Копы рассмеялись в ответ. Смех был злым, а не весёлым. Вдруг в конце коридора из-за поворота вывернули врач и санитар, и я прислонилась к стене, сделав вид, что роюсь в телефоне. Обсуждая состояние одного из поступивших в больницу с тяжёлой черепно-мозговой травмой, они торопливо прошли мимо, а я вернулась к двери и услышала сердитый голос Эрика Палмера, и говорил он совсем по-другому:

– А это уже не твоё дело, Крейн! Меня не слишком устраивает, если ты будешь об этом трепаться.

– Я н-не из трепливых. Но п-про ваши делишки в Б-бангоре не знает т-только ленивый.

– Закрой рот, говнюк. Хорошо, предлагаю в последний раз: давай решим всё по-хорошему и я отстану от тебя и забуду, что нам нужно искать убийцу и найти его мы можем недалеко от озера Мусхед. Возьми деньги. Знаю, ты нуждаешься, и очень. Твоей бабке они нужны на лечение, например. Забери и уезжай отсюда. Тебе эту землю всё равно не сберечь, а тут только задаток.

Что-то тяжело упало на твёрдую поверхность. Вик молчал.

– Здесь семь тысяч. Бери и заткни свою вонючую пасть. Мы будем добрыми друзьями?

– Да, – тихо сказал Вик. – Б-будем, шериф Палмер.

Неужели взял? Я ощутила неприятный холодный укол выше сердца. Что такого знал Вик, чтобы сам шериф пытался его подкупить?

– Ну же. Что ты. Давай, не стесняйся. Я же помню, Виктор. Всё помню.

– Вот как.

Вик громко хмыкнул. Стивенс что-то начал говорить, но его перебили. Голос у Вика был высоким и чётким:

– Я б-больше не в старшей школе учусь, шериф Палмер, и ваш строгий тон и звезда на груди меня не п-пугают. Как не пугали, в-впрочем, ни-никогда. То, что вы сейчас п-предлагаете, – взятка и соучастие в преступлении, а я не преступник. И в деньгах ваших не н-нуждаюсь, моей бабушке уже не п-помочь: мы давно п-прервали лечение. Так что, считайте, вам не п-повезло. Мы не будем д-добрыми друзьями, потому что вы не успели откупиться.

– Подумай лучше, сынок. Кто знает, может быть, мои ребята не подтвердят твоё алиби. Вспомни-ка, разве ты действительно работал в полицейском участке в ночь, когда прирезали Кейси Кокс с компанией?

– Что вы, шериф, к-конечно. А как же отметка в журнале? К-камеры наблюдения? И потом, разве вы з-забыли? Кейси и её друзей п-порешил какой-то обкуренный ублюдок: так же вы говорили в-всем в Скарборо, не правда ли? А может, они сами друг друга ножиком п-перетыкали.

Шериф молчал. Вик неприятно рассмеялся, и ответом ему была тишина.

– Сами знаете: меня н-не в чем обвинить. Хотя избавиться от м-меня хотите, п-потому что нужно местечко у озера, к-которое вы уже обещали отдать под элитное строительство т-тем ублюдкам из Бангора, да? А ещё я встрял в ваши отношения с сыном… да-да, п-помню, помню.

– Ты не туда полез, мальчик мой, – холодно сказал Палмер. – Да, ты просто оказался не в том месте, малыш. Мне жаль, что ты отказываешься от денег: не знаю, зачем тебе далось это мнимое геройство и кому ты сделаешь легче, но, когда тебя наняли на ферму Лоу и ты услышал то, что слышать было не нужно, у тебя теперь нет особого выбора. Здесь ты мне не враг. Я бы хотел, чтобы ты облегчил нам участь и никто не брал грех на душу. Но, понимаешь ли, с Джонни ты полез вообще не в своё дело. Мы с ним разберёмся дома, без посторонних. И без тебя, сопливый выродок индейской шлюхи и бродяги с севера. А если ты будешь болтать лишнее, я получу ордер на досмотр твоего дома…

– Дома у меня н-нет, – хмыкнул Вик. – И я ни в чём не виноват, так что м-можете хоть котлован под трейлером вырыть и взорвать его к чёртовой матери. Но вот в-вы ответите, шериф, сами знаете, по какой статье. Озвучить перед вашим коллегой или не стоит?

– Я в курсе всего, Крейн, не распаляйся, – предостерёг Стивенс.

– Тогда хорошо. Жестоко и регулярно избивать собственного ребёнка – это срок, для вас, шериф. Конец к-карьеры, а ещё – тюрьма, и если Д-джонни расскажет обвинителю, что такого вы с ним сделали на прошлый Д-день благодарения, клянусь: я п-поеду в Бангор или Огасту с ним, и тогда на парне наверняка н-найдутся ваши биологические следы. Уж мы п-постараемся это доказать.

Я медленно прислонила ладонь к пересохшим губам и отошла от двери, словно она была измазана дерьмом. Не могу поверить в это: собственный отец истязал Джонни. Всё встало на свои места. И почему Джонни так болезненно и агрессивно нападал на всех, кто ему не нравился, и странные выпады на Вика и тех, кто не может ему ответить. У Джонни психологическая травма, но вряд ли он может выместить зло на отце – и вымещает на слабых, пинает лежачего, чтобы заглушить свою боль. Хуже того. Выплёскивает боль на старого врага папаши.

– За ту штуку с к-кислотой я, так и быть, ничего не предъявлю, мы с Джоном всё вы-выяснили, я не в обиде на него. – Вик говорил так безжалостно и зло, что я даже не могла представить выражение его лица. Так, значит, это был всё же Джонни. – И д-даже рад, что п-после этого у нас состоялся разговор. Но т-требую, чтобы вы оставили своего сына в п-покое.

– И как же я должен это сделать? – усмехнулся шериф. – Стивенс, видал? Он ставит мне ультиматум. Знаешь, что такое ультиматум? Это когда либо по-твоему, либо никак. Да уж. Наш команчи серьёзно настроен, Стивенс…

– Могавк, – вкрадчиво перебил Вик. – У индейцев не одно п-племя, они все разные, мистер П-палмер, и люди там тоже все разные. Я же не называю в-вас датчанином или испанцем, мне, в общем-то, всё равно, кто вы. Белая собака на моей земле – она так и так б-белая собака…

Бам!

Шериф куда-то с грохотом впечатал свой кулак. Воцарилась тишина. Потом Палмер яростно сказал:

– А теперь послушай меня, ты, дерьмо Чингачгука. Я – шериф Скарборо, законный представитель власти, и, если потребуется, мои люди докажут, что это ты зарезал всех, кто участвует в деле Крика. Этот неуловимый-мать-его-подонок убил двух полицейских: прямой путь за решётку в камеру смертника, где тебе было место ещё в семнадцать лет. Ты, кажется, забыл, что одно убийство уже висит на твоей совести?

Мои руки стали ледяными, а сердце сжалось так, что я задохнулась и облизнула губы, схватив воздух ртом. Вик – убийца? Этого быть не может. Он не способен. Шериф просто врёт!

– Тебе напомнить, Крейн?

– Нет.

– Ах, нет? Но, ублюдок, я напомню. Майкл Уолш, забыл? Он из-за тебя пролетел двадцать четыре этажа и превратился в бекон на шпажке. Это я, а не ты, индейская мразь, смотрел в глаза его матери, когда сообщал, что её единственный сын мёртв, потому что погнался за каким-то подонком и сорвался со стрелки. Это не ты боялся, что она задохнётся насмерть от горя. Не ты слушал, как она воет у себя дома.

– Майклу Уолшу не стоило т-травить беспомощного п-пацана, угрожая его искалечить. Девять на одного, думаете, это честно? – огрызнулся Вик. – Думаете, его матери сказали о таком? А о том, что он стрелял в меня б-боевыми па-патронами? Нет. Раз Майкл Уолш был ангел, тогда п-почему он упал со стрелки, но не полетел?

– Мудак.

Я услышала хлёсткий звук и не сдержалась, резко открыв дверь. Руки у меня дрожали. Я застыла на пороге. Шериф Палмер резко обернулся, рука его была сжата в кулак. На щеке у Вика багровел след от удара.

– Вон! – рявкнул шериф, багровея.

– Выйди, Лесли, – твердо сказал Вик. – Выйди.

Я помедлила. Стивенс смотрел пристально и внимательно, так, словно я была куропаткой, а он – охотничьей собакой, и хотел здорово цапнуть меня зубастой пастью, только если хозяин скажет «фас». У шерифа на виске пульсировала жилка.

– Лесли, – холодно повторил Вик. – Ты, верно, что-то з-забыла здесь?

Копы слушали и наблюдали, что я сделаю дальше, и я поняла одно: мой поступок вышел опрометчивым, и лучше бы мне сейчас не ошибиться. Вик поднял что-то в руке.

– Да, – тихо сказала я и опустила глаза в пол. – Забыла. Именно. Простите.

Я стремительно прошла к его койке и взяла то, что он протягивал, даже не посмотрев, а затем развернулась и вышла из палаты. Почти бегом я покинула больницу и пошла по аллее к выходу за ворота, с содроганием вспоминая последние слова Вика. Мир вокруг стал туманным и зыбким, он качался, словно я каталась в луна-парке на огромной лодке, похожей на маятник с равномерным движением вверх и вниз. Так же билось моё бедное сердце. Вверх и вниз. Взмывало и падало. Похоже, то, в чём Вика обвинял шериф, было несчастным случаем. Кто-то разбился насмерть по его вине. Хуже того: его травили, загоняли, как дикого зверя, и во время этого погиб человек. Я посмотрела наконец на то, что он мне отдал, и дышать стало сложнее. Это была резная деревянная статуэтка.

Вик вырезал из куска дерева меня.

Я крепко сжала её в руке, вспомнив след от пощечины у Вика на лице и его глаза, полные отчаяния. Сколько всего он пережил? И во что его пытаются втравить теперь? Почему шериф хочет от него избавиться? Из-за земли? Какое дело шерифу до индейской земли у озера? Тело скрутило от фантомной боли за любимого из-за того, что не в моих силах было что-либо изменить. Но пока я шагала в сторону автобусной остановки, у меня созрел план.

* * *

– А гирлянды куда деть? – растерялся Джонни, с трудом пытаясь развернуть длиннющий провод с белыми лампочками.

– Себе на голову их накрути и включи, – посоветовал злой как чёрт Бен.

Он отвечал за закупку продуктов и подъехал на машине прямо к пляжу, ужасно уставший от хождения по магазинам. Единственное, что его успокаивало, – присутствие Дафны. Эти двое в последнее время редко разлучались, так что мы с Дафной почти не оставались наедине. Но в тот день, занятые и свободные, прежде – каждый сам по себе, а теперь, будто команда друзей, сплочённые, все мы собрались на пляже Мусхед ради одного человека.

Вик родился в ночь на тридцать первое октября, в канун Хэллоуина. Месяц назад ему исполнился тридцать один год, но на свой день рождения он едва живым попал в больницу. Поэтому мы с ребятами и Аделаидой решили совместить приятное с полезным и устроить Вику то, чего у него никогда не было.

Вечеринку.

Ребята сколотили прямо на озёрном пляже, недалеко от воды, простенькие деревянные опоры для полога, а к столбам привязали потрёпанные белые занавески, которые Дафна нашла у себя на чердаке. Старый большой стол из дома Аделаиды вкопали в песок, и мальчишки привезли откуда-то раскладные стулья. Джонни притащил из дома дорогое барбекю и с гордостью сообщил, что старший брат даже не хватится его: он вообще готовить не умеет и с ними давно не живёт, и просто купил его в подарок на День благодарения, чтоб было.

Мы с Джесси и Дафной помогали с оформлением простенькими сухоцветами, расставили обычные свечи в плошках и одноразовую посуду. Стояло раннее утро, день обещал быть солнечным. Мы были с пяти часов на ногах и в шесть уже закупились в супермаркете – в целом удачно, несмотря на ворчание Бена. Вика из больницы выписывали в десять, так что нам хотелось успеть подготовиться до его возвращения.

Приглашения на праздник мы отправили матери Вика и мисс Бишоп. Аделаида сразу сказала, что дело тухлое и Селена не придёт, но мы подумали, попробовать стоило. Конечно, нам никто не ответил. Мисс Бишоп извинилась, что не сможет прийти: излишним панибратством она никогда не отличалась и держала дистанцию. Пока мы работали над украшениями на пляже, Бен съездил по нужному адресу за Цейлон и вернулся с ней глубоко потрясённым.

– За собакой присматривала семейка Аддамс, – восторженно заявил он. – Прям один в один. У них дом как готический замок, с башенками даже, в подвале – морг, а на первом этаже – похоронное агентство. Вы в курсе?!

– Да, Аделаида говорила что-то такое. – Я пожала плечами.

Пока Цейлон гонялась по пляжу за палкой, которую ей бросала Джесси, мы с чувством выполненного долга окинули взглядом стол, который был почти накрыт.

Полог, увитый гирляндой и украшенный сухоцветами, красиво развевался на свежем осеннем ветру. Вдоль побережья носилась с радостным лаем Цейлон. У съезда на пляж Бен оставил машину; туда мы сложили спальные мешки и палатки, чтобы в них переночевать возле озера, как ночевали когда-то в лагерных домиках. Мне же поручили самое важное: привезти Вика.