Мы никогда не говорили о детях. У Джесс было все, что она хотела. Головокружительная карьера и самореализация на ниве благотворительности. Верные друзья. Деньги и время, чтобы ими наслаждаться. Мне казалось, что она считает деторождение чем-то скучным, досадной помехой, которая отвлекала бы ее от жизни. Что есть лучшие способы оставить свой след.

Я была уверена, что сестра отнесется к моему решению равнодушно. Надеялась, что она не расстроится. Я никогда не мечтала о такой жизни, как у нее: Джесс наверняка это давно поняла.

Но когда я сказала, что хочу завести ребенка и что все уже спланировала, ее бокал вдруг, словно в замедленной съемке, выскользнул из руки и со звоном ударился о деревянный пол, разлетевшись на тысячу осколков. Такая реакция застала меня врасплох.

Я нашла под раковиной бумажные полотенца и совок. Налила сестре воды. Тут в дверь позвонили. Когда я открыла, курьер доставки вручил мне пакет с едой.

Я наблюдала, как Джесс макает в соевый соус кусочек сырого тунца и тот становится из розового коричневым.

– Извини, Стиви. Не знаю, что на меня нашло. Уж больно это неожиданно. Все-таки такой серьезный шаг… – Она скрестила руки на груди. – Но я за тебя рада. Честное слово!

– Я сделаю все сама, – зачем-то добавила я.

– А что насчет отца?

– Воспользуюсь услугами донора спермы. Это все равно что онлайн-знакомство без риска быть отвергнутой – ну и, само собой, без секса.

– Я смотрю, ты все продумала.

– Это моя давняя мечта.

– Мне так жаль, что ты не… Впрочем, не важно. Мама уже знает? А папа?

– Нет. Не вижу смысла говорить им раньше времени. Может, ничего и не получится, учитывая мой возраст.

Тонкая, сдержанная улыбка.

– Ребенок, – сказала Джесс.

Я кивнула. Да.

Три

Через три дня после нашего возвращения из больницы у меня заканчиваются отговорки.

Ребекка барабанит мне в дверь своим фирменным «тук-тук-тук».

– Привет, мамочка! Тебе очень идет эта толстовка! – заявляет она с порога. Я мысленно поздравляю себя, что сообразила надеть подарок сестры, получив ее сообщение. – Ну, где он?

Я машу рукой в сторону спальни.

– Спит.

Ребекка на цыпочках направляется туда, и я плетусь следом. Приоткрыв дверь, она тут же выхватывает взглядом плетеную люльку.

– Ой, Стиви, – умиляется она. – Какой красивый!

Малыш просыпается и начинает плакать. Видя, что я не собираюсь брать его на руки, Ребекка склоняется над люлькой.

– Может, он проголодался? – спрашивает она, вопросительно подняв голову, как будто ей и правда интересно.

Я смотрю на свой телефон. До следующего кормления – полчаса, прошло ровно два с половиной после предыдущего. «Прикладывайте новорожденного к груди восемь-двенадцать раз в сутки», прочитала я в интернете и выбрала золотую середину: десять.

– Еще не время, – отвечаю я.

Всем своим видом выражая неодобрение, Ребекка качает его на руках, и вместе с ней раскачиваются из стороны в сторону ее черные с проседью волосы – слишком длинные для женщины под пятьдесят.

– Думаю, пока его лучше кормить по требованию, Стиви. Он еще совсем кроха.

Я неохотно расстегиваю бюстгальтер, беру ребенка из рук сестры, пальцами открываю ему рот и прижимаю к своему истерзанному соску. Ребекка выкладывает на блюдо принесенные капкейки и ставит чайник.

– Почему никто не предупреждал, что кормить грудью так больно! – говорю я, резко втягивая воздух и откидываясь назад. – Может, я делаю что-то не так?

Ребекка сдвигает на кончик носа очки в черепаховой оправе и внимательно изучает мои молочные железы – сначала правую, затем левую. Примерно так же наш отец разглядывал коров перед дойкой.

– По-моему, все в норме, – заключает она. – Ты советовалась с акушеркой?

– Да. Одна из них как раз приходила вчера. Проверяла его уздечку языка.

– Уздечку языка? Это что-то новенькое!

– Если она слишком короткая, ребенок не может высовывать язык. Акушерка сказала, что все в порядке – мол, со временем привыкну. А тебе тоже было больно? – спрашиваю я, заранее зная ответ.

– Честно говоря, не помню. Если и было, то совсем недолго. Мне нравилось кормить грудью. Я кормила Лили до года, а Пенни – до полутора лет. Даже не хотела прекращать. Под конец люди в кафе уже начали странно на нас коситься, но мне было все равно.

Знакомьтесь: моя сестра, воплощение материнской доблести.

– Хотя, боюсь, твоя грудь уже никогда не будет прежней, – жизнерадостно сообщает она. – Точно тебе говорю. Если бы женщины знали, как сильно изменятся их тела после беременности и рождения детей, ни одна бы на это не решилась. Ну а как прошли твои роды, Стиви? Наверное, нелегко было совсем одной. Не понимаю, почему ты не позвала меня – или не наняла доулу. Хоть какая-то поддержка.

Я пожимаю плечами.

– Хотела сделать все сама. Но это была настоящая пытка, если ты и правда хочешь знать. Я думала, что рожу в два счета – главное, правильно дышать. Однако все эти хваленые техники гипнородов^[3] оказались полной туфтой.

– А мне они помогли.

– Я пыталась вдыхать через нос и выдыхать через рот, представлять себя распускающимся цветком, концентрироваться на свете в глубине пещеры – или в конце туннеля, или что там еще предлагал этот аферист в своем подкасте. Но когда я закрыла глаза, то увидела лишь черную дыру. С дыханием тоже все пошло наперекосяк. Я пыхтела как начинающий аквалангист. Стоило мне подумать, что все под контролем, как подступала очередная схватка, и я вновь принималась дышать как бегущая собака.

– А почему не согласилась на эпидуралку?

– Наслушалась всяких историй – мол, не сможешь тужиться, или ребенок будет вялым. В конце концов, многие женщины рожают естественным путем. Ты, например.

Я не хотела, чтобы Ребекка обскакала меня в вопросе родоразрешения. Да и что тут сложного? Во время беременности я познакомилась на вечеринке с одной девушкой, которая сравнила роды с интенсивной тренировкой у станка: «Знаешь, как это бывает? Когда пот заливает глаза и ручьями стекает на пол, когда все тело болит, и ты уверена, что, если потянешься еще хотя бы на дюйм, точно себе что-нибудь порвешь. Ты думаешь, что не выдержишь больше ни секунды! А потом все заканчивается; тебя охватывает восторг, эйфория, экстаз. И ты вдруг понимаешь, что оно того стоило!»

Я не раз вспоминала ее слова на протяжении бесконечных дня, ночи и еще одного дня, проведенных в серой комнате с фитболом и опущенными занавесками, – когда корчилась от боли, выла и умоляла его наконец родиться… Никому нельзя верить!

– И ты тоже, – парировала Ребекка.

Я опускаю часть истории, в которой акушерка вышла из палаты и оставила меня одну – именно в тот момент, когда я больше всего в ней нуждалась! Как долго ее не было? Час? Минуту? Я знаю, что если начну об этом рассказывать, то уже не смогу остановиться, как заевшая пластинка.

– Ближе к концу я умоляла их наложить щипцы, – продолжаю я. – Но акушерка заявила, что он выйдет на следующей потуге. И, слава богу, оказалась права – потому что я уже была готова сдаться. А потом опустила глаза и увидела, что вода в бассейне стала алой, как после китового побоища.

«Молодец, мамочка! – похвалила меня акушерка. – А вот и ваш сынок!» Не успела я возразить, что здесь какая-то ошибка – ведь у меня девочка, – как она передала мне ребенка. Мальчика. Новорожденного мальчика. Который сучил ножками, верещал, жил свою маленькую жизнь. Он был таким огромным – слишком огромным для моего живота! И я взяла его на руки.

Покормив ребенка, я передаю его Ребекке, и он засыпает у нее на руках.

– Когда приезжает Джесс? – спрашивает она.

– Через пару недель. Она прислала цветы. И вот это. – Я показываю на огромную коробку с изображением стульчика для кормления. – А еще нашла ночную няню, которая через неделю-другую должна приступить к работе.

– Ночная няня? Ничего себе! – В голосе Ребекки звучало такое благоговение, словно сама Королева собралась почтить меня своим визитом. – Честно говоря, я удивилась, что Джесс не приехала еще во время твоей беременности.

– Она хотела. Но я ее отговорила: сказала, что смотреть пока особо не на что и лучше подождать до родов.

– Ну и правильно. Должно быть, для нее это так непривычно. Так далеко от ее образа жизни – я про ребенка. Ответственность. Необходимость о ком-то заботиться.

– Она и заботится! О своей компании, сотрудниках. О Мики…

Ребекка вздыхает.

– Сама потом поймешь, – говорит она с улыбкой.

Мне и так понятно, кто из двоих сестер больше знал об ответственности, – начиная с подросткового возраста! Джесс была такой прилежной, такой серьезной; приходя из школы, она запиралась в своей комнате и молча корпела над учебниками при свете настольной лампы. Я любила рисовать, лежа на ковре у ее двери, в надежде, что она выйдет и похвалит мой рисунок.

Частенько Ребекка, прислонившись к дверному косяку, сушила феном свои секущиеся волосы, вытягивая их расческой.

– Сделаешь за меня домашку, когда закончишь свою? – спрашивала она у Джесс. И, если ответ был отрицательным, угрожающе шипела: – А то я все расскажу!

Я не знала, что именно и кому она могла рассказать, но дверь тут же открывалась, и оттуда высовывалась рука Джесс.

– Давай сюда.

Ребекка встает, собираясь уходить.

– Вот увидишь, Стиви, из тебя выйдет прекрасная мама! Будет непросто, но я тебе помогу. Живу я рядом, да и девочки мечтают посидеть с малышом.

Я киваю.

– Ну пока, мамочка! – говорит она. – Пока, мой сладенький! Надеюсь, к моему следующему приходу у тебя уже появится имя. Скоро он станет похож на тебя, Стиви. В первые полгода все младенцы на одно лицо.

Как только на лестнице стихают ее шаги и внизу хлопает входная дверь, он заходится в плаче.

Четыре

Вылетая в Нью-Йорк, я не стала просить Джесс встретить меня в аэропорту. Надеялась, что она и так это сделает, учитывая важность события; к тому же у нее был номер моего рейса.

Зал прилетов гудел разноголосицей акцентов и незнакомых языков. Я медленно шла сквозь толпу, рассматривая написанные от руки плакаты с именами и таблички с названиями гостиниц, выглядывая из-за воздушных шаров и орущих младенцев.

Она не приехала.

На всякий случай я еще раз обошла зал, подождала, взяла себе кофе, чтобы немного взбодриться: в Лондоне было уже одиннадцать вечера, и я валилась с ног от усталости. Смахивая слезы – может, Джесс вообще не хотела, чтобы я приезжала в Нью-Йорк? – я сделала третий круг по зоне прилетов. Затем нехотя двинулась к стоянке такси.

Мчащие по автостраде машины были такими огромными, что на их фоне деревянные дома вдоль обочин казались пляжными хижинами. Вскоре мы уже неслись в пересечению света и тени под арками Бруклинского моста. Как в замедленной съемке, справа проплывали огни Манхэттена с царапающими ночное небо высотками. На пару минут я забыла о Джесс, потому что наконец-то была там – я была там! – и сердце едва не выпрыгивало из груди.

Водитель выставил мои чемоданы на обочину. Я покатила их по пандусу к жилому комплексу Джесс, уставшая и сбитая с толку.

Наконец двери лифта открылись на ее этаже. Заправив за ухо прядь карамельных волос, она с распростертыми объятиями шагнула мне навстречу.

– Стиви!

На мгновение прижав меня к груди, Джесс отступила.

– Ты приехала! – сказала она.

Со временем обида улеглась: я простила Джесс за неявку. Наверняка у нее была тогда важная встреча, или прием у врача, или другое дело, которое нельзя перенести. А может, она просто не любила встречи в аэропорту, с их бьющими через край эмоциями. «Но я непременно выясню, что она любит, – подумала я. – Узнаю ее получше». Это желание было одной из причин моего приезда.