После того как девочки вышли, Наоми повернулась к мужу и сказала:

– Мне приснился ужасный сон. Хотелось бы знать, что он означает!

– Ничего. Знаю, ты думаешь, что твои сны вещие, но можешь мне поверить, это просто кошмар. Мне тоже порой снятся кошмары, но все проходит, как только встанет солнце, – сказал он, неловко похлопав ее по спине.

Ему всегда было трудно выражать свои чувства. Хершель был человеком практическим. Хоть он и изучал Тору, когда был маленьким, как это полагалось, делал он это только для того, чтобы пройти бар-мицву^[3] в тринадцать лет. Хершель мало задумывался о чем-то, помимо материального мира. Хотя открыто он этого не говорил, в душе он ставил под сомнение существование Бога. Но он всегда следовал правилам и делал то, чего от него ожидали, потому что рос в ультраортодоксальной еврейской среде. Внешняя благопристойность имела для него большое значение. Он отправил своих детей в школу, где их обучали Слову Божьему. Он питался кошерной едой, отмечал праздники и обязательно соблюдал Шаббат. Но в глубине души все это казалось ему смешным. Тем не менее, раз он следовал правилам, соседи и друзья принимали его и уважали. На самом деле Хершеля волновали только две вещи: заработок, достаточный, чтобы казаться окружающим человеком успешным и процветающим, и полное подчинение со стороны жены и детей.

– Но в моем сне снова приходили солдаты. Это были ужасные, жестокие и безжалостные люди. Они забрали наших девочек. Ты был на работе, а я была одна дома с детьми. Я не могла противостоять солдатам. Они были вооружены. У Блюмы шла кровь…

– Наоми, перестань об этом думать. Твой сон ничего не значит. Погляди вокруг: ты уже проснулась. Ты только что видела дочерей – с ними все хорошо. Ты дома, в своей постели. Все в порядке. Это был просто сон.

– Хершель, мне кажется, я больше не усну.

– Забудь о своем сне.

– Но, Хершель, мне до сих пор страшно. Вдруг это больше, чем сон? Вдруг это предвидение?

– Никакого предвидения. Обычный кошмар. Только и всего. Ничего больше. И хватит об этом. Ты не забыла – до Хануки всего пара дней? Тебе надо как следует подготовиться. Поэтому давай-ка спи. Набирайся сил. Ты же будешь готовить латкес^[4], и куриный суп, и грудинку?

– Да, и сегодня придет моя сестра. Так что я буду делать суп и сегодня. И свежую халу.

– Не знал, что Мириам придет сегодня. Думал, только завтра, – заметил муж, похлопывая Наоми по плечу.

Сегодня наступала лишь первая ночь, а первую ночь они обычно проводили с детьми.

– Знаю, но завтра у нее не получится, поэтому я пригласила ее на день раньше. Дети расстроятся, если вообще ее не увидят.

– Ну конечно. Я не против, – ответил Хершель. – Видишь, я был прав: у тебя много дел. Слишком много, чтобы не отдыхать. Давай, отдохни, – он улыбнулся и погладил ее по руке.

Прошло несколько минут.

– Ты не спишь. Я слышу, как ты часто дышишь. Выкини свой сон из головы и отдыхай.

– Я пытаюсь.

Хотя Ханука была второстепенным праздником, детям нравилось ее отмечать, и Наоми старалась сделать все идеально.

– Доброй ночи. Пора засыпать. Завтра трудный день, – сказал муж. Внешне Хершель Айзенберг был полностью доволен своей жизнью. У него были чудесная жена и три послушные дочери. Он ни разу не пожаловался, даже Наоми, что ему всегда хотелось сына. Но Наоми знала правду. Знала, что в душе он разочарован, что она не родила ему мальчика. Он по-своему любил дочерей, но иметь сына было признаком успеха, а для Хершеля было важно, чтобы все вокруг считали его успешным. Кроме того, девочки выходят замуж, после чего берут фамилию мужа. Мальчики же носят фамилию отца, тем самым продолжая его род в следующих поколениях. Хершель был у родителей единственным сыном, и у него не было сыновей, чтобы продолжить фамилию Айзенбергов, так что в этом поколении она могла оборваться. Наоми знала, что это сильно тревожит ее мужа, и не могла его винить. Всем мужчинам хочется наследника. Особенно успешным мужчинам с деньгами, которые они хотят передать сыну. Хершель Айзенберг был именно таким человеком.

«Иногда он обращается со мной как с ребенком», – подумала она.

– Да, ты прав, – ответила она мужу, откашлявшись. Она старалась перенять его логику. «Он прав в том, что все хорошо. Я не сплю; я обвожу глазами спальню, и все в порядке. Бояться нечего. Дети в своих постелях. А завтра у меня куча дел, потому что надо подготовиться к празднику. Но я ничего не могу с собой поделать: мне страшно, что у этого сна есть глубинное значение», – думала она, утирая пот с лица ночной рубашкой.

Хершель утешил ее как мог, и Наоми это знала. Больше говорить с ним было не о чем. Лежа в супружеской постели, она чувствовала себя одинокой, и, хотя муж находился в одной комнате с ней, это было все равно что лежать одной. Наоми тихонько вздохнула. Иногда она жалела себя, потому что между ней и Хершелем не было искренней привязанности. Но мать сказала ей, когда настала пора выдавать ее замуж, что, если она хочет быть счастливой, не стоит ожидать от мужа особой теплоты.

«Это мой муж – вот кто он. И это моя жизнь. Нельзя ждать от него большего, потому что он неспособен мне это дать». Она перевернулась на другой бок, спиной к Хершелю, и постаралась задремать. Слеза скатилась по ее щеке, и Наоми смахнула ее. Заснуть никак не получалось. Каждый раз, закрывая глаза, она видела тех солдат. Поэтому она просто лежала в темноте, слушая негромкое похрапывание Хершеля, в ожидании, пока придет рассвет, чтобы встать и заняться делами.

С первыми солнечными лучами Наоми тихонько выскользнула из спальни и пошла умыться перед началом дня. Она делала это каждое утро. Но сегодня, переодеваясь из ночной рубашки в домашнее платье, она почувствовала острую боль в бедре. Поглядела вниз, ожидая увидеть синяк. Но его не было. Она осторожно прикоснулась к коже пальцем. Опять больно. Наоми поморщилась. Ее пугало то, что боль шла ровно из того места, куда солдат ударил ее во сне прикладом винтовки. «Если это был только сон, почему мне до сих пор больно?»

Глава 2

Стоя на коленях и отскребая пол кухни, Наоми Айзенберг думала, что сегодня, наверное, самый жаркий день в году. Тонкие прядки волос, выбившихся из-под платка, которым она покрывала голову, липли к потной шее. Сколько она себя помнила, мать всегда подчеркивала важность чистоты, а когда они с сестрой-близнецом вышли замуж, то всегда содержали свои дома в идеальном порядке. Тихонько напевая себе под нос, она ощущала, как капельки пота бегут у нее по бокам под длинным скромным домашним платьем. Наоми подумала, что надо бы попросить старшую дочь, Шошану, вымыть стены. Шошана подчинилась бы, потому что любила свою мать. Наоми считала, что важно и дочь приучить к порядку. Но она баловала трех своих девочек. Ее драгоценных дочерей.

Бог был к ней добр, хотя, из-за того что она наделала, Наоми иногда казалось, что она недостойна его благословения. Тем не менее, хоть она и нарушила его законы, Бог дал ей Шошану, красивое и добросердечное дитя. Потом, семь лет спустя, она родила близнецов, Перл и Блюму. Но выгодный брак с Хершелем, совершившийся по настоянию ее отца, дорого стоит Наоми. Она мучилась от чувства невосполнимой потери. А самое худшее – не могла поделиться этим с мужем. Она нагрешила и хранила этот позор в своем сердце, но, предоставься ей снова выбор, поступила бы точно так же.

Она повела себя распутно и безответственно, поэтому Бог имел полное право отвернуться от нее. Она не вынесла бы его гнева – Наоми понимала, что должна измениться, если хочет спокойно жить в будущем. Поэтому она поклялась Богу прекратить делать то, что идет против его заповедей. И Бог ей улыбнулся. Да, она заплатила высокую цену. Очень высокую. Ей пришлось отказаться от любви всей ее жизни. Она вздохнула. Это было давно, слишком давно, чтобы сейчас отзываться такой болью.

В ее семье часто рождались близнецы. У ее бабушки была сестра-близнец, и у прабабушки тоже. Сама будучи близнецом, Наоми знала, как здорово иметь тесную связь с сестрой, и понимала всю глубину взаимной привязанности ее дочек-близняшек, Перл и Блумы. Наоми с сестрой Мириам в детстве были невероятно близкими и даже сейчас не утратили эту связь. Но близнецы в их роду были необычными. Когда у нее начались странные сны, сны, предсказывавшие будущее, мать ей сказала, что в каждой паре близнецов в их семье один получает удивительный дар.

– Дар есть только у одного из пары. И только у девочек. У мальчиков нет, – объяснила мать.

– Что это за дар? – спросили Наоми и Мириам.

– Дар предвидения. Способность видеть будущее во сне, – ответила она. – Думаю, он достался тебе, Наоми.

Наоми вцепилась в руку Мириам.

– Я боюсь, мама, – сказала она.

– Сны не всегда сбываются. Иногда это просто детские кошмары, бывают и обычные сны. Но очень важно, чтобы ты принимала их всерьез. Обращай на них внимание, потому что иногда они вещие. Мама рассказывала мне, что ее матери приснилось, что придут казаки и будет погром. Во сне казаки прискакали весной, и, конечно, той же весной случился погром. Если бы семья обратила внимание на сон моей бабушки, больше людей смогло бы вовремя уехать из России. Но ей не поверили, и только мои бабушка с дедом спаслись. Вот почему тебе нельзя относиться к своим снам легкомысленно, – сказала мать Наоми.

В первый раз вещий сон приснился Наоми в шесть лет. Это было в ту ночь, когда мать потеряла свой красный платок и нигде не могла его найти. Во сне Наоми увидела, как платок трепещет на ветру, лежа на земле возле крыльца их дома. Проснувшись, она рассказала матери про сон, и они вдвоем вышли посмотреть. Платок лежал там, где приснилось Наоми. После этого были еще случаи, когда Наоми убеждалась в своем даре.

Некоторые сны были страшными: например, когда ей приснилось, что у мальчика, жившего в нескольких домах от них, завелись глисты от молока, которое он выпил. Во сне сотни червей выползали у него изо рта. Когда она проснулась, дрожа всем телом, то сказала маме, но та и не подумала пойти предупредить соседей.

О даре предвидения не следовало говорить вслух. Его хранили в секрете и сообщали только членам семьи. Прознай соседи, что Наоми – вещунья, она лишилась бы шансов на выгодный брак. Это повредило бы и Мириам, потому что, если у одного ребенка в семье была черта, не нравившаяся остальным жителям деревни, клеймо ложилось и на всех остальных. Мириам с Наоми стали бы отверженными, и никто не захотел бы взять их в жены. Поэтому мать Наоми стала прислушиваться к сплетням, чтобы проверить, заведутся ли у мальчика глисты. Местечко полнилось сплетнями, хоть те и запрещались по еврейской религии. Тем не менее никто не упоминал о болезни соседского сына. Мать Наоми уже начала сомневаться, было то предсказанием или просто сном. Но люди скрывали и болезни, потому что они тоже могли стать препятствием для выгодного брака. Новость о том, что мальчик заразился глистами, повлияла бы на его шансы так же, как ясновидение Наоми на их судьбы с Мириам. Мать Наоми продолжала следить за соседской семьей. И увидев, как те забили одну из своих коров и отвезли мясо на рынок, поняла, что от молока у мальчика появились глисты. Она убедилась, что сон Наоми был вещим, хотя соседка все сохранила в секрете.

Поскольку мать Наоми всегда серьезно относилась к ее снам, она, выйдя замуж и родив близнецов, стала присматриваться к девочкам, чтобы понять, кому из них передался ее дар. Довольно скоро стало ясно, что это Перл. Наоми нисколько не удивилась, когда у Перл появились первые признаки ясновидения. Перл была физически слабее сильной и подвижной Блюмы. С первых лет Блюма отличалась храбростью и выносливостью. Она раньше Перл начала ползать, потом вставать на ноги, потом ходить.