– А что же ты, паскуда, язык наш могучий так плохо знаешь? Так плохо, что коренной русич понять тебя не может. Но ничего, тебе крупно повезло. Судьба дала тебе последний шанс и послала учителя по русскому. Чего таращишься? Учитель – это я. Благо у нас ещё целый день впереди. Щас мы с тобой фонетику проходить будем.

И с короткого замаха врезал двоечнику по коленной чашечке.

– Что? Больно, дорогой? Конечно, больно. А когда ты со своими кунаками над молодыми глумился, не думал, что и обратка прилететь может? Что мыыы? Ну, помычи, помычи… Сейчас мы с фонетикой закончим и к синтаксису перейдем.

– Саша, что ты творишь? – гортанный возглас со странной смесью удивления, беспокойства и облегчения одновременно раздался с порога и заставил отложить урок русского на неопределённое время.

На входе в разгромленную мойку стоял молодой горец и, хищно поводя орлиным взором, с интересом взирал на происходящее.

– Саид, блин, зачем ты здесь? – досадливо поморщился я, хотя удивляться было нечему.

Руслан Саидов являлся штатным хлеборезом на гарнизонном камбузе, как иногда, форся морскими словечками, обзывали этот пункт питания наши сухопутные мореманы^[9]. Молодой вайнах был отпрыском какого-то очень древнего разбойничьего рода горцев и мог долго перечислять своих предков, среди которых присутствовал даже один из ближайших нукеров имама Шамиля. Чем Руслан чрезвычайно гордился и очень переживал, когда узнал, что Шамиль в битве при ауле Гуниб сам сдался в плен, а не был захвачен бледнолицыми врагами раненым, отбиваясь до последнего. Интересный однако у них в горах был учитель истории. Да и ученик, воспитанный на рассказах о подвигах деда, не ударил в грязь лицом и, что называется, держал «шишку» на камбузе, негласно контролируя происходящее во вверенном ему учреждении. Странно, что припозднился. Наверное, опять масло «налево» толкал. То-то я смотрю, пайки совсем маленькие стали. Ну что же, понять человека можно. Домой едет, родни много, а без подарка вернёшься – не поймут. Так и в позор рода угодить недолго.

– Стреляли, – Руслан криво улыбнулся избитой шутке. – За что ты их так, Саша? – Саид кивнул на копошащихся среди бедлама страдальцев.

– У этого похоже ребро сломано. Смотри, как дышит.

– Ничего, – зло сплюнул я, – заживёт, зато в следующий раз умнее будут. А кто это, кстати? Что-то я их не припомню. Дикие какие-то. Нападают на человека, даже не попытавшись выяснить, кто перед ними и чего от него можно ожидать.

– Азера это. Два дня назад в базе обеспечения их видел. С севера домой летят. Хитрые они, как наш Мамед. Домой сразу не поехали, когда всех иностранцев отправляли – война ведь у них – с армянами режутся. – Саид взглянул как-то задумчиво на хитрых азеров и продолжил: – Вот они и решили отсидеться, пока дома всё не утихнет. Но что-то у себя в Североморске натворили, вот их и пнули к нам, поближе к дому, как прапор, что их привёз, сказал. Но чувствую, хрен они с таким характером до дома долетят, – и, улыбаясь во весь рот, уставился на меня.

– Саша, ты себя в зеркало-то видел? Как на тебя не наехать? На ногах сапоги, в которых три призыва ходили, тельняшка рваная, я ведь тебе новую вчера давал, а голландкой ты котлы, что ли, мыл? – старый друг не на шутку развеселился. – Ты же с виду чушок или чижара^[10] сраный. Ну как тебя не припахать? – сверкнул Саид жёлтыми фиксами. – Ты зачем сюда, вообще, поперся? Тебе же домой завтра. Сидел бы сейчас в кубрике как порядочный ветеран Северного флота и парадку бы гладил. Так нет, поволокло на приключения, а если бы они тебе глаз набили? Вот бы мама твоя обрадовалась, – с участием посмотрел на меня друг.

– Дикий вы народ, Саид, – угрюмо буркнул я. – Ничего в понтах не понимаете, скучно мне в кубрике сидеть, решил развеяться напоследок, молодость душарскую вспомнить. Кто же знал, что придётся вспомнить всё, как Шварценеггеру, – улыбнулся я сравнению. – А что до прикида моего, так перед кем мне тут блатовать, меня в гарнизоне каждая собака знает и не связывается. С земляками твоими мы давно уже всё решили.

Саид помрачнел и машинально потёр белёсый шрамик над левой бровью. Как я его в начале службы припечатал, аж неловко теперь! Но тогда по-другому нельзя было.

– Ладно, друган, забей, не вспоминай. Молодые были, глупые. Сейчас-то нам что делить? Домой завтра. Ещё не раз друг друга добрым словом вспомним, вот увидишь.

Саид моргнул вдруг повлажневшим глазом. Сентиментальный, однако, потомок у абреков получился. Как я раньше не замечал. Да и у самого горло как-то предательски сдавило.

– Ладно, Руслан, пошёл я. В магазин ещё нужно заскочить, посидим сегодня напоследок.

– Саша, подожди, – придержал меня за локоть друг, – много не бери. Гапур с Сахуевым сегодня обещали к нам в полк прийти. Они всё что нужно с собой принесут.

– Из-за этих, что ли, Гапур придёт? – кивнул я в сторону битых бедолаг.

– Нет, конечно, – Руслан криво ухмыльнулся. – Гапур и не знает о них ещё ничего. – Просто попрощаться с тобой мои земляки хотят. Посидеть на дорожку.

– Ну хотят – значит посидим. Отчего же не посидеть? – развернулся я к дверям и уже на выходе услышал шепелявое бормотание:

– Нохчи, почему ты не помог? Ты же правоверный, как и мы.

– Он – брат мой, – прозвучал в ответ гортанный баритон.

Глава 2

Едва переступив порог камбуза, я столкнулся со старшим камбузного наряда, прапорщиком Федосеевым, мужчиной видным и решительным. При своей немаленькой комплекции Федос ещё обладал и выдающимся носом, который, не стесняясь, засовывал куда только можно, благодаря чему был в курсе всего, что происходит в округе, знал, где и что лежит и как это можно экспроприировать безболезненно. Несомненно, такой талант не мог остаться незамеченным, и который год подряд за Федосом закрепилась слава бабника, главного вора и лучшего старшины в дивизии. Матросы боготворили своего наставника, и он имел негласный статус главного «деда» полка.

К чести Николая Федоровича, нужно сказать, что он досконально разбирался в тонкостях взаимоотношений военнослужащих разных сроков службы и поддерживал сложившиеся в части традиции. Поговаривали, что у истоков некоторых обычаев стоял он сам. Так это было или нет, поди теперь угадай, но порядок в полку поддерживался неукоснительно.

Старослужащим даже в голову не могло прийти напрягать молодых сверх положенного. Конечно, матрос, отслуживший год, честно оттянув чижовку и получив традиционные двенадцать ударов баночкой^[11] по заднице, до конца службы тряпку в руки больше не брал и, вообще, не задействовался на грязных работах, да и наряды годок мог выбирать себе по душе, согласовав со старшиной, разумеется. Но по неписаному закону чести ни один ветеран не припахал бы молодого на обслуживание себя любимого. Никто из молодых никогда не стирал бельё старослужащих и не чистил им обувь, и, вообще, ничего унизительного в адрес молодёжи полка со стороны годков не допускалось.

Другое дело – взаимоотношения матросов внутри собственного призыва. Тут уже, как говорится, как пойдет. Всё зависело от личных качеств каждого, способности вчерашнего недоросля, оторванного от мамкиной юбки, проявить себя в коллективе и заслужить авторитет у сослуживцев. Всё решалось в первые же дни. От того, как ты себя поставишь, зависела твоя дальнейшая судьба всего срока службы. Проявил характер, смог отстоять своё достоинство – честь тебе и хвала и «попутного ветра», как говорится.

Если же ты смалодушничал, менжанулся в критической ситуации, не смог ответить ударом на удар или уж совсем повел себя не по-джентльменски, побежал «стучать» начальству, то тут уж не взыщи. Армия – не институт благородных девиц, здесь свои порядки и нормы поведения, рассчитанные не на хлюпиков, но зато это – школа. Настоящая школа жизни, дающая возможность молодому человеку раскрыться и проявить мужские черты характера. Уроки, полученные здесь, запоминаются и откладывают свой отпечаток на всю жизнь. Даже много лет спустя, вспоминая годы, проведённые на службе, мы говорим спасибо учителям, которых встретили там. Один из таких педагогов сейчас потирал ушибленное плечо в шаге от меня и негромко матерился по-белорусски.

– Иванов, трясца твоей матери, очи повылезали. Нигде от тебя покоя нет. Постой, а что ты тут делаешь, у тебя же дембель завтра, – и хищно поводя своим замечательным носом, вдруг ухватил меня за рукав голландской рубахи, разорванной на груди. Успел-таки, нехороший Ахмет.

– Так, а это что у нас, а Иванов? Не угомонишься ты никак, даже домой спокойно уехать не можешь. С кем на этот раз? Вы же с базовскими вроде всё решили.

– Да я сам толком не понял, кто это был, азера какие-то шальные. Саид говорит, что они недавно с севера прилетели, курить им резко захотелось, пришлось угостить, думаю, бросят теперь совсем, никотин вреден для здоровья.

– Понятно. Когда же вы только разъедетесь, нервов на вас не хватает, – и грустно улыбнулся. – Ладно, Саня, иди приводи себя в порядок. Отвальную ночью будешь ставить?

– Ну ты же сам всё знаешь. Придёшь?

– Ты же сам всё знаешь, – передразнил меня прапорщик на манер попугая. – Конечно, приду, лично прослежу, чтобы вы опять чего не натворили. Ладно, бывай, Иванов, иди, собирайся. А мне уже пробу снимать пора.

И заботливый старшина шагнул в полупрозрачное марево столовой.

По-весеннему прохладный ветерок, налетевший откуда-то вдруг, сбил с меня пилотку и, по-хулигански свистнув в проводах, помчался вдоль казарм, увлекая за собой непонятно откуда взявшийся мусор. «Эх, Федоса на тебя нет! Он бы враз к порядку приучил», – усмехнулся я и, водрузив головной убор залихватски набекрень, зашагал в сторону кубрика. Мой путь пролегал по дорожке, называемой местными остряками «дорогой жизни» и ставшей уже родной за эти два года. В очередной раз подивился быстротечности времени, вспоминая как шагал по ней первый раз, когда нас, желторотых салаг, буквально вчера, вырванных из-под родительской опеки, в топорщащейся новой флотской форме и в бескозырках без ленточек, вели на первый приём пищи. А мы, изо всех сил стараясь выглядеть бывалыми и бесстрашными, шагали строем в неизвестность и громко голосили какую-то фигню, окрещённую сержантом «строевой песней». Песня, кажется, называлась «Марш авиаторов» и в сочетании с морской формой звучала как-то совсем уж сюрреалистично среди дремучих северных лесов. Здесь, согласно гениальным планам стратегов из Генштаба, была расположена дивизия стратегических бомбардировщиков, входившая в состав морской авиации Северного флота и выполнявшая задачи по патрулированию морских границ СССР и обнаружению подводных лодок потенциального противника. В одном из полков столь грозного соединения нам и предстояло отдать долг Родине на должности авиационных механиков.