Каким образом Пиллар удалось бежать? В мозгу Каро одна за другой возникали картины. Вопящая толпа, развевающиеся шелковые ленты, зажатые в поднятых руках. Изящная шея смеющейся Делкорты Октобер Ккуль, голова, откинутая назад. Вот она ликует под взглядами подданных; небольшая оплошность, заминка, она отвлекается на секунду, и этого достаточно для того, чтобы утратить контроль над чудовищем. Вот оно убегает прочь. Безмятежная, как обычно, Червонная Принцесса провожает его пустым взглядом. Может быть, они уже пытаются выследить Пиллар, едут сюда? Каро представила себе королевскую процессию на грязных улицах Астары, и ее тело дернулось. Болезненная, беззвучная судорога, которая почти стала смехом.

Каро больше не чувствовала себя пустой. Ее ярость походила на колючки, и они, эти колючки, наполняли все ее тело, как будто ее ребра были краями ежевичного куста. И Каро начала дышать, вдохнула их, чтобы почувствовать, как они извиваются, чтобы почувствовать, как она кормит эти колючки ярости.

Телега остановилась под двумя лепившимися друг к другу башнями, которые отмечали вход в церковь Астары; на камне было высечено слово «Мугунхва», название их Охраняемого Округа: 무궁화^[16].

Каро ощутила, что у нее достаточно сил для того, чтобы сесть, и она села, потом посмотрела на Икку. Та выглядела такой маленькой на дне телеги и совершенно нереальной; все ее тело было в серебре. «Алиса», – хотелось сказать Каро, но… но что, во имя богов, могла она сказать, кроме имени?

И поэтому она слезла на землю и не сказала ничего.

Икка медленно встала, вылезла из телеги и пошла за ней, когда Каро была уже у дверей. Возчик, сосед Муров, владелец лавандовой фермы по имени Рен Хантерс, который и нашел девушек, смотрел им вслед. Каро знала, что он наблюдает за ними на случай, если они вздумают бежать, и что он погонится за ними, если они побегут; и она знала, что это абсолютная бессмыслица. Они не сделали ничего дурного.

Икка это тоже заметила, и у нее на лице начал подергиваться мускул, но она не смотрела на фермера так открыто, как Каро. Вместо этого она грубо толкнула Каро в бок, чтобы та побыстрее зашла внутрь.

В церкви было прохладно и довольно темно. Они остановились, когда увидели – почти сразу же, не пройдя и пяти шагов. Они увидели темные скамьи, разделенные центральным проходом, похожие на треснувшую грудную клетку, и Текку, которую положили на деревянное возвышение в конце этой тропы. Это зрелище причинило Каро боль, похожую на прикосновение к открытой ране в ее душе. Она смотрела на прекрасную руку Текки, полупрозрачную и светлую на фоне рун, на ту же самую руку, которую Каро держала в своей только вчера, когда провожала ее домой. Икка шла впереди, она всегда шла впереди, словно хотела распугать всех встречных, чтобы освободить им дорогу.

Лицо Икки ничего не выражало, даже когда она подняла руку и провела ею по губам, по подбородку.

Каро захотелось тряхнуть ее. Захотелось поцеловать ее, а потом возненавидеть и себя, и ее за этот поцелуй. Почему она такая злая?

Почему она не всегда была такой злой?

Рядом с телом стоял отец Хван, священник, и главный шериф Округа Ён Мирипта. Это сборище казалось таким жалким и маленьким в пустой церкви, которая была невелика, но сейчас выглядела огромной; ее стены вздымались вверх, вверх, вверх, навстречу каменным сводам и витражам. Разноцветные лучи плясали на руках и волосах Каро и Икки, когда они, повинуясь неизбежному, двинулись вперед. Каро чувствовала присутствие птиц, сидевших на крыше, хотя отсюда их, разумеется, не было видно.

Начиналось все странно. Птицы – обычно вороны, поскольку ворон в Астаре было больше всего – летели вслед за ней от приюта до Эмпатии и обратно, стучали клювами в окно спальни среди ночи, выводя какие-то мелодии. На самом деле первыми их заметили Икка и Текка. Каро была слишком поглощена своими подругами, их странными чарами, их странными личностями; она практически ничего вокруг не видела, кроме них. Это Текка уговорила ворон, сидевших на изгороди, не шпионить за ними, а Икка вкладывала в руку Каро камни, чтобы сбивать тех, кто вздумал все-таки подглядывать. Это они показали Каро, как заставить магию выступить на ресницах, печаль, и отчаяние, и бешенство, которыми она могла воспользоваться, чтобы вызвать эту магию.

В первый раз она убила птицу; Каро еще не знала толком, чего она пытается добиться, и поэтому ворона погибла. У ведьмы не было намерения, и ее заклинание заставило выпасть перья, содрало кожу, и на столбе остался скользкий окровавленный трупик. Текка и Икка захихикали. Потом велели ей заняться следующей вороной.

– Девочки, – заговорил отец Хван, когда они подошли к возвышению, и знаком велел им остановиться в шаге от алтаря.

Текка была укрыта серой простыней, видны были только кончики пальцев одной белой руки, протянутой к Каро и Икке. Но нет, конечно, она не тянулась к ним. Это только так казалось.

Мирипта откашлялся.

– Возможно, нам следует дождаться мадам Ким…

– Это ее не касается, – резко оборвал его Хван и обжег Икку и Каро пристальным черным взглядом.

Каро не питала особой любви к старухе, руководившей сиротским приютом, дерганой, с пронзительным голосом – но сейчас она была уверена, что вид Ким, ковыляющей мимо церковных скамей к алтарю, утешил бы ее. Она бы сообразила, что делать. Каро не знала, что делать. Она чувствовала себя ребенком.

– Что привлекло Святую? – внезапно произнесла Икка грубым голосом; выражения ее лица не было видно из-за капюшона, запятнанного серебром. Это были первые слова, произнесенные ею после того, как они ушли из горящего дома.

Последовало короткое молчание. Никто, даже Каро, не ожидал, что таков будет ее первый вопрос.

– Ее… – Мирипта неловко махнул рукой со старческими пятнами в сторону тела, лежавшего у его ног. – Отец Текки, Куинн Мур. В доме обнаружено его тело – мы считаем, что он скончался вчера поздно вечером. От естественных причин.

«Аджосси» – так Каро и Икка всегда называли Куинна, хотя он настаивал, что обращения «абоним», «отец», будет достаточно. Как они обе смеялись над этим, над сентиментальным человеком и его тихой женой, которые не знали, какой жестокой и порочной была их старшая дочь и подруги, которых она приводила в свой сад. Но в доме Муров была любовь. Была – Каро знала это. Она наблюдала за ними и видела эту любовь. Она лежала на животе в роще, вселялась в тело птицы и садилась на подоконник, чтобы заглянуть в небольшой, но уютный дом. Она не могла с собой справиться. Поцелуи в щеку между родителями Текки. То, как они следили взглядами за близнецами, которые с топотом взлетали по лестнице, и как ласково звучали их голоса, когда они звали домой Текку, гулявшую в роще. Может быть, где-то в глубине души Каро желала оказаться на месте Текки… но нет, тогда ей пришлось бы пожелать, чтобы Текка очутилась где-то в другом месте, а это было невозможно. Каро нравилась любовь, за которой она наблюдала сквозь занавески. Любовь, которая была привычкой, а не пламенем, порывистым, обжигающим. Которая приносила утешение.

Обжигающим…

Наверняка Муры были безутешны. С таким же успехом они могли просто взять и выйти в Страну Чудес.

Человек мог вскрыть себе вены, но это было пустяком по сравнению с раной, которую горе наносило душе; скорбь привлекала Святых почти так же сильно, как аура смерти.

– А королева? – спросила Каро. Она едва удержалась от смеха, произнося эти слова. Она шутила – разумеется, это была шутка. И теперь к ней присоединилась Икка.

– Да, где же ее величество? – просипела она. – Разве она не желает приехать к нам и забрать свою Святую? Разве она не желает встретиться с теми, кто одолел монстра?

– Мы одолели ее, – подхватила Каро.

– Мы выиграли ее Бега.

– Да, да, мы победили, где наши призы? Где деньги, драгоценности?

– О нет, нет, – перебила ее Икка. Каро никогда не слышала, чтобы она говорила таким голосом. Голосом, который темнел с каждой секундой, словно свежий синяк. – Это лишнее. Мне хватит и ее головы.

Мирипта и Хван переглянулись.

Тот же самый смех еще плескался у нее в глотке, а может быть, это было рыдание. Каро действительно было трудно дышать. Губы Хвана шевелились, но Каро не слышала его слов, а Икка что-то кричала и кричала, и Каро инстинктивно поймала ее за руку, когда она рванулась к возвышению. «Что это, что?» Каро попыталась заговорить, но у нее звенело в ушах, и горячая магия бежала у нее по жилам; это была естественная реакция на страх, а сегодня ее тело уже было так сильно опалено магией. У нее все болело, а Икка уже визжала. Хван взял угол простыни, прикрывавшей Текку, и отодвинул ее.

Звон в ушах прекратился, и наступила гробовая тишина. Темные глаза Текки смотрели в потолок, рот был приоткрыт. Ее магия, похожая на золотой шелк, точно такая же, как ее слова, выступила в уголках губ, виднелась в ноздре.

Магии было совсем немного. Каро обнаруживала больше на подушке после особенно ярких снов. Но ее не было там, когда они вместе покидали дом.

– Нет. – Это она услышала. Это слово вырвалось у нее, Кэресел. Она говорила тоненьким голосом. Она чувствовала себя ребенком, маленькой девочкой. Разумеется, она была молода, о, так молода, дорогой читатель, и она еще могла так глубоко чувствовать этот мир. – Нет.

Текка была жива. Когда лежала в сухой траве у забора, жива, жива, жива, когда Каро закрыла глаза, чтобы ничего не видеть и не слышать.

Каро захотелось снова оглохнуть. Звуки, которые издавала Икка, были неестественными, нечеловеческими: нечто среднее между воем и плачем. Каро схватила ее; Икка с силой вцепилась в ее руку. Каро стало больно от этой свирепой любви, детской, звериной любви, которая была между ними.

– Икка. Икка. – Слова получались с трудом. – Мы же не знали. Мы не знали.

Это была правда. Они обе считали, что Текка была мертва, когда они нашли ее в доме: невидящий взгляд, жуткая рана на голове, алая кровь… они даже не подумали проверить.

Все тело Текки было покрыто порезами и ссадинами, одежду изорвали в клочья птицы Каро. Ее гребаные птицы. Неужели Текка попыталась вызвать собственную магию, чтобы отогнать их? Неужели из-за Каро последние мгновения ее жизни были невыносимым страданием? А Икка потом увлекла их во тьму, в опасное путешествие, которое высасывало последние силы…

На них легла чья-то тень; Каро и Икка одновременно подняли головы, резким, агрессивным движением, словно раненые животные, – но это был всего лишь отец Хван со своим жестоким ртом и жестоким благочестием, и Каро стало холодно. Она снова чувствовала себя маленькой, бессильной и совершенно беспомощной.

– Она могла выжить, – произнес Хван. – Ее убила Святая и вы двое. Следы вашей магии видны на ее коже и ее одежде. Это…

– Магия перестала течь в телеге? – прошептала Каро.

И Икка зарычала, когда Каро снова спросила: «Она умерла одна в этой проклятой телеге?» Икка вырвала у нее руку и толкнула ее. От толчка Каро полетела на пол; она кое-как перевернулась на бок и лежала неподвижно, ощущая головокружение и холод, который просачивался в ее тело от каменного пола.

– Не отвечайте ей! – завопила Икка, и Каро, обернувшись, увидела, как серебристая жидкость капает на пол. Икка тяжело дышала, под тонким плащом выступали позвонки. Тени потянулись к ней, тени сгущались.

«Она не хочет этого знать, я не хочу этого знать», – пронеслась в голове Каро смутная мысль, а следом за ней возникла другая мысль, в сто раз хуже.

В горле у нее пересохло от ужаса. Она подползла к Икке и, цепляясь за нее, сдавленно всхлипнула:

– Икка. Мы замешаны в ее смерти…

– Все кончено, – резко произнес Мирипта. – Аура смерти уже лежит на вас обеих. Вы должны покинуть Округ до рассвета.