, вежливо отвечал на вопросы и не более. Просто это был максимум его душевных возможностей. И только ради отца.

С маленькой Евгенией дела обстояли хуже… Девочки бывают милые и очаровательные, избалованные, любопытные, шумные, надоедливые, вертлявые, тихие и скромные, нудные или веселые… Да какими угодно! Но Женя была непонятной. Никите не удавалось ее разгадать.

Месяца два сводная сестра то улыбалась, глядя на него, то хмурилась. Никогда ни о чем не просила и редко обращалась первая. Потом, наоборот, в ней появилась рассудительная разговорчивость, и Никиту мучило неуютное ощущение, будто странная девчонка каждый раз вызывает его на словесную дуэль. И в эти моменты карие глаза Евгении сияли так, что невозможно было выдержать взгляд, хотелось отвернуться.

Но самое главное и болезненное – она сразу получила бесконечную и всеобъемлющую любовь отца. Именно любовь. Он будто всю жизнь мечтал о дочери, и вот наконец-то счастье постучалось в дверь.

И Женька уже через три месяца легко и непринужденно произнесла «папа». Никита хорошо помнил тот холод первой ревности – внезапный и пробирающий до костей. Колючий холод. А еще были отчаяние и острое желание броситься к отцу и закричать: «Я твой сын, а она чужая! Чужая!» Но он даже не дернулся, не произнес ни одного слова.

Выход всегда можно найти, и Никита вновь погрузился в учебу. Теперь он точно знал, что хочет стать дизайнером интерьеров. И его интересовали большие проекты: офисы, фитнес-центры, ночные клубы, рестораны, кафе, частные дома…

Когда-нибудь, когда-нибудь…

Не хватало опыта, знаний, да и воображение иногда буксовало. На первой волне вдохновения довольно легко начать что-то придумывать, а ты попробуй закончи: создай собственную историю, начерти, нарисуй и сделай не просто красиво, а так, чтоб чувствовалась рука мастера. Именно этих высот Никита и хотел добиться. Сформулировав цель, выбрав институт, он с усердием принялся готовиться к экзаменам.

Но ревность не отпускала, она превратилась в черного лохматого пса и поселилась в квартире. Теперь отец водил в театры и на кружки Женьку. Если они собирались на прогулку в парк или в кино, то Никиту, конечно, звали, но он торопливо отказывался. И с кухни постоянно летели фразы:

«…Марина, что-то Женечка подкашливает, посмотри ее горло…»

«…может, поискать репетитора по английскому? Я бы хотел, чтобы Женя получила хорошее образование…»

«…с хореографии я заберу ее сам…»

«…Женечка не видела море, летом мы обязательно поедем в Сочи…»

В такие моменты Никита чувствовал себя лишним, мечтал заработать много денег и купить квартиру. Или хотя бы снять однушку на краю Москвы. И когда отец заходил в его комнату, привычно садился в кресло около окна и спрашивал, как прошел день, Никита пожимал плечами и отвечал односложно. Пусть Женьку свою любит, зачем пришел?

Марина Георгиевна умерла через два с половиной года. И это была случайная смерть по вине пьяного водителя, несущегося прямо на автобус. Казалось бы… какова вероятность погибнуть в автобусе в центре города? Но судьба чертит свои линии и знаки…

Отец поседел в один день.

Женька выла, рыдала, металась, кричала: «Нет, нет, нет!» Никита не помнил, как оказался в ее комнате, как крепко прижал к себе и твердо произнес:

– Не плачь, она в раю. Там же, где и моя мама.

А что еще сказать?

Что будет больно?

Очень долго, а может, и всегда?

Вряд ли это нужно знать вот такой кареглазой девчонке в двенадцать лет. Да это лучше никому никогда не знать.

Как бы Никита ни относился к Женьке, он не мог игнорировать ее горе. И, пожалуй, это был единственный момент, когда он понимал ее на сто процентов. Слезы сводной сестры впитывались в его футболку, судорожные рыдания влетали в грудь.

– Не плачь…

Никита не собирался долго утешать Женьку, но не бросишь же ее в такую минуту. И он начал что-то торопливо говорить, путаясь в словах успокоения, вспоминая боль от потери своей матери и переживая смерть Марины Георгиевны. А потом он пошел в кухню и обнял отца, которому предстояло похоронить и вторую жену…

Уже на первом курсе института Никита начал неплохо зарабатывать, на втором – он с легкостью создавал на заказ дизайнерские проекты квартир. Нарисовать, начертить – это одно дело, но нужно еще знакомиться с поставщиками, учиться чувствовать ткани, обивочные материалы, разбираться в плитке, дереве… Без этого и многого другого не достичь желаемых высот. И Никита набирался опыта.

Отец перенес инфаркт, однако трудиться меньше не стал, его аудиторская компания работала как часы и по-прежнему приносила хороший доход. У отца появилась идея купить дом в Сочи – огромный, чтоб позже, когда появятся внуки, всей семьей встречаться у моря. Но он не спешил с покупкой, хотел получить удовольствие от выбора и не ошибиться, да и денег подкопить нужно было.

Женька прилипла к отцу накрепко. Все у них вместе, и планы – на тысячу лет вперед. Ужинать друг без друга не садятся, каждую субботу – в кино, два раза в месяц – в театр.

– Женечка, я книгу купил… сам-то я читал ее как раз в твоем возрасте… интересно твое мнение… – неслось из кухни.

– Папочка, конечно, прочитаю. Мне все книги нравятся, которые ты рекомендуешь…

Никита усмехался и отворачивался от двери. Да, можно зайти к ним, влиться в беседу и… Нет. Когда ты чувствуешь себя лишним, то зачем? Только еще противнее станет, будто навязываешься, подлизываешься, продаешься за горстку тепла. Они же не зовут… Им не требуется его общество.

И взгляд у Женьки стал иной – острый. То обрезал, то протыкал. Стоило появиться, и она, точно назло, сразу поближе к отцу пересаживается и смотрит, смотрит… Мол, меня любят больше, ты же и сам это видишь. И улыбка при этом – победная.

А однажды Никита застукал Женьку в своей комнате, что она там делала – неизвестно. Верхний ящик письменного стола был немного выдвинут, и это сразу бросалось в глаза. Рылась в вещах? Напрасно, ничего секретного или особенного у Никиты не имелось.

– Ты что здесь делаешь? – резко спросил он, остановившись в метре от Женьки.

– Точилка для карандашей нужна, – с вызовом ответила она и прищурилась, будто хотела понять: поверит или нет.

Не поверил. Но какая разница?

– Брысь отсюда. – Никита кивнул на дверь и добавил: – И порог моей комнаты больше никогда не переступай.

– А то что? – Женька вопросительно наклонила голову набок и теперь уж точно усмехнулась.

Немного помолчав, Никита сухо произнес:

– Уходи.

Они оба знали, что он ничего ей не сделает. Такой тощей щепке подзатыльник дашь, так она и улетит… А визгу наверняка будет…

«Не в этом дело. Сопля ты просто, ясно?» – мысленно закончил разговор Никита.

И Женька бесшумно покинула комнату. После этого случая общения стало еще меньше. Так… дежурные фразы и стандартная вежливость. И чем дальше, тем реже Никита стал видеть сводную сестру – учеба, работа, друзья… Домой он довольно часто приходил ближе к двенадцати, а иногда оставался ночевать у добряка Пашки Кочеткова. Его мать такие пироги с капустой пекла, что только одна мысль о них перечеркивала все неприятности дня. И вот в тесной двушке с рыжим котом Мартином в обнимку, с шумными близнецами Андрюшкой и Сережкой – братьями Пашки, Никита чувствовал себя нужным и временами даже счастливым.

«Надо съезжать, – думал он, – пора начинать самостоятельную жизнь. Снять квартиру и… Да, теперь это для меня не проблема».

Наверное, если бы у Никиты были бабушки и дедушки, он гораздо быстрее справлялся бы с одиночеством в семье. Они бы его любили с той силой, которая делает мир ярче и дает определенную уверенность и в себе, и в завтрашнем дне. Но из родственников у Никиты была только тетя Катя, двоюродная сестра отца, и проживала она в Оренбурге. В гости не сходишь, голову на плечо не уронишь, да и совета неловко просить… «Не должен мужчина вешать свои проблемы на женщину», – останавливал себя Никита от очередного телефонного звонка.

Да и непростой была тетя Катя. Посмотрит – точно в душу заглянет. Улыбка тонкая, движения плавные, фразы отточенные. И доброты в ней много, и иронии предостаточно, и не всегда поймешь, что у нее на уме. В детстве Никита ее даже боялся.