– Я скроила удрученную мину и сказала этим свистулькам, что, должно быть, времена и правда настали ужасные для простого народа и все они впали в крайнюю нужду, раз уж пришли искать заработка здесь, учитывая, что наниматель – известный потаскун и лезет под юбку каждой девчонке, которая переступает его порог. Уж мне-то, сказала я им, к счастью, уже можно не опасаться, что он меня обрюхатит, в отличие от двух последних его служанок, которым он заделал детишек и выставил за дверь без зазрения совести. Едва услышав это, мамзельки недолго думая повскакивали все как одна и были таковы. Смею вас заверить, я этим не горжусь. Наоборот, мне кажется весьма прискорбным, что честнейшим женщинам, вроде меня, приходится идти на подобные хитрости только для того, чтобы получить возможность работать и не сдохнуть с голоду на улице!

Аглаэ слушала и ушам своим не верила – не каждый день доводится встречать столь самонадеянных особ. И в то же время девушка невольно прониклась симпатией к этой незнакомке с характером не менее своеобычным, чем ее внешность. А уж намек на то, что общество отказывает женщинам в доступе к некоторым мужским профессиям, просто не мог ей не понравиться.

– Как вас зовут? – спросила Аглаэ.

Толстуха изобразила некое подобие реверанса.

– Меня зовут Эжени Пупар. Мадемуазель Пупар, – сочла она необходимым уточнить, вскинув подбородок, будто носила титул старой девы даже с некоторой гордостью и ухарством. Затем добавила скромно: – Но все мои прежние наниматели имели обыкновение обращаться ко мне просто Эжени.

– Что ж, Эжени, – сделав ей знак следовать за собой, сказала Аглаэ, – думаю, я не слишком потороплю события, если уже сейчас заверю вас, что эта должность – ваша. Только одна маленькая рекомендация: впредь постарайтесь воздержаться от каких бы то ни было хитростей и обманов. Ваш новый наниматель, месье Верн, служит в Префектуре полиции. Правда для него священна, он предан ей душой и телом. Вместо того чтобы задирать юбки кому бы то ни было, месье Верн посвятил себя поискам истины с тем же самоотречением, с каким иные посвящают себя своим возлюбленным.

Гладкое лицо толстухи расплылось в лукавой улыбке.

– Спасибо за совет. Постараюсь об этом не забывать. Впрочем, от своей покойной, увы и ах, матушки я усвоила, что хорошая кухарка способна привязать к себе мужчину покрепче, чем иная любовница, а уж управляться с кастрюльками я умею как никто, скажу без ложной скромности. Ваш месье Верн будет в восторге от моей стряпни, в этом я уверена так же твердо, как и в том, что меня зовут Эжени!

Глава 7
Грозный Гронден

Впоследствии, когда инспектор Верн будет мысленно восстанавливать ход событий, чтобы определить точный момент, положивший начало всему кошмару, цепочка умозаключений неумолимо приведет его к понедельнику 14 марта. А между тем начало того дня сулило только хорошее: Аглаэ не держала на него зла за вчерашнее поведение на улице Тэбу, даже помогла нанять идеальную домработницу, лучшую из лучших, в лице фантасмагорической, феерической, раблезианской Эжени Пупар, каковая, едва ей было предложено приступить к работе, соорудила для них обоих роскошный завтрак. Чудо расчудесное это было, одним словом! В результате Валантен, усадив Аглаэ в фиакр, отправился пешком в префектуру сытый, довольный и повеселевший.

В небе с самого утра копились облака, и всю дорогу инспектора сопровождал мелкий весенний дождик, не лишенный даже приятности – легкая, как вуаль, водяная взвесь висела в воздухе, наполняя его ароматами загородных просторов. На набережных Сены, правда, запах цветущих лип был слегка подпорчен размокшим конским навозом, но так или иначе атмосфера в самом центре столицы была по-провинциальному благостной, а приступ мятежной лихорадки, охватившей парижан накануне вечером, казался теперь далеким воспоминанием.

На улице Иерусалима, во владениях Префектуры полиции, напротив, царила необычная для этих мест ажитация. В кабинетах шли бурные дискуссии, в коридорах сотрудники собирались тесными компаниями. Нетрудно было догадаться, что все строят предположения по поводу того, какие последствия для работы полицейских служб возымеют новые преобразования в правительстве. Некоторые даже заключали пари, через сколько дней снимут префекта Вивьена. Ведь он, в конце концов, был уже пятым из правоведов и государственных советников, занимавших этот пост со дня восшествия на престол Луи-Филиппа восемью месяцами раньше, и все указывало на то, что чехарда чиновников не остановится.

В кабинете под самой крышей щуплый Исидор Лебрак дожидался начальника с плохо скрываемым нетерпением. Но его душевное волнение было связано вовсе не с последними политическими пертурбациями. Молодому человеку чрезвычайно польстило, что ему доверено расследование дела д’Орвалей, потому все воскресенье он провел, собирая сведения о главных действующих лицах этой истории, и сейчас умирал от желания поделиться с Валантеном плодами своих изысканий. Инспектор, по правде сказать, уже и думать забыл об их субботней посетительнице, но сделал вид, что слушает очень внимательно, чтобы не охладить расследовательский пыл подчиненного.

– Проще всего было разузнать о самих д’Орвалях, – начал Исидор, поглядывая в свои записи. – Этот род мелкопоместных аристократов ведет происхождение из Берри. Дворянство мантии ^[33]было получено ими при Людовике Пятнадцатом. Фердинанду д’Орвалю сорок шесть лет. Репутация безупречна. Унаследовал отцовское состояние, обретенное благодаря торговле мукой. У означенного Фердинанда было две мукомольни под Буржем и особняк в Париже, в пригороде Сен-Жермен, но он все продал осенью тысяча восемьсот двадцать седьмого года после смерти первой жены по имени Гортензия. Насколько я понял, она была его дальней родственницей.

– Причина смерти?

– Последствия перенесенной предыдущей зимой пневмонии, от которой она так и не оправилась. Став вдовцом, глубоко скорбевший Фердинанд д’Орваль удалился от дел и уединился в унаследованном от матери имении «Буковая роща» в Сен-Клу. Вчера я туда наведался. Местные жители, согласившиеся со мной побеседовать, сказали, что в ту пору на несчастного было страшно смотреть: бедный месье д’Орваль, раздавленный горем, жил только ради единственной дочери, Бланш, которая была лучиком солнца, согревавшим его истерзанное сердце… до тех пор пока не появилась новая мадам д’Орваль.

– Та самая прелестная дама, которая удостоила нас позавчера визитом? Думаю, не ошибусь, если скажу, что и тебя она не оставила равнодушным. – Валантен нарочно подразнил помощника, да еще и заговорщически подмигнул, мысленно усмехнувшись при виде румянца на его щеках.

– Да, речь именно о ней, – кивнул Исидор, перекладывая свои бумажки, чтобы скрыть смущение. – Мелани д’Орваль, урожденная Пассегрен, появилась на свет двадцать восемь лет назад в Анжере. Ее дед разбогател на работорговле с Америками и имел долю в одной африканской фактории, но семья все потеряла во времена революции. Перебравшись в Париж, Мелани поступила в услужение к будущему мужу вскоре после того, как он переехал в «Буковую рощу». Фердинанд д’Орваль нанял ее в качестве гувернантки и компаньонки для дочери. Девочке тогда было четырнадцать, и отец, должно быть, понимал, что не вправе обречь ее на жизнь затворницы, в которой есть только воспоминания о ее покойной матери.

– Однако присутствие женщины в доме пошло на пользу не только Бланш. Обаяние Мелани, судя по всему, не замедлило возыметь благотворное воздействие и на безутешного вдовца. Право слово, я вполне могу его понять.

– Все так и было. Через год после переезда в Сен-Клу Мелани стала новой мадам д’Орваль. Соседи говорят, что это была идеальная пара, несмотря на разницу в возрасте. А Бланш, судя по всему, была рада, что отец снова обрел счастье. С мачехой она быстро сдружилась, и новый статус Мелани ничего не изменил в их отношениях. Казалось бы, в семье все наладилось, они уже собирались вернуться обратно в Париж. Но внезапная смерть девушки в сентябре прошлого года снова повергла Фердинанда д’Орваля в пучину скорби.

Валантен задумчиво покивал и, взяв со стола перо, принялся вертеть его в руках.

– Мелани д’Орваль сказала, что у Бланш случились два судорожных припадка, – напомнил он. – Ты смог выяснить что-нибудь о ее недуге?

– Их семейный доктор живет в Севре. Сначала он хотел назначить мне встречу на неделе у себя в медицинском кабинете между консультациями, однако в ответ на мои заверения, что много времени я у него не отниму, согласился принять меня у себя дома. Он хорошо знает д’Орвалей. Его батюшка пользовал еще отца и деда Фердинанда. Насколько я понял, этот врач переживает как личное и профессиональное поражение внезапную смерть Бланш. На основании симптомов, которые наблюдались у девушки во время первого приступа, притом что не было никаких оснований подозревать у нее какой-либо тяжелый недуг, он сделал вывод, что у Бланш случился приступ падучей ^[34]. По его словам, случаи неожиданного проявления этой болезни в отроческом возрасте не так уж редки. Еще он сказал, что безвременная смерть дочери пагубным образом сказалась на состоянии духа Фердинанда д’Орваля.

Инспектор невольно вспомнил, в какое беспросветное уныние повергли его самого две потери, случившиеся одна за другой – сначала погиб приемный отец, а вслед за ним умерла Эрнестина, служанка Гиацинта Верна, опекавшая Валантена с двенадцати лет.

– Что ж, это совершенно не удивительно, – проговорил он, выпустив из рук перо. – В течение двух лет лишиться двух самых дорогих людей – такое может сразить и самого сильного человека.

Исидор покивал:

– Врач считает, что без поддержки и самоотверженной любви молодой супруги Фердинанд д’Орваль, вероятно, не пережил бы новую утрату и уже покинул бы этот мир.

Валантен встрепенулся, прогоняя из головы гнетущие образы своего прошлого, встал со стула и прошелся до приоткрытого окна-фрамуги, скудно освещавшего помещение. По замшелому стеклу струился дождь, и на стенах качались зеленоватые тени. Сегодня больше, чем когда-либо, кабинет Бюро темных дел был похож на запущенный аквариум.

– Итак, резюмируем, – сказал инспектор, устремив взгляд в потолок. – Те сведения, которые ты добыл, полностью подтверждают рассказ, услышанный нами от Мелани д’Орваль. Собственно, я бы удивился, будь оно иначе. А что насчет Павла Обланова? Тебе удалось узнать что-нибудь интересное об этом так называемом медиуме?

Юный Лебрак смущенно наморщил нос и нервно взъерошил рыжую шевелюру, и без того пребывавшую в беспорядке.

– Тут мне понадобится побольше времени, шеф. Но кое-что я все-таки выяснил: во всей Префектуре полиции нет ни одного досье на эту фамилию. Чтобы найти его место проживания, придется обойти все постоялые дворы и меблированные комнаты в городе. Иными словами, мы будем искать иголку в стоге сена.

– Весьма вероятно, что это не настоящее его имя. Мелани д’Орваль дала понять, что сомневается в славянском происхождении медиума. Наверное, лучше будет осторожно проследить за ним, когда он покинет «Буковую рощу» после очередного визита туда, если мы хотим выяснить его адрес.

Это замечание Валантена, похоже, воодушевило Исидора – его глаза азартно заблестели.

– Стало быть, вы тоже обратили внимание, что она назвала Обланова мнимым славянином? Я вспомнил об этом, когда гулял по Сен-Клу, – там мне на ум пришло одно соображение. Дело в том, что большинство людей, решающих обзавестись фальшивым именем, как правило, предпочитают сохранять старые инициалы – это уменьшает риск запутаться.

– Очень дельное соображение, – похвалил Валантен, которому забавно было наблюдать, как бывший письмоводитель превращается в заправского сыщика.

– И еще я сказал себе, – воодушевленно продолжил Исидор, – что, если наш шельмец и правда мошенник, он должен был какое-то время наблюдать за будущей жертвой, прежде чем вступить с ней в контакт. Поэтому я отправился на почтовую станцию в Сен-Клу и просмотрел списки пассажиров дорожных рыдванов из Парижа.

– И ты нашел там что-то любопытное?

– Представьте себе, некий Пьер Оврар, обозначивший себя как «бродячий артист», в течение месяца после смерти дочери Фердинанда д’Орваля посетил Сен-Клу четыре раза, а в последний раз даже оплатил проживание на постоялом дворе станции за трое суток.