Если он важен для тебя, я заберу его вместе с твоей жизнью.

– Грех мой, вот ты и попала.

Меня передергивает от его голоса.

Он снился мне в кошмарах много раз.

Похож. До боли похож. Я этот голос из тысячи узнаю и даже после смерти – помнить буду.

И смех его… я содрогнулась.

Веду подбородком вверх, встречаясь с ним взглядом. Глаза в глаза. Его такие темные, а мои – кажется – выдают все без остатка.

Я не просто твой грех. Ты догадываешься об этом?

Я твой конец.

– Восемнадцать есть?

Его голос страшно хрипит.

Я отдана на растерзание настоящему хищнику. Кинута ему в клетку, ему в пасть.

А ключи от клетки я собственноручно выбросила. Добровольно все пути себе отрезала. Ты мой смысл жизни, Давид. Месть – смысл жизни.

– Мне двадцать два.

За туманом в его глазах уже ни дьявола не видно. Давид уже не здесь. Он будто только что мной овладел, он уже во мне.

Мне стоило больших усилий не дернуться от его приближения. Последнее, что я увидела, это как загораются его глаза – от вседозволенности, что вроде можно. Можно делать все, что он захочет.

И я не убегу – мы это оба знаем.

Его шершавые пальцы жадно коснулись моей шеи. Я помню его пальцы до сих пор. Наощупь. Они же грубо заставили меня подняться. Его руки без удара ударили. Как током, кипятком ошпарили.

От его прикосновений хотелось плакать, но я послушно встала на носки. Лишь бы отпустил, не касался, не трогал…

Какая ирония! Ведь я пришла сюда именно за этим.

Чтобы не отпустил.

Чтобы касался.

И чтобы непременно – трогал.

Какой же он высокий, мама. И сильный. Воспоминания нахлынули, ударив в самое сердце. Я помню его таким.

– Ты чья? Кто отправил? Кому? – отчеканил он, проглатывая буквы.

Пришлось задрать голову, чтобы посмотреть на его растянутые в жажде губы.

Он хочет меня. Свой подарок. Хочет прямо сейчас по случаю освобождения.

Вопрос только: получит ли?

– Я не знаю, – голос предательски дрожит, – я для Давида Басманова. Ему предназначена.

Ответ его удовлетворил. По глазам потемневшим увидела и по кадыку, дернувшемуся от голода.

Он почти нежно толкнул меня в квартиру. Я попятилась, наблюдая за тем, как он хватает с пола мешок и запирает за нами дверь. Все улики в дом. Внутрь.

Меня тоже внутрь, оставлять там не хочет. Себе хочет.

Поворот ключа. Всего один. До второго он уже не терпит, достаточно одного. Я – все его внимание и все желание.

– Иди ко мне, красивая.

Я пятилась до тех пор, пока связанные за спиной руки не уперлись в стену. Костяшки ударились в декорированный бетон. Взгляд мой непроизвольно упал на металлическую рукоять, выпирающую из-за его пояса.

– На это смотришь? – он ухмыльнулся и достал пушку, – для тебя сегодня другая программа. С плашкой восемнадцать плюс.

Я шумно сглотнула. Теперь я поняла, для чего я связала себе руки.

Чтобы не сбежать, когда он двинется на меня.

Чтобы скрыть свою ненависть, когда он впервые поцелует меня.

И чтобы случайно не выхватить из-за его пояса пистолет, заряженный сладкими пулями. Одна из таких непременно окажется в его лбу. Непременно.

Я обещала. Ему, себе, им. Всем обещала.

Убийца моих родителей приблизился и схватил меня за щеки.

– Только не говори, что ты невинна, – услышала я одурманенным сознанием, – нежности сегодня не будет.

Я сцепила челюсти – его пятерня жадно впилась в мое бедро, другой рукой он бездумно поднимал мое платье. Он потерял рассудок. Я – кусок мяса, кинутый в клетку с тигром. С одним очень жадным тигром.

Платье на мне было белоснежным и искусным. Я не прогадала: этот кусок ткани ему понравился. Он без ума.

Я пропала.

Боже, я пропала.

Я смотрела на убийцу, и его глаза были нечеловечески пустыми. Он словно не здесь, а еще там, в тюрьме. Где ему самое место.

– Ты слышишь меня?! – его губы яростно сжались.

Крик непроизвольно вырвался из моей груди. Я задумалась. Я не слушала. А он что-то говорил, продолжая терзать мое безвольное тело.

– Невинна, – выдавила я.

На его лице отразилось недовольство, губы сжались в тонкую полосу. Я огорчила его. Он хотел быстро, грубо и много раз, а здесь я.

– Если ты не согласна с тем, что дальше будет происходить, пошла вон. Сюсюкаться не стану, красивая.

Нет, нельзя вон.

Я хотела улыбнуться, но его тело так сильно вжало меня в стену, что стало больно говорить.

– Решай быстро, пока я не передумал, – он проглатывал буквы. Нетерпеливый.

– Я добровольно. Меня специально прислали. Для Давида Басманова, – вторила я как безумная.

Ему нравилось это слышать.

Специально для него прислали. Для Давида Басманова. Как сладко и по-хозяйски это звучит, правда?

– Ладно, пусть будет так, – он сцепил челюсти, – тогда ты можешь остаться. Но ты знала, на что шла. Знала кто я. Так, девочка?

– Вы правы, – согласилась я, – я согласна на все.

– Так уж на все? – ухмыльнулся он, как тогда. Пять лет назад.

Его руки моментально оголили меня. Сорвали тряпки за миг. Голодно, остро. Больно.

На мне осталось одно белье – тонкое, которое порвется от одного толчка. А еще он гладил мою голову и что-то нашептывал страстно. Я перестала различать слова – он прожевывал буквы. Мои волосы ему понравились.

Я вся ему понравилась.

И то, что я в его власти – тоже.

Как иначе? Меня для него растили. Для него берегли. Все годы, что он сидел за решеткой, меня для него… для него.

– Как тебя зовут, грех мой?

– Лола.

– Лола? – недоверчиво.

– Ляля, – усмехнулась я.

– Ляля? – щурится недовольно.

– Или Кровавая Мэри. Или Мать Тереза… я ведь всех прощаю. Кроме тебя.

– Кроме меня? Говоришь так, будто я успел тебя обидеть.

Я хотела отвести взгляд.

Только он не позволил. Он шуток не любил, а я посмела… пошутить.

– А какое имя тебе больше нравится? – опаляю жаром.

– Я тебя и без имени сожрать готов, – облизывается без утайки.

– Мое имя Жасмин. Жасмин.

– Кайфовая… – в его глазах зажегся неистовый огонь.

Глаза в глаза.

От его голода мне хочется сбежать, но я не показываю страх. Страх – это красная тряпка для него. Старт к действиям.

– Красивая, красивая девочка, – вторил он безумно и трогал мое тело.

– Красивая, – покорно склонила голову.

Его дыхание сбилось. Потяжелело. Как и взгляд, полный голода. От его бездны в глазах мне мерещится, будто он уже поимел меня. Пряжка ремня больно уперлась в мой живот. И еще кое-что – налившееся, тяжелое.

Моя покорность его возбудила. Голодный тигр ждал женщину на одну ночь, а досталась девочка – выращенная специально для него.

А еще эта девочка ненавидела его. И всем обещала отомстить.

Поэтому она здесь. Поэтому обнаженная.

Поэтому сегодня она будет принимать ласки от своего убийцы.

– Вставай на колени.

Хриплый приказ.

И взгляд, который обещает: «Ты пожалеешь, если ослушаешься меня».

– Сначала развяжи меня, – я вздернула подбородок.

И взмолилась всем богам, чтобы – развязал.

Глава 3

– Хочешь, чтобы я развязал тебя?

Он усмехнулся, мол я наивная. А я такой никогда не была. Я другая, и он таких ни разу не встречал.

На его счастье.

– Так будет даже лучше, – прошелестел он губами.

И принялся сдирать с меня веревки. Сильные руки неоднократно задевали мое тело, обтянутое тугим и чересчур облегающим бельем. Его грубые прикосновения порождали болезненные воспоминания.

Прошли годы. Давид Басманов меня не помнит.

«Оденься красиво, затми его глаза тряпками и своей покорностью, и он тебя не вспомнит».

Он так сказал. Мой спаситель. Тот, благодаря кому я здесь.

Когда мой палач стянул с меня последнюю веревку, я испугалась саму себя. И крепче вжалась в стену, впиваясь глазами в пистолет на его поясе. Он манил и притягивал. Я любила держать этот металл в своих руках. Басманов еще не знает, как хорошо я стреляю. Как я опасна для него.

Стало жарко. Я задышала чаще и подняла взгляд.

Мое состояние убийца воспринял как попытку к бегству. Он недобро прищурился, и оскал появился на его полных губах. Но я знала, какими тонкими могут быть эти губы, когда он зол.

– Куда собралась?

Я смело улыбнулась, а его пятерня обхватила мою шею – чуть ниже затылка. Невольно шагнув вперед, я впечаталась в жесткую грудь и охнула. Его язык с силой вторгся в мой рот.

Он хочет открыть свой подарок.

Прямо сейчас.

– Мм… – простонала я, прокручивая план событий.

От его поцелуя во рту оставалась лишь горечь.

Я ненавидела его.

Но позволяла себя целовать. Мои губы казались ему сладкими, отрываться от них он был не намерен.

Он был голоден.

Грудь пронзила боль: первый поцелуй – это так важно. У меня он состоялся с убийцей и был далек от романтики. Сильные пальцы на моей шее сжимались все крепче и крепче.

– На хрена тебя нарядили в белье? – выдохнул он прямо в губы.

– Я тоже не знаю, – шепотом ответила я.

Я боялась, он искусает меня до крови.

Говорят, что язык – это самая сильная мышца. Я в этом убедилась. Он этим языком весь мой рот обследовал – так жадно, ненасытно. А еще мое дыхание его возбуждало. Испуганное. Храброе.

Когда он отпустил меня, я закашлялась.

И увидела на его руках красные следы от наручников, а на своих – от веревок. Туго перевязанных, накрепко. Следы пройдут нескоро, как и губы.

– Ты мне нравишься. Тебя ждут дома?

– Дома? – я с трудом дышала.

– У тебя кто-то есть? Ты свободна? – недовольно повторил он.

Его глаза давно повязли во тьме. Он хочет меня. У него давно не было женщины.

Я понимаю, что мне не уйти от него невинной.

– У меня никого нет. Я свободна.

Это была правдой. Из-за него у меня никого нет.

Ответ Давиду понравился, ведь он хочет оставить меня себе.

– Это хорошо. Возможно, ты сегодня задержишься.

Возможно, ты ошибаешься.

Сегодня все будет иначе.

Последующий треск ткани отрезвил меня. Бюстгальтер треснул и полетел прочь – он стал уродливым и не нужным. В чем мне теперь уходить от него – я не знала, а убийцу это мало заботило.

– Красивая…

Груди коснулись чужие руки.

Грубо, жестко. Я охнула.

Услышав скрежет зубов, я старалась не смотреть на его искривившийся в голоде рот. Я облизала опухшие губы и уставилась на пряжку ремня. Снова. Рядом с ремнем торчал ствол. Вот, что манило меня.

Давид отошел на шаг и впился в мое тело голодным взглядом.

Если он возьмет меня – я не переживу. Как не пережила бы, если бы ему удалось поставить меня на колени.

– Подойди. Ко мне, – отчеканил зверь.

Я встрепенулась. И сделала шаг, смотря только на рукоять. Он думает, что я возбуждена, и это его убьет. Убьет надменность, самолюбие, спесь и гордыня.

Но когда я приблизилась – обнаженная по пояс – он схватился за рукоять и бросил пушку на пол. С диким грохотом.

И начал меня ласкать.

– У тебя красивая грудь, – он задаривал меня комплиментами, – ты хорошая девочка. Нравишься мне.

Как же я ненавижу тебя, Басманов Давид.

Я думала, сердце выпрыгнет из моей груди.

Быть рядом с ним и не сойти с ума – мне многого стоило.

И поэтому, когда в квартиру ворвались неизвестные, я осторожно выдохнула. Это мое спасение.

Еще бы немного, и он бы он сломал меня. Взял бы прямо здесь, надломив мою волю.

Когда в дверь застучали, он уже раздвинул мне бедра и почти трахнул меня пальцем.

– Запомни, где мы остановились, – прохрипел голодный зверь.