Однако для тех групп, которые были достаточно предприимчивы, чтобы преуспеть и отмахиваться от обвинений в продажности, внезапно открылись возможности, раньше казавшиеся нереальными. MTV и радиостанции были более склонны давать шанс рок-группам поменьше, а независимым студиям было легче размещать свои релизы в сетевых магазинах и торговых центрах. «Был эффект постепенного стимулирования других групп, – говорит Ливермор. – Почти любая группа с нашей студии могла бы позвонить кому угодно на другом конце страны и сказать: "Привет, мы с Lookout, хотим приехать в ваш город", – и они получали концерт».

Dookie были тем приливом, который поднял все лодки в 1994 году, ставшем годом прорыва для панка. В первую очередь, Epitaph Records, независимая студия из Лос-Анджелеса, основанная гитаристом Bad Religion Бреттом Гуревицем, в одночасье добилась невероятных успехов. Их самая популярная группа, квартет Offspring из округа Ориндж, имела невероятные продажи благодаря своему апрельскому релизу Smash. Этот альбом в 1994 году стал платиновым и разошелся тиражом больше, чем любой независимый альбом в истории – было продано больше экземпляров, чем могло даже поместиться в офисе Epitaph. «Пластинки Offspring заполнили все мое здание на бульваре Санта-Моника, от пола до потолка, – сказал Гуревиц в интервью Rolling Stone. – Внутри здание выглядело как кубик Рубика из поддонов с виниловыми пластинками, кассетами и компакт-дисками Offspring. Потом у нас появилось еще одно здание в центре города – его тоже заполнили, как и арендуемые помещения в сторонних зданиях».

В том году Epitaph также выиграла от менее масштабных хитов Let’s Go от группы Rancid и Punk in Drublic от NOFX, и оба в итоге стали золотыми. Rancid, в которой участвовали Тим Армстронг и Мэтт Фримен из Operation Ivy, стали любимцами MTV благодаря своим кожаным курткам с заклепками и ирокезам высотой сантиметров в тридцать – новое поколение меломанов знакомилось с эстетикой панк-рока. Панк-ветераны Bad Religion, совершившие переход с лейбла Epitaph на Atlantic, достигли 87-го места в чарте Billboard в сентябре того же года со своим дебютом на крупном лейбле – альбомом Stranger Than Fiction.

Epitaph была не единственной независимой панк-студией, получившей неожиданные доходы от Dookie. У Fat Wreck Chords, студии из Сан-Франциско, соучредителем которой был лидер NOFX Фэт Майк Беркетт, имелся целый арсенал поп-панк-групп, таких как Lagwagon, No Use for a Name и Face to Face, и они наблюдали, как растет их аудитория, и теперь могли продать пару сотен тысячи альбомов. Чтобы удовлетворить вновь возникший в стране интерес к поп-панк-группам, стало появляться или расширять свою деятельность множество новых инди-студий: Hopeless, Go-Kart, Fearless, Nitro, SideOneDummy, Vagrant.

Почувствовав несомненный расцвет нового рок-движения, крупные лейблы начали вкладывать огромные деньги в группы, подобные Green Day, в надежде заполучить новых звезд панк-рока. «Большая шестерка» вышла на охоту, расхватывая шедевры из четырех аккордов направо и налево. «Контракты подписываются стремительно, – сообщалось в сентябрьском номере журнала SPIN за 1994 год. – Итак, Green Day для панк-сообщества – это действительно новая Nirvana, предвестник грядущих кардинальных перемен».

Панк снова стал прибыльным, и крупные лейблы захотели в него вкладываться. Каждый толковый представитель A&R теперь искал достойных преемников Green Day. «После Dookie еще один аспект андеграунда стал коммерчески жизнеспособным, – говорит Гиттер. – Итак… кто станет новыми Green Day?»

Глава 2
Jawbreaker
Dear You. DGC (1995)

Ист-Бей^[22] стал настолько неприветливым местом для Green Day после того, как они подписали контракт с крупным лейблом, что когда Билли Джо Армстронг появлялся на людях, он иногда менял внешность, приклеивая фальшивую бороду. После того, как группе запретили выступать на сцене Гилман-стрит, фронтмена одаривали ледяными взглядами и украдкой перешептывались, когда тот заходил в определенные заведения и места для тусовок по всему городу. Даже такая обыденная вещь, как поход в туалет, была омрачена: стоя у писсуара, Армстронг смотрел прямо перед собой и видел нацарапанные на стене недобрые слова о своей группе.

Однажды вечером в начале 1994 года Армстронг изо всех сил старался смешаться с плотной толпой, чтобы посмотреть на одну из своих любимых местных групп, Jawbreaker. К счастью, все взгляды в зале были прикованы к обаятельному лидеру группы Блейку Шварценбаху. В перерыве между песнями Шварценбах сказал публике, что ему нужна пара минут, чтобы развеять слухи, которые ходят о группе. На панк-сцене поговаривали, что Jawbreaker подписали контракт с крупным лейблом, и он хотел прояснить ситуацию.

Эти слухи были недалеки от истины. Группа только что отыграла несколько концертов на разогреве у Nirvana в поддержку их первоклассного альбома In Utero. Nirvana обладала уникальным талантом в рок-музыке, и любая группа, дышащая тем же воздухом, что и они, имела хорошие шансы быть провозглашенной их преемницей. К тому же, многие группы, с которыми Jawbreaker давали концерты, уже стали предметом ожесточенного соперничества крупных лейблов, от Samiam до Jawbox. Казалось, Jawbreaker были последними инди-музыкантами, которые не пошли по пути своих товарищей.

Итак, вот она, правда, прямо из первых уст: эти слухи – полная чушь, о чем решительно заявил Шварценбах. Да, к Jawbreaker обращались крупные лейблы, но нет, группа не заинтересована в том, чтобы продаться, ни сейчас, ни когда-либо вообще.

В последнее время Шварценбах на концертах стал часто разглагольствовать на эту тему. Это был надежный способ привлечь публику на свою сторону, кроме того, он действительно так думал. Крупные лейблы проявляли интерес к его группе, но у Jawbreaker не было планов подписывать контракт ни с одной из них. У них был девиз: самостоятельность или смерть. Честно говоря, ему надоело это повторять.

Зрители восторженно приветствовали подтверждение того, что одни из самых любимых артистов на сцене прочно удерживают свое место в андеграунде. Но пока все вокруг него хлопали, Армстронг поймал себя на том, что качает головой. Он сразу почувствовал себя очень одиноким, зная, что все, вероятно, считали его предателем. Более того, Армстронг беспокоился о Jawbreaker. Стоять перед несколькими сотнями свидетелей и обещать, что ты никогда чего-то не сделаешь – значит обречь их на неминуемое разочарование. Ни одна группа никогда не думает, что продастся, пока однажды не продается.

$ $ $

В начале девяностых трое участников Jawbreaker снимали квартиру на верхнем этаже заваленного шприцами здания на Сикамор-стрит в районе Мишн в Сан-Франциско, хотя они никогда бы не назвали этот город своим домом. «Нас считали группой из Сан-Франциско, но мы всегда были немного в стороне, – говорит Шварценбах. – Я думаю, это помогло нам стать самобытными и работать так, как мы работали».

Этот разрыв отчасти был результатом разницы в возрасте между участниками группы и панками, составлявшими ядро сцены Области залива. Хотя эти трое сами только что окончили колледж, они чувствовали себя древними по сравнению с местными подростками, часто ходившими на панк-концерты в этом районе. «Мы были слишком стары для сцены Gilman и Ист-Бэй, в социальном плане. "Мы ее переросли", – говорит Шварценбах. – Она была молодой. Многие ребята-беглецы находили убежище в андеграунде».

Еще одна причина, по которой они никогда не размахивали флагом Области залива, заключалась в том, что они попросту не были оттуда родом. Хотя Шварценбах родился в Беркли, свою юность он провел в калифорнийской Венеции^[23], где посещал школу искусств и наук Crossroads, частное учебное заведение для одаренных подростков. Vanity Fair в статье об этой эксклюзивной школе в Санта-Монике рассказывал о ней как об «элитном центре притяжения для отпрысков индустрии развлечений, отвергающих мейнстрим»; среди ее звездных выпускников – Гвинет Пэлтроу, Джона Хилл и Зои Дешанель. Журнал окрестил ее «школой для крутых», и будущий фронтмен Jawbreaker вписался в нее как нельзя лучше.

Шварценбах рассказывает, что в старших классах он был прыщавым ботаником, но другие помнят его по-мальчишески красивым, харизматичным и умным – может быть, для своего возраста даже чересчур. У него были обесцвеченные волосы торчком, худощавое телосложение и подбородок, такой же острый, как и его ум. Школа развивала творческие способности своих учеников, а у Шварценбаха был врожденный талант ко всему, в чем он пробовал свои силы, будь то рисование, сочинительство, катание на скейтборде или музыка.

В десятом классе Шварценбах курил сигареты в переулке после уроков и познакомился с Адамом Пфалером, смутьяном, который только что перевелся в Crossroads. Они быстро подружились и сблизились из-за своей любви к панку, в частности, к выходцам из Лос-Анджелеса: Fear, X и Circle Jerks, а также к группам с SST Records, таким как Black Flag, Meat Puppets и Hüsker Dü. Вскоре они начали ходить на панк-концерты по всему Лос-Анджелесу и играть вместе в готической инструментальной группе под названием Red Harvest, где Шварценбах играл на гитаре, Пфалер на барабанах, а их друг Рич – на басу.

После окончания школы в 1985 году оба покинули Red Harvest и Crossroads, чтобы вместе проехать через всю страну и поступить в Нью-Йоркский университет, где они жили в одной комнате в общежитии недалеко от парка Вашингтон-сквер. Главным преимуществом этого здания было то, что оно располагалось всего в двух кварталах от клуба CBGB, и двое первокурсников окунулись в атмосферу нью-йоркской хардкор-сцены.

Ребята очень хотели снова играть музыку и подыскивали кого-то третьего, чтобы укомплектовать группу. Они позвонили по номеру телефона, указанному на нарисованной от руки листовке, прикрепленной к стене кафетерия. На ней было написано: БАСИСТ ИЩЕТ ГРУППУ, а дальше шел список его шумных кумиров, таких как Scratch Acid, Naked Raygun и Hüsker Dü. Когда они встретились с Крисом, имя которого было указано на листовке, Шварценбах и Пфалер сразу же узнали его. В кампусе Криса Бауэрмайстера нельзя было не заметить. Его постоянной униформой была черная кожаная куртка с яркой панковской символикой, нарисованной краской из баллончика. У него были лохматые рыжие волосы, ярко-зеленые глаза и вкрадчивый высокий голос. Все в Бауэрмайстере было эксцентричным, включая его манеру играть на басу. Он использовал традиционную четырехструнку, но выжимал из нее в два раза больше нот, чем большинство музыкантов, в значительной степени опираясь на аккорды или цепляя большим пальцем струну «ми», чтобы добавить более глубокие фоновые тона.

Все трое начали вместе репетировать в ближайшей студии, которую занимали в основном устрашающие хардкор-группы. Шварценбах позже опишет эту ситуацию в интервью: «натуральные калифорнийские слюнтяи среди самых крепких парней Нижнего Ист-Сайда». Следующие два года были наполнены взлетами и падениями, поскольку группа пережила смену названий, добавление участников, переводы в другие колледжи и поездки по всей стране. Первоначально они выступали как Terminal Island, затем перешли на Thump, а позже, переехав в Лос-Анджелес после окончания третьего курса, они назвали себя Rise.

Пфалер пригласил петь в Rise своего друга Джона Лю, и они вчетвером писали песни, звучавшие как сборник панк-влияний из восьмидесятых. Однажды Шварценбах пришел на репетицию с песней «Shield Your Eyes», которую написал сам, и попробовал ее спеть. Мало того, что слова были будто взяты из какого-то сборника стихов, так еще и искренний голос Шварценбаха идеально подходил для их исполнения. К концу первого прогона песни Лю понял, что его услуги больше не понадобятся.

Группа продолжала выступать как трио, и Шварценбах к своим обязанностям по игре на гитаре теперь добавил вокал. Они посовещались, составили список потенциальных названий для своего новоиспеченного состава и бросили в шляпу. Когда они вытаcкивали каждое и разбирались, подходит оно или нет, одно название особенно выделялось, потому что никто не мог вспомнить, кто из них его предложил. Так они остановились на «Jawbreaker»: не только из-за его уникальности, но и потому, что оно одинаково не принадлежало никому из них.