Паренек нахватался левых взглядом от родителей, даже дрался со скаутами – Кольцову пришла в голову идея раскрутить «немецкого пионера». Встречи со знаменитостями, фотографии в газетах, лекции об угнетенном положении трудящихся в Европе. Нацизм уже пер как танк – такая пропаганда была актуальна и понятна, тем более по итогам поездок по СССР Кольцов с любовницей написали под именем паренька книгу «Губерт в стране чудес». Как «немецкий пионер» увидел Советский Союз и полюбил его.

А вот дальше дела не задались. Биологические родители планировали отдать Губерта в Союз на пару лет, пока не определится подвешенное состояние Саара, но в итоге подросток угодил в самое пекло тридцатых. Репрессии, культ личности… Сначала Губерт жил в квартире Кольцова. Но того арестовали как врага народа, троцкиста и члена террористической организации. Как только журналист отправился в тюрьму, пропагандистская машина потеряла к нему интерес. Парня перестали звать на встречи с трудящимися, пионерами, а после начала войны вообще отправили на спецпоселение в Казахстан, где он вынужден был работать пастухом.

– Наш сын катился по наклонной… – тяжело вздохнула София. – Два раза попадал в тюрьму.

– Мы искали его через Красный Крест, – добавил Иоганн. – Нашли. Но въезд нам разрешили только после смерти Сталина.

– Николас, я вас узнала! Вы Орлов, русский спецназовец. О вас писала западногерманская пресса!

Я мысленно застонал. Надеюсь, не с той морской фоткой? Это все плохо кончится!

– Сначала я хочу услышать финал этой истории! – отмазался я.

– Ну слушайте… – теперь вздохнул Иоганн.

После войны семья Лосте оказалась на территории нынешней ФРГ. Иоганн занялся бизнесом, стал разрабатывать и торговать медицинским оборудованием. Левацкими идеями он переболел, стал буржуа. Разбогател. У пары родились еще несколько детей.

– Губерт был нашей многолетней болью… – София промокнула глаза салфеткой. – Сколько писем мы написали в ваш ЦК и даже в Политбюро! Самому Хрущеву. Все, что нам разрешили – увидеться с ним в Симферополе. Он в сорок лет выглядел как старик, ему диагностировали рак легких. Ехать в ФРГ не захотел – в Крыму у него была семья.

– Жена и дочка Элла… – Иоганн грустно заулыбался. – После смерти Губерта они прислали нам письмо. Согласны выехать в Западную Германию. Но власти не отпускали их.

– И вот мы приехали навестить могилу сына. – София справилась с собой, отложила салфетку прочь. – А заодно как-то решить вопрос с выездом внучки. Может быть, хотя бы товарищ Андропов ее отдаст нам? Вы могли бы поговорить с ним?

Официанты принесли заказ Лосте, начали расставлять тарелки на столе. Я хранил молчание. Столик сто процентов прослушивают, надо отделываться шутками.

– А чего не Брежнев? Давайте я ему позвоню и все решу.

Музыка в зале опять заиграла «Битлов», рыжий хвост незнакомки мелькал среди танцующих. Двое в костюмах тоже вились вокруг девушки.

– София, Николас нам ничего не должен… – Иоганн повернулся к Софии, пожал плечами. – Почему ты решила, что он поможет?

– Американцам же он помог!

Вот она – женская логика в действии. Этот Лонг-Айленд мне еще долго аукаться будет. Как и «морская фотка».

– Он видит нас в первый раз! – В словах герра Лосте была железная мужская логика. – Я бы тоже не взялся помогать незнакомцам из вражеской страны.

– Ешьте отбивные, остынут.

Немцы почти один в один повторили мой собственный заказ.

– Я обсужу вашу тему с моими знакомыми и…

Мой спич прервал женский вскрик. Потом какой-то шлепок. Я обернулся. Рыжая девушка только что влепила одному хлыщу по щеке, другой держал ее за руки и что-то выговаривал, брызгая слюной.

София иронично улыбнулась:

– Похоже, для герра «охранника» тут есть работа!

Глава 2

И София, и Иоганн смотрели на меня с таким любопытством, что пришлось подхватиться и идти на «пятачок». Там уже скандал разросся, подтянулись официанты, бледный администратор, который на английском что-то пытался донести до буянов. Но с такими церемониться не надо, а действовать быстро и жестко. Я раздвинул толпу, коротким хуком вдарил правому хлыщу под дых. Он мигом отпустил рыжую, сложился на пол, хватая ртом воздух. Левый попытался провести мне в голову двойку, и она даже была неплоха.

Разрывать дистанцию было негде – толпа не позволяла. Поэтому я подсел под серию и, не мудрствуя долго, врезал еще одним хуком прямо в пах «лошадиной морде». Мы тут не на боксерском ринге – правил здесь нет.

Все дружно ахнули.

Хлыщ охнул со всеми, сложился на пол, зажимая пах руками. На его лице были написаны все муки мира.

Я подхватил обоих за шкирку, подмигнул ошарашенной рыжей и потащил иностранцев по полу к выходу. Оба уже подвывали от боли – второй, кстати, сильнее. Оно и понятно, огрести по бейцам – приятного мало.

Копчиками по ступенькам лестницы, еще по одной… В фойе гостиницы повисло потрясенное молчание. Гости, персонал, швейцар на входе – все впали в ступор. Правый хлыщ, который в солнышко, слегка ожил, попытался встать на ноги. Но я ему не дал. Резко дернул за собой, повалил опять на пол. Осталось протащить не слишком много, и бородатый швейцар, прямо с картинок царской России девятнадцатого века, открыл мне двери. Я пинком отправил двух иностранцев на свежий воздух. «Пообщаться» с Николаем I^[2].

На площади было пусто – туристы исчезли, редкие фонари легко справлялись с «белой ночью». Эх… прогуляться бы по Питеру, а не вот это все…

Вернулся в гостиницу, демонстративно отряхнул руки. Все еще молчали, разглядывая меня квадратными глазами.

– Что?! Что произошло?! – от лифтов ко мне бежал встревоженный лейтенант Казанцев. – Я вызвал милицию.

– Два идиота приставали в баре к даме, лапали ее. Отменяй вызов.

– Почему?

– Ты хочешь брать объяснения на английском у иностранки?

– Я… ну не очень пока владею иностранными языками. – Казанцев покраснел. – Но я учу!

– Наряд, что приедет, еще меньше тебя владеет. Иди, отменяй их и успокой идиотов… – я кивнул в сторону выхода. – Сейчас они на свежем воздухе придут в себя, скандалить начнут.

– Кто начнет скандалить?

В холл зашли громовцы. Всей толпой. Во главе шел озабоченный Иво.

– Там какие-то иностранцы кричат на всю площадь. За задницы держатся.

Казанцев убежал, а я пожал плечами:

– Да какие-то хулиганы. Выписал им слегка, но не похоже, что подействовало. – И тут же перевел тему: – Как сходили в Эрмитаж?

– Да провались он пропадом, – тихо ответил Тоом. – Прямо как пионервожатый. Посмотрите направо, посмотрите налево…

– Замполит впишет в план занятий «Грома»… – пожал плечами я. – Культурно развивали бойцов, отчетность, все дела…

– Да достал уже! – Мой зам подошел к стойке, забрал у портье ключ от номера. – Ты знаешь, что на позапрошлой неделе мы всей комсомольской организацией закапывали капсулу? Митинг на два часа!

– Какую капсулу?..

– С пожеланиями комсомольцам двадцать первого века. – Иво прикрикнул на громовцев, народ быстро позабирали свои ключи. – «К вам, комсомольцам XXI века, обращаемся мы! Сегодня, когда вы читаете это письмо, идет 2018 год. Мы видим вас сильных, здоровых. Коммунизм, в борьбе за который мы отдаем все свои силы, стал живой действительностью. Люди из прошлого для вас, мы мысленно вместе с вами, радуемся плодам нашего и вашего труда – в этом основное счастье нашей жизни…» Ну и так далее. Почти дословно все запомнил. Сначала Козлов выступал, потом замполит дивизии. Еще наш четверть часа вещал. Мы стоим на плацу, жара, обливаемся потом…

– Ладно, ладно, не возмущайся. А в связи с чем была закладка капсулы? – Я аккуратно, за спиной Иво стащил кольцо с руки.

– Как в связи с чем?! Забыл? Пятидесятилетие комсомола… – Тоом тяжело вздохнул, понизил голос: – Счастливый ты человек, Орлов. Из Праги в Нью-Йорк, потом в Москву и обратно?

Заместитель внимательно на меня посмотрел. Нет, не завидует. Но уже все знает. Кто-то рассказал. Комитет – большая деревня. Несмотря на все меры по укреплению секретности, недели не проходит, чтобы с Лубянки новое цэу на эту тему не спустили, – в этой тесно спаянной касте все друг друга знают, общаются…

– Мы обязательно на эту тему поговорим. Иди, отдыхай. Тяжелый был день.

Я подмигнул Казанцеву, который вел под руки обоих «хлыщей», хлопнул Иво по плечу, пошел обратно в бар. Меня ждала рыжеволосая.

* * *

– Я – Синтия.

В этом месте я чуть не заржал. Лыба на всю физию, еле справился.

– Я – Ник.

– Просто Ник?

Рыженькая девчуля, которую я освободил от навязчивого внимания двух дебилов, оказалась за нашим с немцами столиком. Улыбаясь и закинув нога на ногу, пила из бокала «кровь земли». Хванчкара – любимое вино товарища Сталина. Ножки тоже были очень даже ничего. И зеленые глаза! Чувствую, что пропадаю…

– Николас, вы же не против, что мы позвали Синтию за наш столик? – На лице Софии отразилось беспокойство.

– Не против. Просто Ник, – ответил я обеим женщинам. – Так на чем мы остановились, Иоганн?

Я повернулся к герру Лосте.

В общении с женщинами, особенно с теми, которые тебя интересуют, очень важно не показывать заинтересованность. Прямо по Пушкину: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». Правда мало кто знает продолжение этой строфы. Дальше у Александра Сергеевича: «И тем ее вернее губим средь обольстительных сетей». Сегодня я точно собирался кое-кого погубить. И дело даже не в сексуальной притягательности Синтии № 2. У меня взыграли гены охотника.

– Николас, администрация бара сделала нам… комплимент… – Иоганн указал на уже открытую бутылку. – В качестве, так сказать, извинения за инцидент…

Оба Лосте дружно посмотрели на Синтию. Я решил для себя называть ее Номер Два. Ибо по близкому знакомству с грудью в вырезе – я понизил размер до двойки. Но такой крепкой, спортивной.

– Спасибо за помощь, – Синтия улыбнулась мне. – Вы настоящий джентльмен!

– Судя по выговору, вы – американка? Но я слышу какой-то акцент…

– Это ирландский. Я – Синтия О`Тул.

Ага. Вот откуда рыжие волосы, веснушки…

– Ну что же… Давайте выпьем за то, что все благополучно разрешилось… – Я разлил вино по бокалам, мы все дружно чокнулись.

– Прозит! – Иоганн вздохнул, допил вино. – В Союзе много пьют. И каждый раз мне рассказывают, что я делаю неправильно.

Холеное лицо немца сморщилось. Мне очень хотелось пообщаться с Номером Два, но я опять сдержал себя. Все будет, если не спешить.

– И что же вы делаете неправильно?

– У вас неплохой английский, Ник, – Синтия попыталась вмешаться в разговор.

– Да всё! – герр Лосте покрутил бокал. – Вот, например, почему нельзя наливать через руку?

– Это вообще не русская традиция, пришла к нам из древности. Так же как и чокаться… – Я, наконец, повернулся к Синтии: – Ты знаешь, почему мы чокаемся?

В баре опять включили музыку, и опять «Битлов». «Пятачок», где совсем недавно была драка, тут же заполнился танцующими.

– Не-ет… – девушка пожала плечами, несмело улыбнулась. Я заметил, что ее блузка была порвана на правом плече.

– В Древнем Риме патриции^[3] часто травили друг друга. Поэтому пошла традиция чокаться так, чтобы вино переливалось из бокала в бокал. Такая же история с рукой. Если наливать через руку, легко бросить яд. Прозит! – я доразлил вино из бутылки. А они тут без меня время не теряли…

– Почему нельзя наливать на весу? – поинтересовалась София.

– Легко пролить. Нетрезвые… – тут я забыл слово собутыльники по-английски. Мучительно попытался вспомнить. Не вспомнил: – …Люди легко идут на конфликт. Поэтому же нельзя ставить пустую бутылку на стол.

Я изобразил, как разбиваю бутылку хванчкары, делаю из нее «розочку».

– Что означает выпить… – тут уже завис Иоганн. Посмотрел на жену.

Та помогла: