Диана Чайковская: Клятва и клёкот

© Диана Чайковская, текст, 2025

© LukChips, иллюстрации, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Великая Мать^[1]– начало и конец всего. Она сплетает нити судеб и создает полотно мира. У Нее тысячи лиц, и каждое из них завораживает.

Облик победы порой настолько ужасен, что вызывает слезы и страх.

Пролог

…А войска идут за горящим камнем, за чужими бусами, серебром, завывая в мглистой тиши волками, мол, держись, вражина, как грянет гром.

Из авторского стихотворения

Мягкий голос пел ему о войне, о проклятых землях, где пролилось столько крови, что хватило бы для любых чар. Было в этом что-то родное и давно забытое, похожее на материнский шепот. Неудивительно, что на сердце теплело и Лихослав улыбался.

Сколько лет уже прошло с тех пор, как Совет запер его в глубине скал? Сплетения пещер захватывали Лихослава паучьими лапами и тянули то вниз, то в сторону, словно посмеиваясь и повторяя: нет, милый, не вырвешься, не пытайся. Поначалу хотелось – а потом он смирился. Горы стали почти домом.

А как все начиналось? Лихослав сжал зубы и застонал. Обрывки воспоминаний замелькали яркими камушками разных цветов. Одни ранили сердце, да так, что он мычал и кривился, другие разгоняли тьму. Сияние переливалось, трепетало, оборачивалось водой, пламенем и мглой, создавая причудливые и мрачные узоры.

Вот он, не в меру способный и сильный, стоит перед Советом. Чародеи еще тогда боялись, что мальчишка возвысится над старшими и что «горячая кровь» погубит и их, и самого Лихослава, а вместе с ним – княжества. Он первый, кто смог обернуться и волком, и нетопырем, хотя обычно перевертыши получали одно тело – звериное или птичье. А Лихослав прекрасно понимал, что может даже больше. Правда, остальное лежало за гранью дозволенного. Чары на крови еще разрешали худо-бедно, а вот за ворожбу с костями и мертвецами Совет жестоко наказывал. Почуяв неладное, они уничтожили записи и закрыли этот путь. Ну да боги с ними, неразумными.

К слову, о богах. Лихослав хохотнул, тряхнув головой. Слипшиеся пряди упали на лицо. Он ведь первый, кому удалось заговорить с ними напрямую, без волхвов и капища. Велес и Мокошь отвечали, давали дельные советы и взамен просили всего ничего – служить верой и правдой, не нарушая заветов. Приходилось слушаться.

Совет боялся его, но каждый раз их посланники прибегали – потные и уставшие. Чуть ли не в ноги падали, умоляя помочь, мол, беда жуткая, опять кто-то там перепутал заклятья и выпустил невесть что на белый свет. Лихослав вздыхал, качал головой и шел вслед за посланником. Смешно сказать – иногда ему приходилось мирить чародеев и вдалбливать в их головы, что играть с непокорным пламенем опасно.

А потом умер старший – важная птица, летавшая выше прочих… Как его там? Люблич? Да, вроде бы. И чародеи вспомнили, что Лихослав когда-то пытался поднимать мертвых. Этот задум сразу показался паршивым, но Совет не давал покоя – просил, не переставая, несколько седмиц.

Пришлось нарушить обещание, что Лихослав дал Мокоши и Велесу. Он вернулся к темной ворожбе и целый месяц трудился – сперва удерживал дух чародея рядом с телом: читал заговоры, потом оплетал душу тонкими нитями чар, обращался к Моране с молитвами и дарами. И вот – получилось. Люблич ожил, но не до конца.

Обезумевший, он разнес половину столицы. Убить чародея удалось с большим трудом. Моровецкий князь был в ярости и обещал уничтожить весь Совет. Конечно, они сразу нашли виновного и пронзили двух зайцев одной стрелой – и себя обелили, и от пугающей силы избавились.

Чародеи Моровецкого княжества подстерегли Лихослава, как раз когда он собирался вернуться домой, поймали и заточили в скалу. Даже уставший и обессилевший, Лихослав слышал, как хор голосов заклинает камни, сплетая сеть чар из огня, воздуха, земли и воды. Только мгла была им не по силам – она змеей стелилась у ног Лихослава и повторяла раз за разом, что служит лишь ему одному. Раньше не верилось – теперь… А, поживешь в пещерах, не видя света, поверишь и не в такое.

Именно тьма напевала ему голосом матери и рассказывала, что чародеи Огнебужского княжества отказались поддерживать сородичей и потребовали вернуть Лихослава для справедливого суда. Моровецкие отказались. Потом слово за слово, заклятье против заклятья – и вот она, война.

Теперь кровь лилась реками. Одно княжество все больше требовало от другого, и дело уже было не в Лихославе.

Мгла стелилась перед ним каменными тропками, мурлыкала на ухо и убаюкивала. Она не позволяла сходить с ума – держала где-то на грани. А еще… Ну, это звучало безумно и забавно, но тьма шептала, что волхвы предсказывают возвращение Лихослава и что после этого война сразу закончится.

Еще смешнее. Он ни за что не стал бы мирить чародеев – пусть перегрызутся как крысы и сдохнут всем родом. Лихослав слишком сросся с этой горой, сам стал как камень – выжженный уголек, дотлевающий в каменных недрах.

Мягкий голос завел новую песню. Лихослав прикрыл глаза и вслушался:

За горами, за лесами
Жил да был князь Мирояр…

I
Недобрые вести

В смутные времена каждый выживший становится героем.

1

Боги молчали. Они принимали жертвы, но не откликались на призывы прекратить это безумие. Раньше Марья думала, что война была всегда: с перерывами, с попытками подгадить друг другу без прямых столкновений, – а потом узнала, что все началось триста лет назад. О той истории упоминали вскользь – не любили люди говорить про темного чародея-отступника.

Раньше Марья не понимала почему. Этот человек расколол Совет: те, что постарше и помудрее, испугались подобной силы и спрятали ее среди гор, младшие же попытались обратить обряд, за что их и изгнали в земли, которые нынче принадлежат Огнебужскому роду.

Надо ли говорить, что те не только стали сильнее, но и решили отгрызть немалый кусок княжества, да какой! Житницу их, цветущую Ржевицу, и все поля, что золотились и опоясывали густой лес, щедрый да богатый в теплое время. И тогда полилось еще больше крови, на защиту встали оборотни – о, тогда их было много! – а после тамошний князь договорился о мире, шатком и недолгом, в обмен на дань.

Лихослав же, по слухам, проклял Моровецкое княжество, а до того разрушил их столицу – Гданец, расписной, веселый, живой. Тот самый уголок, где никогда не унывали, а во время перемирия славили богов и торговали вовсю, пытаясь скопить побольше зерна и теплых вещей. Кто знает – вдруг снова начнется?..

Но даже в Гданеце воздух пах кровью, гарью и злой силой. Не зря отец не пускал Марью дальше двора – боялся, что убьют или того хуже. Он вообще держал ухо востро – сделал собственный птичник, где старшие чародеи растили младших, дарили им крылья и учили летать незаметно.

Говорят, лет сто назад были и другие перевертыши. Они первыми бросались в бой и сражались до последнего. Потом их тела поедали вороны. Выживших отлавливали по лесам-полям и перебивали, не оставляя ни старых, ни молодых, ни совсем детей. Чтобы не подросли и не вернулись.

Марья стояла у окна. Во дворе перевертыши наминали друг другу бока. Были там и парни, и девки – все, кто умел перекидываться через себя и взмывать в небо. На войне ни одна пара крыльев не станет лишней. Среди отцовских чародеев был и ее хороший знакомец Дербник – крохотный сокол. Он изредка выводил Марью в город, показывал, как живут люди за пределами детинца^[2], и кормил пирогами.

Ах, молодцы! Марья осмотрела темно-русую косу – густую, пышную, всем девкам на зависть – и тяжело вздохнула. Никто из соседей не слал к ним сватов, хотя все восхищались красотой княжны. Нахваливали, писали поздравления, но боялись. Потому что союз не столько сердец, сколько княжеств. А выступать против Огнебужских открыто многие попросту боялись. У них там побольше чародеев, чем у Моровецких.

Видимо, придется пойти за боярина, воеводу или купца. Но никто из местных по сердцу не приходился. Отец ее не торопил – сам чувствовал вину за то, что не мог найти достойного.

– Уходит моя краса, – покачала головой Марья, завидев нянюшку. – От весны к весне бледнею.

– Да что ты такое говоришь? – возмутилась та. – Нет в тереме девицы краше тебя. Да и в городе не найдется.

– Надолго ли? – Она отвернулась.

Нянюшка Вацлава воспитывала Марью с детства и добывала для нее все самое лучшее: от перин до верхних рубах с каменьями. Когда враги вгрызались в их землю и купцы переставали ездить по дорогам, Вацлава умудрялась находить диковинки – жемчужные бусы, кокошники, височные кольца – и приносила их Марье, стараясь ободрить.

Но в голове клубились мысли, одна другой хуже. Марья ясно видела: они проигрывали. Медленно, верно. Огнебужские теснили их, отбирали деревни, набегали на окраины городов. Чародеи у них были сильные, словно сам Лихослав воспитывал.

– Как отец? – нахмурилась Марья.

Сенные девки шептались, будто князь Мирояр слег и его сердце вот-вот не выдержит. Жениться не удавалось – никто не хотел родниться с проигрывающими.

Целых триста лет они то откупались, то воевали, то пытались договориться, да неудачно: Огнебужские хотели все больше и больше. Кажется, ныне и отданная Ржевица не заставила бы их убраться прочь. Марья слышала, будто их князь хочет Гданец. Если так, неудивительно, что отец ослаб и почти не показывается людям.

– В порядке, – коротко ответила Вацлава. – Ты лучше о себе побеспокойся. Поешь да попей, а то совсем исхудала.

Марья неохотно кивнула. С нянюшкой лучше не спорить, иначе начнет причитать, хвататься за сердце и уговаривать. Вацлава мигом повеселела.

– Прикажу подготовить трапезную, – улыбнулась и вышла.

Страх-то какой! Марья подошла к окну и взглянула на птичник. Дербник махал кулаками и раззадоривал Зденку – та злобно скалилась и пыталась улучить удачный миг. Они бились в шутку, но беспощадно – так, чтобы грань у каждого понемногу сдвигалась и позволяла чуть больше.

Стало стыдно, на душе – гадко. Ну какая трапезная в такое-то время? За слободами наверняка голодали, а ведь дело шло к зиме. Жатва закончилась, зерна не хватало. Зато железок было навалом, да только их в рот не положишь.

Боги-боги, почему же вы молчите? Марья осмотрела свои платья и покачала головой. Не годится. Паршивая из нее княжна, такую править не посадишь. А ведь других наследников у отца нет. Может, поэтому никто не торопится отдавать ее замуж?

Марья села на лавку и задумалась. Войну они проигрывали, на полюдье^[3]отец, скорее всего, не поедет – не последнее же забирать у народа. Мог бы, но уставшие и озлобленные люди скинут его в речку вместе с боярами.

Все, что у них оставалось, – Черногорье. Россыпь острых скал. В их глубинах дремал тот, кто начал войну. Он же мог ее закончить. По крайней мере, о том часто упоминал отец – и сразу же добавлял, что рисковать не стоит и что чародей в разы опаснее Огнебужских. А вдруг?..

Нет-нет-нет! Марья помотала головой, отгоняя безумные мысли. Нельзя было высвобождать зло! Совет с таким трудом запрятал его подальше – и неспроста.

А если там совсем не зло? Говорили – творил зверства, да можно ли верить на слово?

«На что ты готова пойти ради родной земли?» – спросила себя Марья. Ответ пришел сам собой. Понадобится – собственными руками разберет скалу по камушку, если сил хватит.

Нет-нет-нет, чушь какая! Сгоряча, без спросу, без знаний лезть в старое проклятие подобно погибели. Поставит под удар всех разом, а дальше что?