Дарья Сергеевна не двигалась с места. Перед глазами стояла послевоенная помойка возле городского мясокомбината. Они с подругой Надькой среди дюжины оборванцев выжидали за сугробами, когда тетя Таня по прозвищу Жиртрест в два часа дня придет и сбросит с плеча два холщовых мешка. Кряхтя и беззлобно матерясь, она развязывала веревку и вываливала на помойку отходы своего цеха – все, что осталось от свиных и говяжьих кишок, прошедших несколько варок. Как только Таня-Жиртрест скрывалась за поворотом, ватага грязных детей кидалась на зловонную кучу, напихивая в рот, мешки, карманы неприглядные трубчатые куски. А дальше шли домой и смеялись с набитым ртом: кишку можно было сосать как угодно долго, она сохраняла мясной вкус, пока не превращалась в жеваную бумагу, которую смачно сплевывали на снег.

– Мам, пойдем, Катюшу из садика нужно забрать! – Дарья Сергеевна очнулась, и они отправились в детский сад.

Ася иногда встречала их втроем. Рядом со Славочкой и его мамой шла блондинистая кудрявая девочка, копия своего брата, только раскрашенная всеми цветами радуги: в яркой вязаной шапочке, с голубыми глазами, алым ртом и сияющими щеками. Она держала Славочку за руку и смотрела на него снизу вверх с безусловным восхищением. В этот миг часть радуги проецировалась на Славочку, он вытягивал губы и чмокал воздух, посылая ей поцелуй. Похоже, они любили друг друга. Их связывал крепкий невидимый канат. Такая же мощная пуповина тянулась от Дарьи Сергеевны к Славочке. А вот между мамой и дочерью ниточка была совсем прозрачной.

Позже, уже в старших классах, когда Ася слышала сольные концерты Славочки (Клюев единственный из всех городских дарований играл с местным симфоническим оркестром), ей казалось, он черпает вдохновение только от ярких щечек и незабудковых глаз своей сестры. Потому как все остальное в этом мире не вызывало у него никаких эмоций. Славочка снисходительно принимал аплодисменты немалого зала городской филармонии и вспыхивал короткой и яркой нежностью только в тот момент, когда Катюша поднималась на сцену и дарила ему букетик простеньких цветов.

В день окончания Асей музыкальной школы на экзамен в качестве гостей были приглашены преподаватели местного музучилища и Славочка, почетный выпускник школы и почетный же студент самого училища, которого ввиду гениальности взяли сразу на второй курс. Ася играла Баха, Шопена, Рахманинова. Она выросла и к маю уже потемнела от загара. Выгоревшие завитки светлых коротких волос (странно, раньше у нее были косы) смешно прикрывали оттопыренные уши и трогательно ее украшали. Она подошла к роялю, несуетливо убрала с сиденья лишнюю подставку, села, долго отодвигала и придвигала стул, как кошка, уминающая себе место перед сном, поставила загорелую ногу на педаль и опустила руки на клавиши. Славочка разволновался. Персиковые нежные руки, изумительная кожа (где же цыпки?), мощные рахманиновские аккорды, шепот педагогов: «Какая редкая музыкальность, какие эмоции!» Он попытался сглотнуть комок в горле, но не смог, так и просидел до конца ее программы, разрываемый досадой и завистью, восхищением и ненавистью одновременно. Ася закончила. Встала, легко поклонилась и вышла из зала с непостижимой ему отстраненностью, будто экзамен был для нее не ключевым этапом, а рядовым событием. За этим спокойствием не замечалось труда, она, свободная птаха, просто перепорхнула с ветки на ветку. Пока подводили итоги, выпускники толпились в узком коридоре. Славочка вышел вместе со всеми, достал пачку «Мальборо» и вытянул губами сигарету.

– Привет, Славец! Красивое курево! Как там пашется, в музшараге? – В школе еще остались старые приятели.

– Помаленьку, – сквозь сигарету процедил Славочка и отправился на улицу.

Ася стояла с девочками, что-то обсуждала, смеялась, потом резко повернулась и скрылась за углом дома. Славочка пошел за ней, схватил за руку.

– Ты куда?

– В «Природу», там новых рыбок завезли. – Она двинулась по направлению к магазину «Природа», расположенному в том же доме, что и музыкальная школа. Славочка прибавил шаг.

– Результаты пропустишь, – не вынимая сигареты изо рта, сказал он.

– Девчонки позовут. – Она потянула на себя тяжелую дверь со стеклянными вставками. Славочка, поспешно докурив, зашел за ней внутрь.

В квадратных аквариумах вдоль стены плавала всякая живность. Толстая продавщица с химической завивкой на голове кивнула Асе как знакомой.

– Привезли? – спросила Ася.

– Золотых пару, – ответила она.

– Где?

– Вон там, в крайнем.

Ася зашла в пространство между прилавком и аквариумами. Чувствовалось, что она завсегдатай. Славочка шагнул за ней.

– Куда, молодой человек?! – продавщица перегородила проход.

– Он со мной, теть Валь.

– Следи за ним, отбегу пописать. – Тетя Валя теребила грязноватый фартук.

Они оказались в узком коридорчике между аквариумными стеллажами. Ася прижалась носом к стеклу. К ней подплыла желтая толстая рыбка и хапнула ртом воздух. Славочка пытался уместиться за ее спиной, неуклюже уперся копчиком в прилавок, поравнялся глазами с Асиным затылком. Она положила ладонь на стекло и постучала пальцем. Желтая толстуха метнулась к руке.

– У тебя были цыпки. – Его дыхание обожгло Асе шею.

– Врачи сказали, слишком нежная кожа. Чуть холод, сразу трескается.

Ревели компрессоры, на поверхности воды, как газировка, лопались пузырьки воздуха, пахло водорослями, ряской, сухим рыбьим кормом. Комок в Славочкином горле застрял намертво, сердце переместилось в область кадыка, глухо, отчаянно билось о стенки сосудов и рвалось наружу. Он дотронулся губами до ее шеи. Золотистое выгоревшее подпушье защекотало нос. Она пахла яблоком и влажными листьями. Это был не плотный запах его матери, не дурашливый запах сестры, не умилительный запах их болонки, в живот которой он любил утыкаться лицом. Это был незнакомый запах, от которого у него свело желудок. Ася повернулась, он резко вспотел. Она уперлась глазами в пульсирующую вену на его влажной шее. Казалось, через нее в один момент пыталась протолкнуться вся кровь в организме. Ася коснулась венки языком, провела кончиком по соленой траектории.

– Ты вкусный, – шепотом сказала она.

Резко хлопнула дверь, в такт задрожали стенки аквариумов.

– Аська, оценки!

– Ну вот и я!

– Славочка, что ты здесь де…

Врата ада разверзлись одномоментно. Вернулась продавщица, в дверь магазина втолкнулись две Асины подруги, за ними белело лицо Дарьи Сергеевны…

На подведении итогов Асю отметили последней. Встала преподаватель училища, поправила очки, торжественно, как в ЗАГСе, объявила: «Анастасия Кречетова. Общая оценка пять с плюсом. Мы предлагаем вам поступить в наше училище… без экзаменов». Все бешено зааплодировали. «Ишь ты!» – прошипела Дарья Сергеевна, которая продолжала, как родная, посещать все школьные мероприятия, встречи и проводы даже после ухода ее сына. Славочка на секунду почувствовал прилив небывалой гордости.

– Спасибо. – Ася улыбнулась. – Но у меня другой путь.

– В смысле? – оторопела учительница.

Славочка задохнулся.

– Я закончу десятилетку и пойду к своей мечте, – высокопарно ответила Ася, хотя никакой мечты у нее не было.

– Без музыки? – спросила учительница.

– С музыкой. Но в душе.

В узком коридоре кишели выпускники. Пахло пионами. Все смеялись, тискали друг друга, обнимали учителей, возбужденно спорили, восхищались, плакали. В воздухе витала бессознательная исключительность. Исключительность молодости, безусловность таланта, неизбежность огромной счастливой жизни. Радостная вспотевшая толпа вывалилась на улицу. Асю потоком унесло в сторону парка, Славочку Дарья Сергеевна потащила домой. Ася обернулась – его лицо было белым, отрешенным, с крупными каплями пота, нереально красивым. Ей показалось, что продолжение неизбежно, что сейчас он отцепится от своей матери и побежит вместе со всеми. Но скрипач удалялся. Ее подхватила толпа и затолкала в отъезжающий от остановки автобус.

Глава 3
Проклятие

У Славочки четвертые сутки держалась температура 39,5. Он метался, кричал, плакал, не приходя в сознание. В бреду он видел Аськины руки. Видел, как на нежную кожу кто-то мертвецки зеленый дует ледяным воздухом, и они трескаются, покрываются красными бугорками, кровят. Мозг буравила мысль, что уродливыми, смешными и уязвимыми в этом мире становятся самые нежные и беззащитные создания. Что его сильная здоровая кожа плевать хотела на холода и морозы. Что под коростой рук, которые он презирал, которые ему аккомпанировали много снежных зим, скрывался нежный росток всего самого желанного в этой жизни. Он рыдал, брал эти ладони, целовал, прикладывал к лицу. Они гладили его, перекидывались на клавиши, на плешивых кошек, снова скользили по телу. Он прижимался губами к ее шее, не мог надышаться яблочным золотистым подпушьем… Через пять дней Славочка открыл глаза. На лбу лежала мамина рука.

– Ну слава богу! – Дарья Сергеевна, шатаясь от смертельной усталости после бессонных ночей, поставила на табурет перед постелью куриный бульон с фрикадельками.

– Мамочка… – Он откинул одеяло, сел на кровати, потянулся к бульону. На простыне темнели желто-бурые пятна.

К вечеру Славочка взял инструмент. Попробовал разыграться, но руки не слушались, пальцы превратились в негнущиеся палки. Дарья Сергеевна заметила припухлость в суставах. На следующий день сын не мог держать ложку, корчился от боли, смотрел испуганными глазами: «Мам, я не смогу больше играть?»

– Родненький мой, деточка моя, ты будешь играть, ты лучше всех будешь играть. – Она прижимала к губам каждый его палец.

Врачи сказали, что от неизвестной бактериальной инфекции началось воспаление суставов. Назначили антибиотики, противовирусные, положили в стационар, поставили капельницы. Славочке было шестнадцать лет. Врачи долго перекидывали с места на место его карту, не в силах определиться, взрослый он или еще ребенок, в результате отправили в основное инфекционное отделение городской больницы. Дарья Сергеевна договорилась с главным врачом, ждала его до полуночи около подъезда дома, и тот разрешил ей спать в коридоре, недалеко от Славочкиной палаты. За это Дарья Сергеевна мыла полы в отделении и туалетах, убирала утки из-под тяжелых больных. В обеденный перерыв с двумя пересадками на трамвае и автобусе добиралась до дома, варила живительный бульончик с фрикадельками, кормила Катюшу, кричала на подвыпившего мужа, уныло стынущего на диване, заливала термос и неслась обратно в больницу. Славочку выписали через три недели. Без облегчения.

Спустя пару месяцев Дарья Сергеевна возвращалась домой после очередной консультации с городским медицинским светилом. Он расписал новый курс лечения и, заглянув ей в глаза, проникновенно сказал: «Вы должны понимать, мамаша, максимум – он будет держать чашку, ни о какой игре на скрипке не может быть речи. Суставы деформированы, обратный процесс невозможен. По крайней мере, такого я еще в своей практике не видел. А уж поверьте, я много чего повидал». На остановке автобуса две женщины в деревенских пуховых платочках вели беседу, сильно окая.

– И вот батя-то встал, как Илья Муромец с печи, и пошел. И пальцы-то его кривы полегоньку стали уменьшаться, и даже валенки прежние налезли.

Дарья Сергеевна встала, зачем-то нелепо размашисто перекрестилась не в ту сторону (с детства была атеисткой), нависла над бабами.

– Ради Христа, помогите, сын погибает. – Слезы полились по ее черным от горя щекам.

Женщина рассказала, что возила отца в Ставропольский край: приезжаешь, налево-направо, направо-налево, потом по прямой от автовокзала, станицу не помню, красным написано, буква «А» упала и в траве валяется. Там Анна живет. Целительница, ясновидящая. К ней все едут.