Блондин подмигнул ей.

Девушка поспешно отвернулась и прибавила шагу.

Крисмер ВарДейк раздражал ее, выводил из себя так сильно, что удержу не было. Прямо-таки бесил своей нарочитой небрежностью, всеобщей любовью и бесконечной чередой подружек, что сменяли друг друга быстрее, чем листы календаря. Но ничего, найдется и такой крепкий орешек, что окажется ему не по зубам, Гвин свято в это верила. Отчего-то ей искренне хотелось, чтобы ВарДейк хоть раз на собственной шкуре испытал, что чувствуют брошенные им девушки с разбитым сердцем.

В холл первого этажа адептка зашла с улыбкой, будто бы месть за всех покинутых возлюбленных уже свершилась.

Мраморное помещение дохнуло прохладой. А еще – привычными запахами старых пергаментов и свежих зелий.

Ее быстрые шаги отозвались гулким эхом в пустующих коридорах. В такое время все адепты разошлись на занятия к своим мастерам или уехали на задания, поэтому очереди в канцелярию не было.

Девушка заглянула в приоткрытую дверь.

– Добрый день, мастер Эдербери. Как ваши внуки поживают?

Сухощавая женщина в темно-синей мантии подняла на нее тяжелый взгляд.

– Ты опоздала, Гарана.

– Скорее, не захотела стоять в общей толчее, – девушка вошла внутрь. – Есть для меня что-нибудь на эту неделю?

Аленсия Эдербери напоминала Гвин лебедя. Престарелого черного лебедя, готового выклевать твои глаза за малейший проступок. В сущности, Эдербери была дамой неплохой и весьма собранной, но чересчур строгой, к себе самой в том числе. Иначе как объяснить эту безупречную высокую прическу, из которой никогда и волоска не выбивалось? А ведь эта женщина сидит здесь с утра до позднего вечера, в окружении бесконечных прошений и несносных адептов, бедняжка.

Гвин с трудом сдержала улыбку.

– Есть конечно, – женщина протянула руку к одному из выдвинутых ящиков картотеки и извлекла небольшой конверт из коричневой бумаги, на котором стоял оттиск «Гвинейн Гарана» с размашистой подписью одного из старших мастеров. – Не думай, что удастся и эту декаду пробездельничать в лазарете. Вот.

Эдербери вручила конверт девушке.

– Ты едешь в Аэвир, Гарана. Местный лендлорд жалуется, что гремлин повадился задирать скот. Никак не могут его поймать. Просят прислать адепта за щедрое вознаграждение. Прочти прошение, там все написано.

– Гремлин! Пф! – Гвин поджала губы. – Послали бы кого-нибудь помладше. Вечно меня назначают, если нужно ехать из-за ерунды в какие-нибудь е…

– Выбирай выражения, Гарана! – Мастер Эдербери предостерегающе воздела палец. – И не ленись, работа есть работа. Считай это задание увеселительной прогулкой. Три дня туда, три обратно. За сутки разберешься с гремлином. И не забудь выйти на связь через неделю, если возникнут затруднения.

Гвинейн поднялась с места и направилась к выходу.

– Конечно. Затруднения. С гремлином, – проворчала она, насупившись. – Приятного вам дня, мастер.

Женщина за столом вздохнула и устало покачала головой.

– Лорда зовут Руаль Ратенхайт. Он молод и весьма рассеян. Будь к нему добра, Гарана! – крикнула она Гвин вслед. – Ты слышала меня? Будь к нему добра!

Глава 1
Дурман

Сизый кряж протянулся извилистой цепью посреди Тривельской равнины. Леса укрывали его пологие склоны зеленым ковром. Они спускались к подножию, туда, где среди рощиц и пастбищ уютно устроился Аэвир – маленький городок скотоводов и виноградарей. Местные вина пользовались особым спросом в Идарисе, откуда их частенько на торговых судах отправляли и в другие земли.

Владел винодельной провинцией род Ратенхайтов. Его наследники были склонны скорее проматывать нажитый капитал, нежели приумножать его. Из поколения в поколение местные лендлорды пылали куда большей страстью к охоте в горных лесах, чем к виноделию.

Гвинейн Гарана въехала в Аэвир к вечеру третьего дня, когда закатное солнце окрасило кряж пурпурными отблесками на фоне шафранового неба. Адептка подняла взор дальше по дороге, которая змеилась меж каменных домишек вверх, к усадьбе на склоне.

Там, среди бесконечных виноградников высился особняк со стрельчатыми окнами. Выбеленные стены отчетливо выделялись среди кудрявой зелени. Именно в его окрестностях и завелся гремлин, что по ночам нападал на овец, а к утру вновь скрывался в пещерах, которые пронизывали старую гору. И никому его поймать не удавалось: паршивец оказался слишком проворен и быстр даже для местных охотников. Так сообщалось в письме, что пришло в Академию.

Долгожданную адептку встретили с распростертыми объятиями, стоило ее лошади возникнуть на подъездах к городу. Жители с любопытством высыпали из домов, дабы поглазеть на гостью. Дети постарше бежали за ней. Младшие жались к материнским юбкам и задумчиво ковыряли в носах. Словом, вполне обычный прием для маленького городишки.

Веселый бургомистр лично сопроводил Гвинейн до дверей хозяйского поместья. Он распорядился, чтобы конюх как следует накормил кобылу девушки, а затем собственноручно стукнул дверным молоточком о тяжелый диск на входе.

Дверь открыла худенькая служанка в сером переднике поверх глухого черного платья. Ее лицо напоминало крысиную мордочку. Светлые волосы были заплетены в тугую косу, перекинутую на грудь. Кончик косы белой пылью покрывала мука. Девушка сердито уставилась на бургомистра. На Гвин она обратила внимание лишь тогда, когда мужчина без лишних приветствий велел:

– Доложи лорду Ратенхайту, что прибыла адептка из Идариса по его просьбе.

– Лорд сейчас ужинает, – служанка окинула Гвинейн оценивающим взглядом с толикой явной женской ревности к особе, которой было позволено носить брюки и которую к тому же украшали такие роскошные рыжие локоны.

– Ты вконец сдурела, Вельга, – бургомистр перестал улыбаться. – Немедленно доложи лорду.

Девушка скрестила руки на груди, упрямо преграждая путь.

– Я же сказала…

– Кто там?

Громкий мужской голос раздался у служанки за спиной. Девушка спешно повернулась, сделала реверанс, и Гвин увидела небольшой тускло освещенный холл, а в его конце – лестницу, на середине которой стоял молодой мужчина едва ли старше нее самой.

Это был высокий блондин со слегка вьющимися волосами до плеч, одетый в черную рубаху навыпуск и темные штаны, заправленные в низкие сапоги. Из украшений лишь кулон из волчьего клыка на черном шнурке – нелепая деревенская мелочь, которая явно не подходила лендлорду. Обладатель высоких скул и точеных черт лица, с бледной кожей и удивительными карими глазами винного оттенка, в иной ситуации мужчина мог бы сойти за надменного аристократа императорского двора. Но сейчас он выглядел растерянным, внезапный визит явно застал его врасплох.

– Лорд Руаль, прошу простить за вторжение, – бургомистр поклонился, – но прибыла адептка из Идариса, и я решил незамедлительно привести ее к вам.

Градоначальник посторонился, пропуская Гвин вперед.

Магичка предстала пред лендлордом на пороге в лучах заходящего солнца. Алые волосы лежали на хрупких плечах аккуратными локонами. В них прятались несколько тонких косичек, украшенных серебристыми металлическими бусинками. На ней была белая блуза с закатанными рукавами. Корсаж из коричневой кожи, с множеством ремешков, такой, чтобы принять удар, но не стеснять движений. Черные брюки и высокие сапоги для верховой езды. И, как водится у адептов, сумка и несколько мешочков на поясе. Но, как у адептов обычно не водится, с другой стороны к поясу крепился маленький покрытый рунами топорик.

Глаза юноши, стоявшего на лестнице, расширились от удивления, он будто оцепенел.

Девушка с почтением сделала реверанс.

– Гвинейн Гарана к вашим услугам, лорд Ратенхайт.

От звуков ее голоса молодой хозяин вздрогнул и заторопился вниз по ступеням, дабы встретить гостью.

– Адептка, ох, что же это я! Прошу простить мою прислугу, – он поклонился, сдерживая улыбку, будто к нему приехала не исполнительница заказа, а знатная дама. – Проходите, госпожа Гвинейн. И прошу вас, зовите меня Руаль.

Он замахал руками бургомистру, давая знак, чтобы тот уходил. Мужчина торопливо закивал и попятился. Закрыл дверь за Гвин, оставив ее в полумраке холла с хозяином и его служанкой, даже не попрощался.

– Безумно рад видеть вас в моем скромном жилище, – Руаль Ратенхайт суетливо заправил рубаху в брюки. – Проходите же, не стойте у порога. Я как раз собирался отужинать. Вельга, подай второй прибор для гостьи. И то праздничное вино с кленовым сиропом.

– Вино, – процедила девушка, вновь посмотрев на гостью с явной неприязнью.

– Поторопись же, – шикнул на нее юноша. И затем рассеянно улыбнулся Гвин, не размыкая губ.

Служанка сделала реверанс и скрылась за одной из дверей. Видимо, направилась в кухню.

Гвин проводила ее задумчивым взглядом. Было в этой Вельге нечто такое, что раздражало ее. Нечто привлекающее внимание неуловимым, но крайне неприятным образом.

Она окинула взором холл. Типичная обстановка провинциальной усадьбы: резная мебель из темного дерева, вазоны с цветами, пара мрачноватых картин в простенках меж наглухо зашторенными окнами. И еще ковры, повсюду.

Пахло сдобой с кухни и, кажется, куриным супом.

Ничего подозрительного, кроме неприветливой служанки. Похоже, она – единственная прислуга, кто остался в этот час в доме подле молодого хозяина, возможно, неспроста. И Гвин помешала им.

– Я приехала разобраться с гремлином, милорд, – адептка повернулась к взволнованному хозяину.

– Ну, право же! – Юноша всплеснул руками. – Не прямо же с дороги пускаться на охоту! Уж на что в моем роду были заядлые звероловы, и те не спешили за добычей сломя голову. Отужинайте со мной, прошу вас, за трапезой я вам все расскажу. Отдохнете сегодня. Я велю Вельге подготовить для вас комнату. Завтра покажу вам места, где этот негодник портит нам жизнь, а там уж решите, как будете его ловить. Пройдемте к столу, будьте моей гостьей сегодня. Признаюсь вам, у меня ужасно редко бывают посетители.

Он вновь смущенно улыбнулся.

– Хорошо, – нехотя согласилась Гвин.

И радостный Руаль Ратенхайт тотчас заторопился отвести прелестную гостью в столовую.

Это оказалась довольно просторная комната, примыкающая к холлу прямо за лестницей. Помещение также служило гостиной. Еще одна лестница вела оттуда на галерею второго этажа. Там, за толстыми перилами по всему периметру комнаты виднелись массивные резные двери, за которыми, вероятно, скрывались спальни и хозяйские кабинеты. Выходило, что в столовую можно было попасть напрямую из любой комнаты. Или, сидя за трапезой, видеть всех, кто поднимался к себе в покои.

Посреди комнаты с потолка на тяжелых цепях свисала массивная черная люстра, украшенная оленьими рогами, но ни одна свеча на ней не горела. Зажжены были лишь три медных канделябра на длинном овальном столе, да в дальнем конце комнаты весело потрескивал камин. Там же стояли два кресла с высокими спинками, обитые звериными шкурами.

Вдоль стен расположились низкие диваны. А еще повсюду красовались охотничьи трофеи: бесконечные рога разных форм и размеров. Они явно соперничали по количеству с семейными портретами рода Ратенхайтов, кои занимали все простенки меж дверями на втором этаже. Пол же устилали шкуры и ковры, такие густые и мягкие, что на них было жаль наступать в уличной обуви.

Сквозь небольшие оконца под самым потолком проникал рассеянный вечерний свет. Сумерки снаружи и внутри становились все гуще.

– Прошу, госпожа Гвинейн, – молодой лендлорд услужливо отодвинул стул с высокой ажурной спинкой по правую руку от своего места.

– Благодарю, милорд, – Гвин грациозно опустилась на него. Дорожную сумку она положила прямо на пол у ног и сверху пристроила свой топорик.

Сервировка стола вызвала в девушке невольную жалость к Руалю Ратенхайту.