Кори Доктороу: Гиблое дело

Copyright © 2023 by Cory Doctorow

© Чамата Т., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

* * *

Книга не пропагандирует употребление алкоголя, наркотиков или любых других запрещенных веществ. По закону РФ приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств, а также культивирование психотропных растений является уголовным преступлением, кроме того, наркотики опасны для вашего здоровья.

* * *

КОРИ ДОКТОРОУ – научный фантаст, активист и журналист. Он является специальным советником Electronic Frontier Foundation, некоммерческой группы по защите гражданских свобод. Имеет почетную докторскую степень в области права Йоркского университета в Канаде и в области компьютерных наук Открытого университета Великобритании, где выступает приглашенным профессором. Доктороу также является профессором Andrew D. White Professors-at-Large Program в Корнеллском университете, партнером по исследованиям MIT Media Lab и приглашенным профессором Школы библиотечного дела и информатики в Университете Северной Каролины. В 2024 году Ассоциация медиаэкологии присудила ему премию Нила Постмана за достижения в общественной интеллектуальной деятельности. В 2022 году Доктороу получил премию Фонда Артура Кларка за влияние воображения на общество, а двумя годами ранее введен в Канадский зал славы научной фантастики и фэнтези.

Его романы переведены на десятки языков и удостаивались таких премий, как «Локус», «Хьюго», Мемориальная премия Джона Кэмпбелла, Мемориальная премия Теодора Старджона, «Прометей», «Медный цилиндр», «Белая сосна», «Солнечная вспышка» и другие.

Сейчас Кори Доктороу живет в Лондоне вместе с женой и дочерью.

Посвящается Дэвиду Грэберу, чье наследие будет жить вечно.

Пролог

На ночное дежурство в школе Берроуз я согласился исключительно из желания перехитрить систему. Решил, что следить за солнечными батареями не придется, ведь работать они не будут. Солнца-то нет. Это же не лунные батареи.

Оказалось, я перехитрил сам себя.

Пейджер сработал в 1.58 ночи, издав звук, который я не слышал со времен вводных занятий: протяжный писк, от которого одновременно хочется в туалет и сжимается сфинктер. Пошарив в темноте по кровати, я нащупал телефон, включил свет, отыскал трусы, футболку, рабочие штаны, проморгался и долго тер глаза, пытаясь прийти в себя. Когда мне это все-таки удалось, я еще разок проверил, нормально ли я одет, при мне ли все самое необходимое и точно ли мне нужно идти разбираться с солнечной батареей в – ну-ка? – 2.07 ночи.

2.07!

«Да, Брукс, хитрости тебе не занимать».

Дом дедушки мало чем отличался от большинства домов Бербанка. Изначально в нем должно было быть две спальни и одна ванная, но потом его расширили за счет несуразной пристройки – опять же, как и большинство домов Бербанка, – и дополнительные спальня с ванной достались мне. Раздвижная дверь вела из пристройки сразу во двор, и я воспользовался ею, чтобы не разбудить дедушку.

На улице было тепло даже без куртки, что радовало, ведь я про нее забыл. Но ветерок все равно кусался прохладой, и я перешел на трусцу, чтобы разогнать кровь. Стояла тишина, нарушаемая только шелестом ветра в кронах высоких деревьев на улице Фэйрвью, далеким гудком товарного поезда и шумом машин, проносящихся по Вердуго. Я едва слышал их за звуком собственного дыхания. На углу Вердуго меня напугала лаем собака, но я побежал дальше по хорошо освещенной улице, пустой и широкой.

Две минуты спустя я уже был у школы. Прошел через ворота, воспользовавшись ученическим приложением, свернул к боковому входу и вскоре уже взбирался по ступенькам хозяйственной лестницы. Приложение должно было оповестить меня только в случае возникновения ошибки, которую солнечная батарея не сможет определить программно, а техподдержка производителя – по показаниям камер и прочей телеметрии. Короче, примерно никогда. Уж точно не в два часа ночи. 2.17, если точнее. Интересно, что с ней случилось? Я открыл дверь и замер, услышав звон разбившегося стекла.

На крыше кто-то был. Я видел ее – тень, мелькнувшую в темноте. Слишком большая, чтобы оказаться енотом. Человек. На крыше был человек.

– Эй?

Дедушкины друзья иногда посмеивались над моим голосом. Слишком высокий. На первом году старшей школы я мечтал, что он станет ниже, но увы – до выпуска оставались считаные недели, а меня в голосовых чатах до сих пор принимали за девчонку. Я с этим смирился, но, видимо, не до конца, потому что мне совсем не понравился писк, который только что разнесся над крышей.

– Эй? – повторил я грубее. – Кто здесь?

Ответа не последовало, так что я вышел на крышу. Под ногами хрустнуло стекло. Было темно, что не изменилось, даже когда я хлопнул по выключателю рядом с дверью – все равно я уже выдал себя. Достав фонарик, я направил широкий луч под ноги. Ну да, конечно – все в осколках. Посветив на ближайшую солнечную батарею, я обнаружил панели методично разбитыми вдребезги. Отступил к двери, и взметнувшийся луч фонаря упал на мужчину.

С головы до пят в маскхалате, которые друзья дедушки называли «кикиморами». Он держал в руках короткую кувалду, выкрашенную черной краской, от которой не отражался свет фонаря, и шел в мою сторону. Машинально я нажал кнопку экстренного вызова службы спасения, и камера на груди мягким женским голосом сообщила, что ведется видеосъемка. Я специально выбрал самый спокойный тон: обычно включал запись с камеры во время споров, и мирное предупреждение помогало не только соблюсти калифорнийские законы, но и остудить пыл.

Мужчина поднял кувалду, и я пожалел, что не выбрал полицейское предупреждение.

– Подождите, – сказал я, отступая к закрывшейся за мной двери. – Пожалуйста.

– Твою мать, – сказал мужчина. Пророкотал, как движок. Голос прозвучал искаженно – он либо использовал встроенный преобразователь маскхалата, либо отдельный. – Твою мать, да ты совсем ребенок. – Свободной рукой приподняв очки ночного видения, он уставился на меня. В прорези маскхалата блеснули голубые глаза, налитые кровью и окруженные сеткой морщин. Прищурившись, он махнул кувалдой. – Твою мать, – повторил он. – Кончай в глаза мне светить, бляха-муха!

– Простите, – пискнул я, опустив фонарик. Посветил вокруг; панели были разбиты процентов на восемьдесят. Зачем извинился? Привычка. – Вашу мать, – раз ему можно, то и мне тоже, – вашу мать, вы что тут творите?

– Ты там видео пишешь, пацан?

– Да. Веду прямую трансляцию.

– Хорошо, тогда я все объясню. Просто стой на месте, и не пострадаешь. Все равно я собирался снять видео, а ты сэкономишь мне время. – Он опустил кувалду, но не убрал. Я мог бы наброситься на него, но вояка из меня никакой, а кувалда никуда не делась. Даже если я попытаюсь сбежать, он успеет меня догнать. – Короче, слушай. Наш мир катится в пропасть. Америка гниет изнутри. Сначала иммигранты. Я не расист, не подумай. Меня злят не сами иммигранты, а нелегалы. Хочешь приехать в Америку – так заходи через парадную дверь на условиях, которые любезно предлагают хозяева, а не лезь без очереди через окно. Так поступают только преступники. А когда преступники становятся гражданами, они начинают голосовать за таких же преступников.

Не надо делать вид, будто ты не понимаешь, о чем я. Все эти деньги, которые мы тратим? Этот «Зеленый Новый курс»? Гарантия трудоустройства? Сраные солнечные батареи? За все придется платить. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Сначала китайцы скормили нам весь этот бред про климатические изменения, потом заставили влезть в долги по уши, чтобы накупить у них кучу говна, а что дальше? Будут брать проценты и с нас, и с наших детей, и с их детей, и с детей их детей тоже. Будущее в ипотеку? Да какое будущее, мать вашу? Их ждет долговая кабала. На веки вечные. Как в библейские времена.

А вся эта муть о «создателях денег» и их «потребителях»? В этом мире есть два типа людей, и никакие это не «творцы» и не «потребители». Это те, кто дает, и те, кто берет. Первые отвечают за блага и богатство, а вторые – за выбор политиков, которые все конфискуют и перераспределят. – Последнее слово он выплюнул как ругательство.

Речи безумные, но знакомые. Я жил с дедушкой с восьми лет и наслушался их немало. Более того, я слышал конкретно эти слова. Кто их произносил? Все дедушкины друзья были похожи – одинаковые лица, одинаковые стрижки, одинаковые выцветшие красные кепки с призывами вернуть Америке былое величие. Но кто же это был? Я помнил его лицо, помнил голубые слезящиеся глаза, выглядывающие из прорези маскхалата.

Оставалось вспомнить имя. Марк. Нет. Майк. Майк! Майк, э…

– Майк Кеннеди?

От удивления он чуть не выронил кувалду, а потом прищурился. Я поднес фонарик к лицу.

– Это я. Брукс. Палаццо. Внук Ричарда.

В этот момент на Вердуго взвыла сирена, за которой последовал треск мегафона:

– ВНИМАНИЕ! ГОВОРИТ ПОЛИЦИЯ БЕРБАНКА!

Вот теперь Майк выронил кувалду, выругался и достал из кармана маскхалата водяной пистолет. Сняв перчатку, с невероятной осторожностью сковырнул со ствола большой кусок то ли пластика, то ли воска. Его рука тряслась.

Я сразу понял, что это. Соляная кислота. Любимое оружие всех белых националистов. Очень удобное, потому что даже если жертва не умирала, то кожа сходила с нее оплавленной резиной, оставляя за собой шрамы в качестве напоминания, что пусть президент Увайни и отобрала пушки у граждан, американское сопротивление все еще вооружено и чертовски опасно. Дедушка с друзьями иногда шутили, что государство разорится на медицинское страхование, когда люди выйдут бунтовать с кислотой. Меня от этих шуток тошнило, но я быстро научился пропускать их мимо ушей. А теперь вспомнил. Отступил на шаг. Майк дернулся, и я вскрикнул, но кислота в меня так и не прилетела.

– Бляха-муха, пацан, не пугай меня. Не хочу тебе навредить.

– Я тоже не хочу, чтобы вы мне навредили. Мистер Кеннеди… Майк… Вы же друг дедушки. Он без меня не сможет. Он уже старый, не справляется сам. У него больше никого нет. – Из глаз текли слезы. Капля прозрачной жидкости, сорвавшись с дула пистолета, упала на крышу и зашипела. Я всхлипнул. – Пожалуйста, уберите пистолет, полиция уже здесь, давайте к ним спустимся…

– Никуда я не пойду. Слушай, пацан, выключай свою камеру. Хочу поговорить с глазу на глаз.

– Майк, умоляю… – практически прорыдал я. Он держал пистолет трясущейся рукой, не убирая палец с курка, и метил мне прямо в лицо.

– Просто выключи, ладно? – Он опустил пистолет, и я смог снова вздохнуть. Сделав вид, что выключаю камеру, я нажал на кнопку, проигрывающую звуковой файл, и голос сообщил, что видеосъемка приостановлена. – Короче, пацан. Скажу прямо. Я не рассчитываю пережить ночь. Я с самого начала знал, что вероятность не нулевая, а твой приход окончательно все предрешил. Я давно с этим смирился. – Он втянул в себя воздух. Преобразователь голоса исказил звук, превратив его в шум аэродинамической трубы. Он стянул с себя маску халата, открывая лицо. Его губы и подбородок блестели от пота под лучом фонаря, прыгающим по крыше. – Черт, врать не буду, умирать из-за такой ерунды глупо, но рано или поздно это должно было произойти. Но у тебя еще есть шанс. Ты можешь уйти. Можешь продолжить борьбу. – Его голос хрипел от эмоций.

Я думал, что при виде его настоящего лица станет легче, но стало только страшней. Обычно дедушкины друзья были просто… угрюмыми. Но была в них доля жестокости, натянутая струна, которая иногда лопалась. Обычно все сводилось к крикам, швырянию вещей и хлопанью дверью так, что весь дом содрогался. Но время от времени споры переходили в драки, и всем приходилось растаскивать машущих кулаками мужчин. Пару раз дело доходило до крови.