Гектор Шульц: Снято

Глава первая. Должок.

К порно можно относиться по-разному. Кто-то открыто любит, кто-то ненавидит и всячески презирает этот жанр киноискусства, а кто-то под маской ненависти и лицемерия безмерно его обожает, скрывая извращенные вкусы от друзей и знакомых. В начале нулевых я про мир порно, его жанры и удивительные особенности знать не знала. Не, у моих родителей была, конечно, пара видеокассет, спрятанных под грудой тряпья в шкафу, но продвинутых знаний о мире порно они не давали. Зато веселили меня и моего брата Петьку, когда мы, случайно, конечно же, наткнулись на видеокассеты, играя в прятки, пока родителей не было дома.

Фильм на первой кассете был странным. Не из-за обилия «гэдээровских» женщин с кустами между ног. Виной всему партнеры этих женщин, щеголявшие в черной резине и жутковатых масках. Весь фильм представлял собой абстрактное и кислотное путешествие одной такой девушки, блуждающей по разным комнатам, заполненным ебущимися людьми. Там, в унитазах торчали мужские лица, на которые томно стонущие женщины с плетками опускали мохнатые жопы. В другой комнате, на импровизированных качелях трое мужиков в масках трахали развратно хохочущую девицу. Ну а по странному лабиринту бегал мужик с головой быка и преследовал карлицу, которая не слишком-то торопилась от него сбегать. Два часа странной ебанины, на которую мы с братцем смотрели, открыв рот.

Второй фильм был попроще для восприятия и рассказывал о приключениях похотливых гусар, ебущих крестьянок, фрейлин и хозяйку трактира. Этот фильм мы с Петькой полюбили больше всего. Хотя бы потому, что он был смешным. То один гусар ебет крестьянку верхом на лошади, а потом глотком шампанского из бутылки восстанавливает эрекцию и сажает в седло другую счастливицу. То тщедушного пацана, схватив за руки и ноги, буквально вколачивают в необъятную трактирщицу, лежащую на столе. То румяная девица на сеновале, скачущая на гусарском хую, неожиданно берет в руки баян и начинает на нем играть кривую мелодию.

Конечно, родители однажды спалили своих детей за просмотром зарубежной запрещенки. Петьке нарумянили жопу ремнем, посчитав его виновным во всех грехах, а мне прочли суровую родительскую проповедь о недопустимости просмотра таких фильмов и переноса увиденного в реальную жизнь. Впрочем, суровое родительское наказание брата не остановило. Петька, затаив дыхание, смотрел за приключениями веселых гусар, а потом убегал в туалет, возвращаясь из него раскрасневшимся и довольным. Порно вошло в его жизнь легко и непринужденно, позволяя выплескивать скопившееся сексуальное напряжение. Со мной дело обстояло иначе.

Так уж получилось, что родители мечтали о сыне. Мама высчитывала лунные циклы, чтобы уж точно родился мальчик. Папка мечтал, как будет брать отпрыска на рыбалку и учить взрослым вещам. Даже имя придумали. Мальчуковое. Евгений Анатольевич. Женя. Но природа выкинула фортель и вместо долгожданного сына в конце восьмидесятых в семье появилась я. Евгения Анатольевна.

Впрочем, девчонкой я была только в свидетельстве о рождении. По повадкам – натуральный пацан с Грязи. В меру шебутной, в меру дерзкий, постоянно влипающий в приключения. Да и внешне я слабо походила на девчонку.

– «Ни сиськи, ни письки, и жопа с кулачок», – притворно вздыхала мама, штопая порванные на заднице штаны, которым сильно досталось от штурма гаражей за нашим домом. Я молча кивала и, забрав штаны, снова неслась к друзьям на улицу, чтобы на этот раз отправиться за тутовником, который как раз поспел. Меня даже стригли, как пацана. Коротко, без лишних выебонов. Да мне и самой претило носить косички, одеваться в платьица и играть в «Колечко» с девчатами нашего двора. Куда веселее жить, как пацан. И наши дворовые пацаны приняли меня, как родную. Для них я была своим. Братаном. Который и по роже даст, если что, и сигаретами поделится, если приспичит кому-то покурить. Сына, к слову, мои родители все ж заделали. Аккурат через три года после моего рождения, и папка снова начал мечтать о рыбалке и мудрых отцовских наставлениях. Не получилось, потому что Петьке улица была в разы интереснее. Он стремительно взрослел рядом с теми, с кем росла я.

Ситуация немного поменялась к восьмому классу. Тогда у меня только-только появилась грудь, а вчерашние друзья стали слишком уж не по-пацански облизываться, пялясь на мою упругую жопу. И вроде отношения остались на прежнем уровне, но я нет-нет да замечала и похотливые взгляды, и сальный блеск в глазах. Когда сперма в башку бьет, только так и бывает. Так в моей жизни появились и другие девчонки. Такие же, как я. Вчерашние пацанки, постепенно превращающиеся во вполне себе цивильных девчонок. Но только внешне. Никак не внутренне.

Тут родители вспомнили о строгости, целомудрии и недопустимости всяких амурных отношений, а папка однажды прямо сказал, мол: «Смотри, Женька. Принесешь ублюдка в подоле, удавлю, чем породил». Но у меня и своя голова на плечах была. И пока мои одноклассники вовсю экспериментировали, оставляя за собой шлейф из залетевших малолеток (по их словам, конечно же), я училась на четверки и пятерки, а на все приставания нашего классного красавца Антохи Шульгина закатывала глаза и пренебрежительно фыркала.

Тут лукавить не буду. Шульгин и правда был красивым пацаном. Спортсмен, гордость и краса школы, имел вес среди шпаны нашего района. А в Грязи с этим строго. Уважение надо было еще заслужить, и Антоха честно его заслужил. Стремными выходками, драками, низкими поступками. Хули тут говорить, любая баба без раздумий прыгала в его койку, стоило ему только мизинчиком пошевелить. Любая, но не я. И Антоху это сильно задевало. Мне же на его пиздострадания было плевать, хотя внимание самого завидного пацана класса, конечно же, льстило. Так льстило, что я однажды приняла его ухаживания и мы начали встречаться.

После первого же свидания Антоха полез ко мне в трусы, но получил не той пизды, что так отчаянно желал. Довольствоваться пришлось расцарапанным лицом и гневной руганью, сводящейся к одному: я не типичная розетка из нашей школы, которой за счастье впустить в себя шульгиновскую малафью, а приличная девочка, которая абы кому не дает. Шульгин поскрипел мозгами и клятвенно заверил меня, что будет ждать столько, сколько надо.

Порой крышечку с кипящего чайничка срывало и Антоха, рыча, как медведь с глиняной пробкой в жопе, хватал меня и подвергал своим странным ласкам, сводящимся к одному и тому же. Потереться своей восставшей плотью об мою задницу со вполне очевидными намеками. Ну а я подкидывала дров в огонь, распаляя его желание до предела, а потом оставляя разъяренного пацана с дымящейся кочерыжкой в трусах. Впрочем, и он, и я прекрасно понимали, что однажды мне придется расстаться с невинностью. Сделать шаг во взрослую жизнь. И это случилось. Аккурат, когда мне исполнилось восемнадцать и школа осталась за спиной.

Случилось это на шульгиновской даче. Вернее, на даче его родителей. Июнь, жара, табун вчерашних выпускников и ящики бухла, заранее завезенные на дачу. Что еще надо для счастья? Только нелепый и угловатый секс.

Антоха мелочиться не стал и позвал на вписку к себе хуеву тучу своих знакомых. Как со школы, так и с района. Первый ящик водки улетел за пару минут и началось веселье. Даже моему братцу Петьке толика любви перепала. Уж этот прощелыга своего никогда не упустит, что и продемонстрировал, когда его запалили в кустах, обжимавшимся с моей одноклассницей Юлькой Корчагиной. На разницу в возрасте всем было похуй, а Юльке так тем более, потому что она была в жопу пьяна и с рассеянной улыбкой слушала неторопливый медок, который Петька вливал в ее порозовевшие ушки. Остальные тоже не мелочились. Даже из сарайчика, где хранились инструменты то и дело доносились звуки ебли и вполне себе характерные стоны. Шульгин, сидевший рядом со мной, постоянно ерзал, облизывал пересохшие губы и зачем-то щупал правый карман, словно в нем находилось нечто ценное. Ну, так оно и было. Это я потом уже поняла, а по первой меня его нервозность и возбуждение только веселили.

– Ну, хорош уже, Тропинина. Сколько ты меня мучить будешь? – прошептал он, прижавшись ко мне и запустив свои шаловливые ручонки под мою майку. – Бля буду, я уже матрас выебать готов.

– Охладись, ебака, – усмехнулась я, подливая Антохе пива. Тот жадно опустошил стакан и улыбнулся.

– Ну, правда, Жень. Чо мы, как неродные, в самом деле…

– Ладно. Есть у тебя тут приличная комната? – сдалась я. Хмель вовсю шумел в голове, да так, что даже в животе сладко заныло от предвкушения. – Если ты думаешь, что меня кухня или сарай устроит, то хуй ты угадал…

– Не, не. У меня тут эта… родителей комната есть. Я туда никого не пускаю, – поспешил заверить он, и, не договорив, схватил меня за руку и потащил за собой в сторону дома.

Родители Антохи были комерсами, поэтому ничего удивительного, что их дача больше походила на солидный такой дом со всеми удобствами, чем на крохотную лачугу на не менее крохотном участке, которым владели мои родители, любившие провести выходные кверху жопой под палящим солнцем.

Комната, куда меня отвел Шульгин, тоже поражала роскошью. Тут тебе и огромная, двухспальная кровать, и телевизор с видаком, и даже закрытый на замок мини-бар, за который Антон трясся, как за свой собственный, понимая, что в случае осквернения этого алтаря получит не только пизды, но и лишится родительского покровительства. Но сейчас бар отошел на второй план, потому что перед глазами Шульгина замаячило то, о чем он мечтал долгими, меланхоличными вечерами. Мое тело и моя невинность. Ох… и тупо же это все выглядело тогда.

Первые пару гондонов Шульгин порвал, пытаясь их натянуть на стояк дрожащими пальцами. С третьим, слава яйцам, все получилось. Завалив меня на кровать, Антоха шумно обслюнявил мое ухо, вызвав табун мурашек, пробежавшихся по спине.

– О, какая ты, Женька… Какая ты, бля буду… – шептал он, елозя правой рукой внизу и пытаясь снять с меня трусы. Пришлось помочь, а то неровен час и Шульгина бы кондратий хватил от переизбытка малафьи в организме. Ну а у меня в голове всплыли слова, которые я неоднократно слышала, но пока не понимала их особенное значение. Мол, первый раз он такой. Всегда запоминается. Ну, смело скажу, свой первый раз я бы предпочла забыть, да только это невозможно.

Было больно, но всего пару мгновений. От звуков рычащего Шульгина, который к тому же мелко вибрировал, рот самопроизвольно растягивался в улыбке. А потом меня и вовсе чуть не порвало от смеха, когда до ушей донесся его сбивчивый скулеж, становившийся с каждым толчком все громче и громче.

– Тридцать три… тридцать пять… О-о-о, Же-е-е-ня! – скулил он, наращивая темп.

– Тише ты, ебанько, – просипела я. Вместо ответа Шульгин ткнулся мокрыми губами мне в шею и снова затрясся.

– О-о, Же-е-е-ня! Сорок… сорок один…

– Чо ты…

– СОРОК ДВА! – неожиданно заревел он, выгнувшись дугой. Шульгина снова затрясло, его вибрация передалась и мне, а потом он неожиданно ойкнул и застонал. – Ай, бля… Ногу свело!

– Господи, ну, что за калич, – вздохнула я. Шульгин перекатился на другую сторону кровати с глупой улыбкой и довольно на меня посмотрел.

– Ну, чо? Как? – подмигнул он, потянувшись к пачке сигарет, лежащей на прикроватной тумбе.

– «Да, никак», – мысленно ответила я. Однако нашла в себе силы улыбнуться в ответ, встала с кровати и поправила задравшуюся футболку. Рядом на кровати продолжал вибрировать от наслаждения Шульгин, а мне почему-то захотелось водки. И сигаретку. Да, вот сигаретка точно лишней не будет.