Я не должна придавать этому значение, – не знаю, в какой раз повторяю.

И головой понимаю – все правильно, но сердце беснуется.

Не хочет признавать очевидное.

Не помню, как успокаиваюсь. Помню лишь, что окно напротив начинает раскрашиваться в багряный, а колыбельной в ушах становятся любимые строчки. Глаза закрываются, и я погружаюсь в каждое слово, исходящее из Его сердца. В этой песне главный вокал у Марса. Потому она моя любимая. Спокойная, без сильных басов и громкого сопровождения – больше акустическая, немного выбивающаяся из стиля группы, но между тем западающая глубоко в душу. И навечно остающаяся в ней.

Просыпаюсь спустя несколько часов, а может и минут, под знакомый звериный рев. Снимаю наушники и, отбросив в сторону одеяло, выглядываю в окно.

Макстон глушит «Харлей», а я знаю, что произойдет дальше с точностью до секунды. Поэтому соскакиваю с постели, хватаю кожанку, которую забыла ему вернуть вечером, и выношусь из дома в том виде, в котором проснулась – в своих стареньких поношенных лосинах и растянутой розовой футболке, а еще, наверное, с полнейшей катастрофой на голове.

Когда сбегаю с крыльца, Макстон уже закрывает дверь гаража.

– Привет.

– С добрым утром, Бэмби, – улыбается, а я едва голову не теряю от его голоса, взгляда и этого… очень интимного для меня прозвища, – не спится?

– Ранние подъемы – моя вредная привычка, – вру, не краснея.

Скайлер-таки как в воду глядела.

– А я думал, ты поздняя пташка.

– А я думала, ты никогда не расстаешься со своей курткой, – протягиваю ему кожанку. И вот вроде бы должна была сравнять этим счет…

– Читаешь мои соцсети?

– Мы соседи. Я наблюдательна.

– То есть ты за мной следишь? – на полном серьезе, сдвигая брови.

– Нет, я… – наверное, сужаюсь до молекулы, а еще начинаю пунцоветь и запинаться, потому что лицо Макстона вдруг расслабляется, и он заливается смехом.

Самым настоящим и безумно красивым смехом.

– Да расслабься, олененок, это шутка. Кстати, зачетные тапочки.

Ноги тут же напрягаются, и я чувствую, а потом и узнаю свои розовые кигуруми-тапки, которые надеваю на автомате, каждое утро вылезая из постели.

И в которых выхожу на улицу.

Прямо к нему!

ГОСПОДИБОЖЕ.

Какой стыд!

– Твои?

– Эм-м… а ты бы поверил, если бы я сказала, что это тапочки моего брата?

– Будь они не девчачьи – может быть, – улыбается, а я снова краснею с макушки до пят. – Спасибо, что вернула куртку.

– А тебе за то, что спас.

– Ты поосторожнее в следующий раз, окей? Все-таки время неспокойное, да и место тоже. Захочешь встретиться со своим другом – маякни, я подвезу.

– Подве-зешь? – абсолютно не ожидаю.

Наверное, так сильно распахиваю глаза, что становлюсь похожа на лемура.

– Стесняешься меня?

– Нет. Что ты, конечно, нет. Просто…

…никакого друга нет, я выдумала его, чтобы не сознаваться, что тайком прихожу на твои концерты.

Не так уж и сложно, правда?

– …это, наверное, не совсем удобно.

– Зато я буду за тебя спокоен.

– Ты за меня волнуешься? – Кажется, что мир начинает быстро-быстро вертеться, и я почти забываю, как правильно дышать.

– Теперь, когда один раз я уже выручил тебя из беды, мне кажется, что я несу за тебя ответственность.

Как за зверушку – мысль больно ударяется о ребра, и вся эйфория сходит так резко, что каждый миллиметр кожи прошибает неконтролируемый озноб.

Дурочка-дурочка, Ри.

Сглатываю и давлю наружу улыбку.

– Я буду осторожна, – не знаю, насколько искренне выходит.

Но я в принципе плохо лгу.

– Эй, все в порядке? – делает шаг, а я как ошпаренная отпрыгиваю от него на два.

– Да, – улыбаюсь шире. – В полном. Мне идти нужно, папа ждет.

– Тогда увидимся?

Мычу что-то вроде «угу», а затем разворачиваюсь резче, чем следует, и почти несусь в сторону дома – своей уютной, безопасной берлоги. Где не так плохо, не так больно, где все, как надо…

Захлопнув дверь, прислоняюсь к ней спиной и защелкиваю замок.

Все еще знобит.

А сердце бьется как лихорадочное.

Так вот, кто я для него теперь. Соседская девчонка, которую нужно защищать. Вытаскивать из неприятностей, подвозить, когда это необходимо и укрывать курткой, чтобы не замерзла. Младшая сестра. Когда-нибудь, возможно, друг. Но та, отношения с которой никогда – ни при каких обстоятельствах – не перерастут в нечто большее.

Так уж заведено.

Макстону уже двадцать три, а мне едва исполнилось восемнадцать.

Он почти известный на весь мир музыкант, а я только-только окончила школу. Я еще даже не первокурсница. Слишком маленькая и неопытная в его глазах.

Так чего я жду?

На что рассчитываю?

Закусываю губу и захожу на кухню. Включаю духовку, достаю все необходимое. Все движения на автомате – яйца, сахар, мука: взбиваю, мешаю, разливаю в формы. Крошу шоколад и зефир. Сосредотачиваюсь на консистенции и вкусе, и уже через полчаса понимаю, что расслабляюсь. Отпускаю мысли, чувства, переживания.

Причем совершенно нелепые.

И почему я так реагирую?

Будто бы после всего случившегося все-таки даю себе надежду.

Глупая? Безумная?

Наверное, и то, и другое одновременно.

Запах свежей выпечки – мое самое лучшее седативное. Я глубоко вдыхаю его, раз за разом доставая противень из духовки, и очень скоро он заполоняет весь наш дом, каждый его укромный уголок. И всю меня.

– Шоколадные кексы?

Улыбаюсь, ставя горячую форму на стол.

– С зефиром.

– Запах потрясающий, – хвалит папа, и я чувствую, как от его слов в каждой клеточке зарождается ни с чем несравнимое тепло.

– Будешь?

– Я когда-нибудь отказывался? – Никогда.

Пока наливаю облепиховый чай, ощущаю, как родной взгляд до мурашек прожигает затылок. И начинает прожигать сильнее, когда ставлю кружку рядом на стол.

– У тебя все хорошо?

– Да. – Ведь хорошо же? – Почему ты спрашиваешь?

– Потому что как бы я ни обожал твои кексы, ты печешь их только когда чем-то расстроена. – Тот случай, когда близкий человек понимает тебя лучше, чем ты сама.

– Все правда хорошо.

– О, кексы! – Итан хватает три сразу и довольно плюхается на стул.

Я улыбаюсь, а папа внезапно тянет меня к себе и целует в волосы.

Врать выше моих сил. Поэтому просто прикрываю глаза, наслаждаясь его теплом и безопасностью, кутаюсь сильнее, чтобы спрятаться.

– Ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне все? – шепчет, и я киваю.

Знаю, что могу. Но иногда это слишком волнительно и страшно.

Да и что я скажу?

Пап, я влюбилась? Крепко и безответно?

Порой я просто не знаю, чего хочу больше: уехать или остаться.

– Не забудь про вечеринку сегодня.

Ве-че-ринку?

Наверное, моргаю как глупая кукла, потому что папа добавляет:

– День рождения Метьюза. Ты что, забыла?

Блин.

И правда забыла.

– Ну я…

– Планируется какая-то грандиозная тусовка, – усмехается, – так у вас говорят?

– Вроде того… – пытаюсь улыбнуться я.

– Надолго не задерживайся, хорошо?

– Пап, я… не уверена, что пойду.

– Это еще почему?

Наверное, потому, что меня туда не звали?

– Ты ведь знаешь, все эти… пьяные сборища не для меня.

– Вы ведь так дружили раньше, Тереза.

– Когда нам было по пять.

Точнее, мне – пять. Дейтону на тот момент было уже девять, и я бегала за ним словно приклеенный хвостик. Он – тот мальчик, на которого я равнялась. И как часто бывает, с которым немного позже нас развело по разным сторонам. Его семья переехала в дом побольше и район подороже. Вроде бы тогда мистер Метьюз получил новое назначение и начал больше зарабатывать. Для них поменялось почти все – окружение, потребности, вещи. Несмотря на это, с папой они всегда оставались в довольно теплых отношениях. Чего не скажешь о нас с Дейтоном.

Наверное, он и не помнит меня уже.

А я не то чтобы хочу напоминать.

– Не буду давить на тебя, но ты подумай, договорились?

– Договорились, – обещаю, хотя и так давно все решила.

– А ты не забудь сделать математику. И начни хоть что-то из списка на лето.

– Ла-а-адно, – Итан едва не закатывает глаза. По мнению моего брата, чтение – сущее наказание. И он охотнее сделает любую работу по дому, чем откроет книгу.

Этот чертенок – полная моя противоположность.

– Ты что, действительно собираешься пойти на эту вечеринку? – когда за папой закрывается дверь, интересуется Итан.

– Ты ведь знаешь, что нет.

– Тогда, может, перестанешь, наконец, врать папе?

Сглатываю, виновато сжимая пальцами чашку.

Перестану, обещаю.

Мне просто нужно еще немного времени с Ним.

Пять недель. Всего пять.

Ведь это так мало, верно?

Ну что может случиться?

Глава 5

Ри

– Так что ты наденешь?

Я все еще в растерянности пялюсь на лучшую подругу.

В моей комнате.

У моего шкафа.

НЕ через ноутбук.

Ровно час назад Скайлер позвонила в дверь нашего дома и с радостным ТА-ДАМ уронила чемодан на крыльцо. Не нужно быть Нострадамусом, чтобы понимать – если я не была в курсе ее ЗАПЛАНИРОВАННОГО приезда, то в курсе однозначно был папа. То есть эти двое сговорилось за моей спиной. Несмотря на это, я была так рада видеть подругу, что, наверное, около получаса не расцепляла рук – это были мои самые долгие объятия.

– Может, это?

– Я ведь сказала, что не пойду.

– Это твой шанс стать к Макстону Риду еще чуточку ближе, – уговаривает, но это не то чтобы работает.

– Вряд ли он хочет этой близости.

– Откуда ты знаешь, чего он хочет? Ваш самый долгий разговор едва ли продлился дольше двух минут.

– Он сказал, что беспокоится обо мне, – шепчу, вспоминая его слова.

– И-и?

– И что после произошедшего чувствует за меня ответственность, – выдыхаю, подтягивая к себе колени. – Как за зверушку, Скай. Это ведь не любовь. Возможно, когда-нибудь я стала бы для него другом или сестрой, но вряд ли кем-то большим.

– А я смотрю, ты уже все за него решила, – и ей это определенно не нравится. – Это неправильно, Ри. Ты поступаешь глупо.

– Глупо на что-то надеяться, зная, насколько мы с ним разные. Мы ведь здесь только одно лето. Только одно, Скай. А затем наши пути навсегда разойдутся. Совсем скоро он станет известным на весь мир музыкантом, а я? Кем буду я?

– Это решать только тебе, – без укора и нравоучений, почти шепотом. И так заботливо, как умеет только она. И я почти верю, что действительно могу решить, что, возможно, что-то возможно. – Одевайся.

– Скай…

– Одевайся или пойдешь в чем есть.

Знаю ведь, что так и будет. Скайлер никогда не идет на принципы, которые не сможет отстоять, особенно в том, что касается меня. За почти восемь лет дружбы я усваиваю это, как теорему.

– Ты хочешь моей смерти?

– Твоего счастья.

Знаю, что это так, поэтому замолкаю.

Скай долго и упорно заставляет меня надеть платье. Из своего чемодана. Так как в моем гардеробе, кроме старой джинсовой юбки, больше вообще ничего подходящего нет. Мы долго и оживленно спорим, но в итоге я все-таки побеждаю. Сходимся на моих любимых джинсовых шортах, прикрывающих все, что как говорит Скайлер, я должна показывать, и топе, о существовании которого я вообще забываю.

– У тебя отличная фигура, не дрейфь.

– Я не очень люблю… так оголяться. Может, я накину сверху худи?

Скай упирает руки в бока, но довольно быстро сдается – что, если быть откровенной, немного настораживает.

– Вот, – достает из своего чемодана удлиненный белоснежный кардиган и бросает мне. – Должно подойти.

Аллилуйя!