Симонова кража кирпичей в другом районе города не интересовала. Побывав на месте преступления, он понял, что по горячим следам убийство вряд ли будет раскрыто, а если так, то надо было позаботиться о завтрашнем «разборе полетов». Советская система статистического учета количества совершенных и раскрытых преступлений была основана на подтасовке фактов и откровенном жульничестве. Начальство требовало от подчиненных стопроцентного раскрытия преступлений, что было, конечно же, невозможным. Начальники всех уровней мухлевали с цифрами, то завышая процент раскрываемости, то искусственно понижая его. Статистическая отчетность передавалась территориальными органами в информационный центр УВД раз в месяц. Кроме нее существовала система ежедневного отчета о раскрытии преступлений, совершенных за сутки. Преступление считалось предварительно раскрытым, если начальник органа милиции давал в городское и областное управления МВД сведения по телетайпу о задержании подозреваемого в совершении преступления. Безуглов идеально подходил на роль подозреваемого. Не важно, что его после ночи в милиции отпустят домой и снимут с него все подозрения. Главное, что в момент доклада он будет находиться в органах внутренних дел и давать показания. Если бы Симонов не доложил о раскрытии преступления, то с него начали бы снимать стружку: в воскресенье – начальник городского УВД, а в понедельник – генерал.

«Симонов, ты чем там занимаешься? – гневался бы на селекторном совещании генерал. – Ты что, преступления раскрывать разучился? У тебя инспекторы уголовного розыска мхом еще не обросли? Живо бери материалы дела – и ко мне на доклад!»

Задержание «липового» подозреваемого давало передышку на два месяца – установленный законом срок предварительного расследования преступлений. За два месяца спокойной и планомерной работы можно любое преступление раскрыть.

7

Получив от Агафонова указание – вызвать для Лидии Фурман «Скорую помощь», Петрович по рации связался с дежурной частью РОВД и повторил приказ. Дежурный по отделу позвонил в диспетчерскую службу «Скорой помощи» и сообщил адрес в садоводческом товариществе. Водитель «Скорой», не разобравшись, что к чему, повез бригаду врачей на вызов. На выезде с асфальтовой дороги автомобиль РАФ сел по пузо в грязь и намертво завяз. Врач связалась с диспетчером, попросила помощи. Диспетчер «Скорой помощи» позвонила дежурному по воинской части, расположенной неподалеку от садов. Офицер мигом оценил обстановку и выслал на помощь завязшей машине «Скорой помощи» грузовик «Урал» с солдатом срочной службы за рулем. Старшим на «Урале» поехал прапорщик автотранспортной службы. Без офицера или прапорщика в экипаже машины солдаты за пределы части не выезжали. Прибыв к застрявшему автомобилю, прапорщик выяснил, что водитель «Скорой» толком не знает, куда ехать и в каком месте сворачивать вглубь садов.

– Я думал, доеду до середины и запрошу ориентиры, где повернуть, – пояснил водитель «Скорой» свои намерения.

Прапорщик взял дело в свои руки и наладил связь в обратном направлении: врач связалась с диспетчером, тот – с милицией. Петрович, проинструктированный дежурным по РОВД, пошел к Симонову за разрешением встретить врачей на дороге. Прапорщик, узнав, что их будут встречать, решил, что тащить РАФ по грязи вглубь садов нет никакого смысла, и оставил машину «Скорой помощи» там, где она завязла.

– На обратном пути на дорогу вытянем, – объяснил он.

Солдата прапорщик пересадил в кузов, за руль сел сам. Пассажирские места в кабине предоставил врачу и фельдшеру. После встречи с Петровичем «Урал» доставил бригаду врачей к садовому домику Фурманов. Маслова, увидев коллег, объяснила, какой препарат она вводила Фурман и сколько времени прошло с момента инъекции.

Пока «Скорая помощь» пробивалась к месту вызова, в том же направлении двигались две «Волги». По инструкции, утвержденной в МВД СССР, руководство городских и областных управлений было обязано выезжать на место совершения тяжких преступлений. На практике оказывать помощь следственно-оперативной группе отправлялся ответственный по управлению. Почему-то считалось, что любой руководитель, заступивший ответственным по городскому или областному УВД, априори умнее и опытнее сыщиков из РОВД. На месте убийства Фурмана сложилась ситуация, которая выглядела бы забавной, если бы речь шла не о жизни человека. От городского управления на видавшей виды «Волге» приехал начальник службы тылового обеспечения. От областного УВД – начальник ГАИ. Тыловик и главный автоинспектор области были умными мужиками. Они не стали путаться под ногами у инспекторов уголовного розыска. Для приличия они сходили в домик, посмотрели на покойника и убыли восвояси, сказав напоследок Симонову: «Как вернешься в отдел, не забудь дать сведения по телетайпу о раскрытии преступления!» Никакой практической пользы от их визита не было, зря только государственный бензин сожгли.

Тело Фурмана погрузили на носилки. Его супруга тут же завыла. Врач «Скорой помощи» сделала ей инъекцию успокаивающего препарата, предложила поехать в больницу, но Фурман отказалась.

– Мне надо будет дом закрыть, и потом… – Женщина безудержно зарыдала, но по смыслу присутствующие догадались, что она хотела сказать про похороны, организация которых ляжет на ее плечи.

– Это хорошо, что вы заплакали, – ободряющим тоном сказала врач. – Слезы принесут облегчение.

После отъезда врача наступил момент истины. Надо было решать, кто понесет носилки с трупом наверх, к автомобилю СМЭ^[1]. Одним из носильщиков был санитар, второго надо было искать. Патологоанатом по традиции трупы не носил. Водители – тоже. Следователь прокуратуры и прокурор города считали, что возиться с трупом – это обязанность милиции и судебно-медицинской службы. Среди милиционеров желающих тащить носилки не нашлось. Пришлось, как всегда, впрягаться Абрамову.

Водитель СМЭ дождался, пока «Урал» и «Волги» с начальниками уедут, развернулся на пятачке и оставил свою машину на пригорке.

– Ты что, спуститься не можешь? – крикнул Агафонов. – Зачем мужикам носилки на самый верх тащить, когда ты к самой калитке можешь подъехать?

– Ты на дорогу посмотри! – сказал вылезший из машины водитель. – Как я спущусь? Меня по этой грязи в самый лог утянет.

– Тогда не надо было «Урал» отпускать! Он бы тебя вытянул.

– Ты сам думай, что говоришь! Я что, ему скажу: «Постой здесь, я сейчас вниз соскользну, потом ты меня на буксире вытянешь»? Тащите его пешком, других вариантов нет.

Санитар и Абрамов взялись за носилки. У самой вершины пригорка идущий впереди санитар поскользнулся и упал на землю. Не ожидавший подвоха Абрамов выпустил носилки из рук и на коленях съехал по грязи вниз метра на два. Покойник вывалился из носилок. При скольжении Абрамов наехал на незаметный в грязи осколок стекла и до крови распорол колено.

Судебный медик пришел в себя быстрее других.

– Грузите его обратно! – скомандовал он. – На грязь внимания не обращайте. Мне его сегодня вечером вскрывать, а я помню, в каком состоянии была его одежда на момент осмотра.

Абрамов поднялся, осмотрел себя. Форменные брюки и плащ были в плачевном состоянии. Левая брючина на колене порвалась. Ладони выглядели так, словно Иван на четвереньках взбирался наверх. Абрамов негромко выругался, рукавом плаща отер кровь с колена. Посмотрел на огород Масловой и увидел женщин у забора. Черненькая медсестра была испугана происшествием, а ее светловолосая подруга… Иван посмотрел в глаза незнакомой женщины и увидел в них искреннее сострадание. Незнакомке было жаль его, здоровенного красивого мужика, из-за досадной случайности вывалявшегося в грязи и поранившего колено. В тот миг, когда их глаза встретились, Иван понял, что никто и никогда в жизни не переживал за него так, как эта светловолосая женщина в старенькой демисезонной куртке. От взгляда незнакомки в груди Абрамова потеплело, и тут же появилось предательское, ранее неизведанное чувство, что, возможно, он шел по жизни не той дорогой и не встретил ту женщину, которую должен был встретить. Один взгляд, одна секунда, и добропорядочный семьянин был сбит с толку и не знал, что ему делать, как поблагодарить незнакомку.

Санитар и судебный медик вернули тело на место. Абрамов кивнул в знак благодарности женщинам за забором и взялся за носилки. Вторая попытка подъема тела прошла без происшествий.

После отъезда бригады СМЭ Симонов собрал на открытой веранде личный состав на совещание. Первым высказался Агафонов:

– Маслова и Пономарев топили ночью бани. Зачем? Если Маслова с подругой перед сном мылись в целях гигиены, то тут еще можно понять. А Пономарев? Ему-то зачем зря дрова жечь? Далее. Папиросы курят трое: знакомый Масловой, Безуглов и Пономарев. Патологоанатом сказал, что после удара топором на убийце должны остаться брызги крови. Если он застирал одежду, то при такой сырой погоде она еще не просохла.

– Он мог ее около печки высушить, – возразил Кейль.

– В холодной воде стирать не будешь, – посмотрев на баню Фурмана, задумчиво сказал Симонов. – С одеждой понятно…

Договорить он не успел. На веранду зашла Маслова с медицинским чемоданчиком.

– Давайте я обработаю рану и сделаю противостолбнячную сыворотку, – сказала она Абрамову.

– Да ладно, чего там, – смутился Иван.

– Товарищ милиционер! – строго сказала Маслова. – Вы с огнем не играйте! Через рану в организм может попасть инфекция, и тогда вы лишитесь или ноги, или жизни.

– Ваня! – приказал Симонов. – Делай, как врач говорит.

– Снимайте штаны! – велела Маслова.

– Как снимать? Совсем? – не понял Абрамов.

– Могу отрезать штанину, – серьезным тоном ответила Маслова.

Кейль, посмотрев на обескураженного коллегу, не смог сдержать улыбки и отвернулся.

– Ваня! – вступил в разговор Агафонов. – Ты что как девочка выделываешься! Снимай штаны, или тетя тебе из них шорты сделает. Приедешь в райотдел, как модный франт с курорта.

Абрамов покраснел, спустил брюки, обнажил порезанное колено. Маслова перекисью водорода обработала рану, наложила на нее пропитанный йодом пластырь, замотала повязку бинтом.

– Повернитесь ко мне спиной и спустите трусы, – велела она.

– Может, в руку укол сделаете? – предложил Иван.

– Мне виднее, куда сыворотку колоть, – строго сказала Маслова.

Иван подчинился. Когда игла по самое основание вошла ему в мягкое место, Абрамов даже глазом не моргнул. Больше всего ему было неудобно, что Маслова – подруга светловолосой женщины, и теперь она расскажет ей, как выглядели его семейные трусы и как белела ягодица на темном фоне шлакозаливной стены.

«Зря я согласился, – подумал Иван. – Ничего бы со мной не случилось, а тут – такой позор! Перед посторонней женщиной в чем мать родила стоял».

После ухода Масловой совещание продолжилось.

– Версию о том, что убийство совершил случайный прохожий, вы отметаете? – спросил Симонов.

– Один процент из ста, что преступление совершил некто, скрывшийся с места происшествия, – за всех ответил Агафонов. – Картина преступления, погода и местность говорят, что убийца где-то здесь, хотя исключать ничего не следует.

– Тогда начнем! – решил Симонов. – Кейль и Абрамов – к Масловой. Участковый и Агафонов – к Пономареву. Я с экспертом – к Безуглову, потом пошлю его к вам. Переверните все, ни одной тряпки на месте не оставьте. Пепел, окурки, бутылки – все изымайте, в отделе разберемся, что к чему.

Следователь прокуратуры тут же, в садовом домике, вынес три постановления о производстве обыска и раздал милиционерам. Абрамов не хотел идти с обыском к Масловой, но возразить начальнику милиции не посмел.

– Вы что-то забыли? – спросила Маслова, увидев милиционеров на пороге.

Кейль молча протянул ей постановление о производстве обыска.

– Прочтите и распишитесь, – сказал он.

Маслова недовольно скривилась, но подруга успокоила ее:

– Зоя, товарищи выполняют свой долг. Должны же они с нас подозрения снять.

Абрамов уже второй раз за день испытал к светловолосой женщине чувство благодарности. Во время обыска он узнал, что фамилия ее Абызова, а зовут – Светлана.

«Какое красиво имя! – подумал Абрамов. – Как оно ей подходит!»

Иван отошел к бане, прошептал «Света» и ощутил, как легко и красиво произносится имя Абызовой.

Кейль быстро и профессионально осмотрел одежду в домике, нашел на мужской рабочей куртке пятно, похожее на засохшую кровь.

– Муж, наверное, в прошлом году поранился, когда дрова для мангала рубил, – предположила Маслова.

– Эксперт разберется, – сухо ответил Кейль.