Едва очутившись в этом мире, она смотрит по сторонам, пытается хоть что-то различить, ищет какой-то ориентир. Но ее глаза еще недостаточно развиты, чтобы видеть, поэтому ровно через шестьдесят три секунды после рождения она начинает плакать.

Луна будет обожать вкус печенья с молоком, фиолетовый цвет, переходящий в темно-синий, как у некоторых сортов винограда, и запах, оставленный на ее одежде теми людьми, которых она любит.

Ей будет очень нравиться наблюдать за людьми и представлять себе их жизни: смотреть, как двое пожилых людей прогуливаются, держась за руки и улыбаясь, как влюбленные прощаются, а потом оборачиваются, чтобы снова взглянуть друг на друга.

При этом будет слишком мало вещей, которые ей не будут нравиться, потому что ее разум будет развит настолько, что она сможет понять практически все.

День 1-й. Больница

Я впервые вошла в палату, и она уже знала, что перед этим я несколько секунд простояла снаружи. Это объясняет, почему, едва открыв дверь, я увидела, что она уже ждет меня возле кровати.

Ее тело напоминало карточный домик, который существует, пока держится в равновесии, но может обрушиться от малейшего движения.

Она была высокой для своего возраста и казалась слишком жизнерадостной, учитывая происходящее. В тот день на ней была пижама того же светло-серого цвета, что и постельное белье.

На фоне всего этого выделялась огромная шляпа, которая, казалось, была нужна для того, чтобы удерживать ее тело на земле.

Она старалась скрыть дрожь в ногах, облокотившись на кровать и скрестив руки за спиной, словно они были той откидной подставкой, которая не позволяет рамке с фотографией упасть назад.

Некоторое время мы не встречались взглядами. Я первая отвела глаза в сторону, чтобы девочка не успела разглядеть в них чувство жалости. Повернув голову, я увидела молодую медсестру, сидящую в небольшом кресле.

– Привет, – прошептала я, словно боясь заговорить с девочкой напрямую.

– Привет! Я Айла, – ответила медсестра, вставая, чтобы поприветствовать меня.

– Привет! – сказала мне девочка.

Я заметила удивление на лице медсестры, когда девочка заговорила.

– Ты, должно быть, Луна, верно? – спросила я.

– Да, – ответила она, протягивая руку.

Стоило только пожать ей руку, чтобы все стало ясно. Хотелось верить, что выражение моего лица ничуть не изменилось и что я никак не выдала своего удивления, прикоснувшись к ней.

– Побочные эффекты, – сказала она.

– В каком смысле? – смущенно спросила я.

– Не во-во-волнуйтесь, это нормально, что вы заметили, ни-ни-ничего страшного. Ну! Иногда мы пытаемся скрыть нашу реакцию на что-то странное, но ведь это нормально – замечать что-что-то странное, как думаете?

Она почесала нос и показала мне свои пальцы.

– У меня отсутствует большая часть указательных пальцев на обеих руках, – сказала она, непроизвольно дернув плечами. – Это легко заметить, когда пожимаешь руку. Мы все та-та-так привыкли чувствовать пять пальцев при рукопожатии, что, ко-ко-когда одного не хватает, мы это за-замечаем. С дру-другой стороны, это не та-та-так видно, особенно если быстро двигать руками. Смотрите!

И тут же, опершись на кровать, она начала размахивать руками в воздухе.

– Так ничего не заметно, – сказала она, улыбаясь, и снова почесала нос. – Не-не-не так уже это и-и страшно.

Я молча стояла, пока она продолжала пристально разглядывать свои руки. Мышцы ее шеи сдавило от спазма, и она резко дернула плечами. От этих движений шляпа слегка съехала в сторону.

– Когда я была маленькой, на-на-начались осложнения, и кровь перестала поступать – черт! – в конечности. В конце концов я п-п-потеряла только два пальца, ну, по половине каждого. – Она поправила шляпу. – И знаете, что самое смешное? Все ду-ду-думали, что у меня будут проблемы с математикой!

Она замолчала, словно ожидая моего ответа, но я не знала, что сказать. Она снова резко дернула плечами и почесала нос.

– Не дошло? – продолжила она, улыбаясь. – Мы все у-у-учимся считать на пальцах, вот откуда и пошла десятичная система – черт! – и вот почему цифр – ну! – всего десять.

Она снова почесала нос.

Я украдкой посмотрела на медсестру.

– Нет, она тоже этого не-не-не знала, пока я не рассказала. Все ду-ду-думали, что я смогу досчитать только до восьми, ну, может, до девяти. – Она засмеялась.

Последовал еще один мышечный спазм шеи, и она снова несколько раз дернула плечами.

Я абсолютно ничего не понимала. Я чувствовала себя, как боксер, который несколько раундов спустя все еще стоит на ринге, забыв, что он там делает, и ожидая, что тренер выбросит полотенце или противник одним ударом отправит его в нокаут.

Конечно, в тот момент я еще не знала, что предо мной стоял самый необычный человек из всех, с кем мне довелось повстречаться в жизни.

Польша

Женщина стоит у входа в школу. Теперь их осталось трое: она, дождь и холод.

Вдруг она улыбается. Улыбается, потому что смогла увидеть ее. Теперь она точно знает, что девочка существует, что она настоящая, а не просто картинка из интернета. Конечно, это ничего не доказывает, но существование этой девочки хотя бы частично оправдывает происходящее.

«И все же, даже зная, что это неправда, я приехала», – говорит она себе.

Возможно, она приехала из-за того, как была потрясена, увидев нарисованный на доске символ бесконечности, или из-за того, что чувствовала себя обязанной. Или, может быть, потому, что хотела убедиться, что в реальности не может существовать таких аномалий.

Она снова думает о той девочке, которую только что увидела возле школы: кареглазая, высокая, с очень светлыми волосами. Вдруг она вспоминает об одной маленькой детали, на которую не сразу обратила внимание, и снова улыбается.

Желтый, на ней был желтый дождевик. Она понимает, что это нелепое совпадение, что многим детям нравится этот цвет, что этому есть рациональное объяснение. Стоило только оглядеться вокруг, и она наверняка бы увидела огромное количество детей в таких же желтых дождевиках.

Она улыбается и снова заглядывает в свой телефон, чтобы посмотреть карту: через две улицы должен быть парк.

Будь сегодня погожий день, вполне возможно, что девочка с мамой отправились бы туда вместе с другими учениками. Это несложно проверить, ведь на большинстве фотографий парка, которые она нашла в интернете, видно играющих детей с школьными рюкзаками.

Она направляется туда, не подозревая, что за ней с расстояния всего нескольких метров наблюдает мужчина. На нем военные ботинки и длинное черное пальто. Он прячется под огромным зонтом. Сейчас этот мужчина следует за ней в парк, держась на расстоянии.

– Что ж, с вашего позволения, – сказала я, пользуясь воцарившейся в палате тишиной, подошла к небольшому столику у окна и начала доставать документы.

– Если вы не возражаете, я вас оставлю, – вдруг сказала медсестра. – С тобой все будет в порядке, Луна?

– Да – ну! – конечно, – ответила девочка.

– Уверена?

Девочка кивнула, не переставая улыбаться, и снова почесала нос.

– Все это так странно! – почти прошептала мне медсестра.

– Что именно? – спросила я.

– Ничего-ничего! Что ж, если вам что-нибудь понадобится, просто нажмите на красную кнопку, вон на ту, Луна знает.

Она вышла из палаты, оставив дверь приоткрытой.

Я посмотрела на Луну и улыбнулась. Она улыбнулась в ответ.

Я стала раскладывать перед собой документы. Это были отчеты, самые ужасающие, которые мне только доводилось читать. Эта девочка пережила столько бед – чудо, что она до сих пор была жива. Ее звали Луна, ей было тринадцать лет, и, если верить последним медицинским заключениям, она уже давно должна была умереть. Но она продолжала жить.

Более десяти операций всего за шесть лет оставили на ней столько отметин, что едва можно было отличить одну от другой. Я стояла к ней спиной, перебирая бумаги, но чувствовала, что она наблюдает за мной. Я должна была показать ей документы и обсудить кое-какие детали. Но она не дала мне ни минуты.

– Меня зовут Луна, мне т-тринадцать лет, и у меня сразу несколько заболеваний, – сказала она.

Я обернулась, держа в руках несколько страниц.

– Я очень талантлива в одних вещах и совершенно бесполезна в других. Я прекрасно говорю на десяти языках, но и-и-иногда мое тело – так! – меня совсем не слушается, и я не могу произнести фразу целиком. Я с детства у-умею хорошо играть на п-пианино, несмотря на мои пальцы, и решать в уме сложные математические з-задачи. Ничто из этого, конечно, не является моей заслугой. П-п-при этом я так и не научилась – черт! – держать равновесие на велосипеде, мне вообще не удается ничего спортивное.

Из-за спазмов в шее у нее опять задергались плечи, она покачала головой и почесала нос с такой силой, что казалось, он вот-вот оторвется.

– Да, я м-могу запоминать большие тексты, изображения и ситуации, у меня и-идеальная фотографическая память, я тут же запоминаю в-все, что вижу. Если я закрою глаза…

И тут она натянула свою огромную шляпу так, что вся голова исчезла в ней.

– Например, вот так, не глядя, – заговорила она изнутри шляпы, – я могу сказать, во что вы одеты.

Она умолкла на несколько секунд.

– На вас темно-синие джинсы, широкий коричневый ремень с ромбовидной пряжкой, золотой, застегнутый на третье отверстие. Белая рубашка с белыми пуговицами, их около восьми. Еще браслет и два кольца, оба на левой руке, на безымянном и на среднем пальце. И серьги, тут я могу ошибиться, но, кажется, это два маленьких серебряных колечка. И прекрасные вьющиеся волосы. И вы точно брюнетка!

В этот момент, не дожидаясь моего ответа, она приподняла шляпу и посмотрела на меня:

– Надо же, про с-с-серьги ошиблась: они не с-с-серебряные, а золотые.

Я стояла, не зная, как реагировать. Она все описала в точности.

Мне говорили, что эта девочка была особенной, очень одаренной. В чем-то даже гениальной.

– У м-м-меня две смертельные болезни, – продолжала она, – но п-пока они соревнуются, кто прикончит меня раньше, я продолжаю жить. В какой-то момент казалось, что п-п-побеждает боковой амиотрофический склероз, очень редкое заболевание у детей. Но ч-через несколько лет опухоль в голове лишила его п-п-превосходства. Эта напряженная борьба между ними идет до сих пор, п-п-проблема только в том, что от побочных эффектов страдаю я.

Она замолчала. Несколько раз почесала нос.

– Однажды я задала себе вопрос. Наверное – ну! – тот же самый вопрос, к-к-который вы сейчас задаете себе: как та-такое возможно, чтобы в одном теле поместилось сразу столько болезней? Эта мысль долго мучила меня, пока я не пришла к выводу, что если в мире есть – ну! – п-п-почти идеальные девочки, высокие, красивые, с пропорциональным телом, целыми пальцами и без неизлечимых болезней, то почему не может с-существовать их п-полная противоположность, то есть кто-то т-т-такой, как я. Статистически это м-м-маловероятно, но не невозможно.

Так что вот она я, п-п-прямо перед вами, маловероятная, но возможная.

Польша

Женщина идет к парку, который видела только на фотографиях в интернете. Она обходит лужи, оставшиеся после дождя на неровном тротуаре, и пытается избежать брызг от проезжающих машин.

Через две улицы она поворачивает налево и оказывается прямо перед входом в парк.

Вблизи он кажется больше, чем на фотографиях. Она видит несколько скамеек, установленных вокруг площадки с качелями, подходит к одной из них, не замечая, как ее ботинки хлюпают по грязи.

Она знает, что ищет, и, возможно, именно поэтому сразу видит это: красную горку, высокую, старую, железную, сильно отличающуюся от остальных. Она думает, что это самая любимая горка девочки.