– Ну, знаете, десятицентовые брошюрки, которые продаются в каждом магазине вместе с газетами. «Приключения Малыша Билли», «Уайетт Эрп и ковбои», «Энни Оукли и Буффало Билл».

– Я теперь не слишком много читаю, – тихо произнес Кэссиди, словно не он только что цитировал Библию. По шее у него расползалось темно-красное пятно. Он прочистил горло, а потом вытащил из нагрудного кармана небольшую книжечку, аккуратно раскрыл и положил на стол перед Пауэрсом. – И пишу мало. Но я записал, в чем, насколько мне известно, меня обвиняют. Составил список. Вы сможете узнать, нет ли против меня других обвинений? Я пометил происшествия, о которых и знать не знаю.

Он подтолкнул книжечку к Пауэрсу. Почерк был аккуратный, записи, сделанные одними заглавными буквами, занимали целый разворот и еще страницу. Почти на каждой строчке стояла маленькая галочка. Пауэрс с минуту изучал записи. Что-то сразу бросилось ему в глаза – громкие нападения на поезда, ограбления банков по всему Западу, от Уиннемакки^[3] до Санта-Фе^[4]. Кое-где Кэссиди приписал место и дату, на других строчках никаких подробностей не было.

– А что со строчками, на которых пометки нет? – спросил Пауэрс.

– О них я, возможно, кое-что знаю.

– Но вы ведь сидели в тюрьме в Вайоминге за конокрадство? А здесь этого нет.

– Полтора года. Но я не крал ту лошадь.

– Что же случилось?

– Случились пастбищные войны. Богатые скотоводы из Вайоминга не захотели делиться с переселенцами и мелкими фермерами. Я работал на ранчо, мой хозяин пришелся им не по нраву, и я поневоле тоже оказался замешан. Я вроде как встал у них поперек дороги, и они заявили, что я конокрад, хотя ту лошадь я купил по всей честности. Они приплатили кому надо, и я оказался в тюрьме.

– А Теллурайд…^[5] Ведь там вы впервые ограбили банк? Еще до того, как украли лошадь…

– Я ее не крал.

– Власти сообщали, что вы забрали из банка Сан-Мигель-Вэлли двадцать тысяч долларов.

– На этой строчке пометки нет, мистер Пауэрс. – Кэссиди постучал пальцем по своей книжечке.

– То есть это правда?

Бутч Кэссиди спокойно встретился с ним взглядом, но на вопрос не ответил. Хорошо, что пинкертоновский циркуляр черно-белый. Глаза у бандита были пронзительно-голубые.

– Мистер Пауэрс, как я уже сказал, они вряд ли сумеют доказать это. Или что-то еще. Я не сделал почти ничего из того, что мне приписывают. Бутча Кэссиди и Дикую банду обвиняют всегда и во всем, вот только я, ей-богу, мало в чем таком участвовал, да и Дикая банда больше… не банда.

– Элсуорт «Элзи» Лэй ограбил поезд в Фолсоме и убил тамошнего шерифа. А он ведь из ваших, так?

– Я к этому не имею отношения.

– У шерифа остались жена и двое ребятишек. Мистер Лэй отбывает пожизненный срок.

Кэссиди опустил глаза, хотя Пауэрс и не понял, кому он сочувствует – вдове или своему товарищу, до которого дотянулась рука правосудия. А может быть, обоим?

– Я к этому не имею отношения, – повторил Кэссиди, и Орландо Пауэрс почувствовал, что верит ему, хотя это и не имело значения.

– Это неважно, мистер Кэссиди, – произнес он мрачно, но в то же время сочувственно.

Бутч Кэссиди склонил голову вбок, ожидая, что еще скажет судья.

– Неважно, в чем вы правда замешаны, а к чему и близко не подходили. Даже если вы невинны, как сам Христос, это все равно не имеет значения. Железнодорожники заставят вас заплатить. Так же, как заставили те скотоводы.

– Почему? – спросил Кэссиди.

Судья посчитал, что бандиту лет тридцать с небольшим, но этот короткий вопрос прозвучал так жалобно, словно Пауэрс разговаривал с мальчишкой.

– Чтобы вы стали для всех примером. Вас считают мозгом банды. Ее лидером. С вами расправятся по всей строгости, чтобы никто больше не смел делать того же, что вы. Чтобы стереть этот бандитский лоск с историй о ковбоях. Нельзя безнаказанно грабить шахтеров, банки и поезда. Вас осудят. Так же, как осудили в Вайоминге из-за лошади, которой красная цена пять долларов. Найдут свидетеля – да что там, толпу свидетелей, которые покажут, что видели вас с Элзи Лэем в Нью-Мексико и что вы лично грабили поезд и стреляли в шерифа. Только вчера на ветке у холмов произошло очередное ограбление – бандиты остановили пассажирский поезд и обобрали всех, кто в нем ехал, и я уже слышал, что сделали это вы и Сандэнс-Кид.

– Это был не я.

– Нет?

– Не мой стиль. И потом, меня бы сейчас здесь не было.

– Неважно, – снова произнес Пауэрс. – Если вы сдадитесь и попробуете добиться справедливости в суде, обвинение сфабрикует против вас все необходимые улики. И я не смогу вас уберечь.

Бутч Кэссиди долго молчал, глядя в стену, обдумывая эти слова. Пауэрс вновь поймал себя на мысли, что у бандита удивительные глаза – глубоко посаженные, широко расставленные, они будто бы прятались за скулами, как полумесяцы за далекой грядой холмов. Темные, длинные, густые ресницы обрамляли их подобно эффектной рамке. Квадратное лицо было загорелым, и на этом фоне глаза горели еще ярче, а белые зубы сверкали еще сильнее. Если он надеется ускользнуть от правосудия и избежать виселицы, ему придется изменить внешность или уехать так далеко, как только можно.

Наконец Кэссиди кивнул. Судья не заметил в его лице ни гнева, ни горечи, но плечи его чуть поникли, как будто груз прожитых лет вдруг стал тяжелее.

– Вы не откажетесь от дела моего брата? Он слишком молод для срока, который ему присудили. И уже достаточно отсидел.

– Дело я не брошу. И освобожу Вана. Это я сделаю, но потом пусть сам решает, по какой дорожке ему идти дальше.

– Вы здорово помогли Мэтту Уорнеру, – продолжал Кэссиди, кивнув судье. – Спасибо.

– Мэтт Уорнер – подонок, дурной, никчемный человечишка, способный только колотить собственную жену. И Ван ничем не лучше. Я представлял его интересы на совесть лишь потому, что вы мне заплатили. Но он заслужил свое наказание. А вам я советую держаться подальше и от него, и от таких, как он.

– Я такой же, как он.

– Нет, мистер Кэссиди. Я так не думаю. Но, как я уже сказал, это не имеет значения. Если власти вас сцапают, то расправятся с вами и не станут разбираться, заслужили вы наказание или нет.

– Вы могли согласиться, взять деньги и стать моим адвокатом. А если бы ничего не вышло, с вас и взятки гладки. Почему вы так не поступили?

– Я сказал вам, как все будет. Сказал так прямо, как только мог. Я адвокат и стараюсь не быть лжецом.

Бутч Кэссиди улыбнулся этим словам, вновь застав Пауэрса врасплох:

– А я бандит и стараюсь не быть мошенником.

– Мы оба ходим по очень тонкому льду.

– Да, сэр. И мне нравится, что вы прямо об этом сказали. – Кэссиди с минуту посидел молча, будто обдумывал услышанное, стараясь смириться, а потом поднял глаза на Пауэрса. – Что ж, значит, я не стану сдаваться.

– Думаю, так будет лучше для всех. – Адвокат подтолкнул к Кэссиди его книжечку, и тот убрал ее обратно в карман.

– Вы никому не скажете, что я был у вас? – спросил бандит тем же мягким тоном.

– Я никому не скажу, что вы ко мне приходили, – подтвердил судья. – Вы щедро платили мне за дело Уорнера и за других ваших людей. Вы явились сюда с благими намерениями, и потому, как ваш адвокат, пусть даже временный, я обязуюсь соблюсти конфиденциальность.

Кэссиди долго глядел на него, будто оценивая, насколько правдивы его слова, и Орландо Пауэрс с трудом сдержался, чтобы не поежиться. О Кэссиди говорили, что он умен и у него сильный характер, что он планирует каждый налет в мельчайших подробностях, но судью изумило тихое благородство его натуры. Кэссиди вовсе не был простым, широколицым и добродушным деревенским парнишкой с девятью жизнями, каким его частенько изображали.

– Будь вы на моем месте… что бы вы сделали, мистер Пауэрс?

– У вас много денег?

– У меня много денег. Но я хотел бы иметь еще больше.

– Будь я на вашем месте, я бы уехал. Как можно дальше. Посмотрел бы мир. Стряхнул бы с плеч пыль Дикого Запада. Если долго жить среди негодяев, рано или поздно сам станешь негодяем, и неважно, как часто ты при этом цитируешь Писание и сколько добра творишь. Вы слишком давно живете среди негодяев, мистер Кэссиди, и вам придется за это заплатить. Уезжайте и не возвращайтесь. И не грабьте больше банки и поезда.

Еще пару мучительных мгновений Бутч Кэссиди молча глядел на него, а потом медленно проговорил:

– Есть еще кое-что.

– Что же?

– Со мной хочет встретиться мистер Гарриман. Хочет предложить мне работу – охранять его поезда. Он сообщил об этом через моего друга, адвоката по имени Даг Престон. Престон защищал меня в Вайоминге и знает, что я хочу выйти из игры.

– Гарриман? – ахнул Пауэрс. – Отчего вы мне сразу не сказали?

– Я решил, что это вещи, никак не связанные. Я узнал ваше мнение по первому вопросу. Теперь хочу узнать по второму.

Орландо Пауэрс откинулся на спинку кресла и, сплетя пальцы, подпер ими не желавший закрываться рот. Он не знал, что делать с этим новым фактом. Эдвард Гарриман, железнодорожный магнат из Нью-Йорка, владел «Объединенной Тихоокеанской железной дорогой» и «Южной Тихоокеанской железной дорогой»: ему принадлежали все железнодорожные ветки на Западе, и в верхах уже поговаривали, что пора покончить с его монополией.

– Зачем Гарриману меня нанимать? – тихо спросил Бутч Кэссиди. – Денег и власти у него больше, чем у любого другого человека в Америке. Думаю, это ловушка, и все же мне любопытно.

Пауэрс кивнул, но в голове у него уже вовсю закрутились шестеренки.

– Может, он решил, что заплатить вам проще, чем нанимать целую армию пинкертонов, чтобы вас изловить. Гарриман не дурак, а сейчас у него и так полно неприятностей с властями.

– Но ведь мистер Гарриман не может меня оправдать… Или все-таки может?

– Я уже сказал вам, они могут поступить, как захотят. Вас разыскивают за ограбления его поездов. Наверное, он может снять обвинения. Он близкий друг губернатора Уэллса.

Кэссиди еще посидел, не сводя глаз с носков своих башмаков, не снимая ладоней с колен. А потом встал. Он не был высок, но казался прекрасно сложенным – плоский живот, крепкие ноги, обтянутые узкими, по фигуре, брюками хорошо сшитого костюма. Он выглядел слишком приметно, слишком явно притягивал к себе взгляды, и Пауэрс снова задумался о том, откуда он взялся в его кабинете и куда потом денется.

– Вы могли бы поговорить с губернатором Уэллсом? Узнать, возможно ли такое? Я должен разобраться, прежде чем приму окончательное решение.

– Сделаю что смогу. Но как мне связаться с вами, когда у меня будет ответ?

– Я вернусь.

С этими словами Кэссиди надел шляпу, аккуратный котелок, делавший его похожим скорее на предпринимателя, чем на ковбоя, сунул руки в карманы и вышел из кабинета, оставив Орландо Пауэрса наедине с надеждой на то, что Бутч Кэссиди ради его же собственной безопасности никогда больше сюда не вернется.

2

Тик-так, к черту все,
Я не хочу умирать.
Для чего я здесь?

Бутч прождал в условленном месте целый день. Он доверял Орландо Пауэрсу в той же мере, в какой вообще доверял людям. Пауэрс всегда делал ровно то, что от него требовалось, и все же доверие – опасная штука. Люди небезупречны. И совершают ошибки. А в подобных делах никто не знает толком, что правильно, а что нет. Люди вечно гадают, что честно и что законно, что милосердно и что хорошо. Подчас он и сам не мог разобраться. Сколько раз его самого ослепляла ярость, а потом приводил в чувство стыд? А порой и ярость, и стыд подступали одновременно. Люди жадны, порочны, себялюбивы, и его часто мучило, что и он тоже один из них. Все в жизни имеет смысл – и в то же время все бессмысленно. Все ясно и одновременно неясно. И все же Бутч с каждой минутой все яснее чувствовал, что его обманули.